Городской и сельский образ жизни часто противопоставляются друг другу. На первый взгляд, сельский житель – более традиционен, следовательно, ближе к "корням", следовательно, более религиозен. В свою очередь, горожанин ориентирован на прогресс, на постоянное изменение, ничему постоянному в его жизни места нет. Всегда ли это так?
Серию публикаций о христианстве в городе продолжает беседа с архимандритом Кириллом (Говоруном), первым заместителем председателя Учебного комитета.
– Христианство изначально было городской религией, создавалось в городе...
– Мне кажется, в XX веке четко сформировалось два типа православного христианства: урбанистическое и сельское. Это хорошо прослеживается, например, в Греции. Там на протяжении всего прошлого столетия происходили различные социальные катаклизмы, которые повлияли на формирование двух подходов к православной традиции.
В свое время Греция была сельской страной. С начала ХХ века из-за того, что началась массовая миграция греков из Малой Азии после так называемой "малоазийской катастрофы", жители начали концентрироваться в больших городах. Города росли. Когда Афины стали столицей в 30-е годы XIX века, там проживало всего несколько тысяч жителей. А сейчас в Афинах сосредоточено около 40% всего населения Греции. Это в прошлом сельское население, которое успело урбанизироваться.
60-е годы XX века – это время секуляризации города. Когда народ уехал из села в город, он начал "освобождаться" от своей старой идентичности, связанной с христианством в том числе. Люди хотели выглядеть современными, городскими. Такая тенденция хорошо прослеживается по греческим кинофильмам 60-70-х годов – в них ярко показан конфликт между городским жителем и сельским. Селянин, который приезжает в город, в первую очередь старается освободиться от всех атрибутов сельской жизни, в том числе и от христианства. И урбанизирующееся население становится секулярным. Христианство в городе переходит на маргинес общественной жизни. А традиционное христианство остается сильным в селе.
Потом, в 80-е годы, христианство возвращается в город. Городские жители вновь обретают веру, но эта вера уже осмысленная. Они прочитали о ней в книгах, услышали из уст просвещенных пастырей.
– Они освободились от христианства обрядового?
– Это христианство прошло определенную дистилляцию и снова становится верой, а не религиозным обрядом. Грекам, кстати, не нравится слово "религия" – для них это антипод веры. Вероятно, это связано с тем, что религия у них ассоциируется с религиозной обрядовостью.
Но что тем временем происходит в селе? Там христианство постепенно сходит на нет. И начиная с 80-х годов село секуляризируется.
– Почему?
– Именно потому, что для многих сельских жителей потерянным оказывается изначальный смысл христианской проповеди. Они начинают смотреть телевизор. Массовая культура проникает в село и практически навязывает ему отказ от того, что было частью сельских традиций. В списке таких "отживших свое" сельских традиций оказывается и христианство.
Между тем, у жителей села не оказалось иммунитета против масскульта того времени. Они не имели возможности переосмыслить христианство, не прошли через горнило сомнений и обретения веры вновь. И сейчас село значительно секуляризировано, а город достаточно религиозен. И это уже другая, чем в селе, религиозность. Это урбанизированное христианство. В этом смысле мы имеем дело с очень интересным социальным феноменом городского православия.
Однако уже в наше время урбанизированное христианство сталкивается с новыми проблемами и рисками. Это связано с тем, что наше общество сейчас – это общество, состоящее из множества социальных ниш, в которых формируются самодостаточные субкультуры: люди по интересам собираются вместе. При этом реально они могут находиться на разных континентах, но быть виртуально вместе благодаря информационным технологиям. Практически они оказываются в виртуальной деревне, куда их собирают современные средства коммуникации. Деревня эта, как ни парадоксально, оказывается очень замкнутой. И всякая социальная ниша становится непроницаемой для других ниш.
Мы тоже в церковной среде, в том числе городской, имеем риск оказаться в некой нише со своей субкультурой. Здесь мы развиваем общий код общения и даже имеем единый дресс-код – в общем все, что формально делает нас схожими с другими субкультурами. И при этом мы оказываемся замкнутыми в очень узкой среде и зачастую неспособны выйти за ее пределы.
Христианство в форме субкультуры противоречит самой идее христианства, которое должно быть универсально. И найти универсальный способ христианской жизни в новых условиях – это очень важная и одновременно непростая задача. Легко обустроить нашу нишу с удобством, сделать ее максимально комфортной для нас, но очень сложно выйти за рамки этой ниши и проникнуть в другие ниши, субкультуры. Между тем, в этом задача христианина, обитателя мегаполиса в современном мире. Осознав ячеистость нашего общества, мы должны найти средства проникновения в другие ячейки, ниши.
Как это сделать? Здесь очень полезным может быть опыт ранних христиан. Ранние христиане столкнулись с проблемой обособления отдельных христианских групп. В ту эпоху, когда коммуникации между группами людей были чрезвычайно ограничены, каждая отдельная христианская община фактически становилась микрокосмом. Общение между христианскими общинами, даже живущими в одном регионе, было минимальным. Поэтому каждая община развивалась фактически своим путем. Найти такой способ общения, который, сохраняя особенности каждой общины, позволял бы им составлять единый организм – это была очень непростая задача для ранней Церкви.
Нам кажется сейчас простым решение подобных проблем – именно потому, что мы привыкли к мобильным телефонам и интернету. Но для ранней Церкви это было настолько сложной и важной задачей, что она даже в качестве своего базового свойства определила кафоличность – то, что мы переводим как соборность. Соборность в смысле общность, приобщенность к чему-то единому, общему. Как антоним сектанству, когда община обособляется и живет своей собственной жизнью, не вступая в общение с другими. Соборность в этом смысле противоположна по своему значению нишевости и субкультурности, куда с самых ранних времен существования Церкви так и тянет христиан. Первые христиане в каком-то смысле переживали тот же опыт и сталкивались с теми же проблемами, с которыми мы сталкиваемся сейчас.
Современное общество, как я уже сказал, стало ячеистым, превратилось в сумму ниш. Многие ученые говорят, что массовая культура в эпоху интернета оказалась близкой к смерти и на ее месте стали появляться нишевые культуры. И вот на фоне этих субкультур нам нужно вновь обрести возможность общения, вновь сделать реальностью кафоличность.
– Является ли уход в нишевость защитной реакцией на бесконечное умножающееся количество контактов, в которые человек вступает в течение дня? Это ответ на какую-то усталость?
Я думаю, что уход в нишевость, в субкультурность – это следствие слабости христиан. Это следствие того, что многие члены Церкви воспринимают христианство как определенную социальную ячейку, в которой они находят себе единомышленников и просто отдыхают.
Существуют разные мотивации, почему христиане предпочитают оставаться закрытыми в рамках своей субкультуры.
Одна из них – дуалистическая. Человек, движимый такой мотивацией, убежден, что мир – это сущее зло, а Церковь – это сущее добро. Это заставляет его замыкаться в церковной субкультуре и даже более того – создавать в ней собственные ниши – как, например, нишу "подлинного Православия" или "Православия без ИНН". Многие приходят в Церковь как в некое прибежище, потому что они не могут найти контакта с внешним миром. Общество меняется, становится более открытым, и далеко не все его члены, особенно люди пожилые и старой формации, могут найти для себя место в нем. Поэтому и приходят в церковную среду как консервативную и не подверженную таким же быстрым изменениям, как среда внешняя. Некоторых на путь в Церковь подталакивает ностальгия по прошлому и они видят в Церкви место, где сохранилось множество артефактов более близкого или более отдаленного прошлого.
Я не хочу сказать ничего плохого в адрес людей, которые приходят в Церковь с такими мотивациями. Церковь должна быть открытой и к ним и должна снисходить к их немощам. Но задача Церкви все равно больше, чем быть местом для комфортного обитания этих категорий людей. Она должна постоянно преодолевать тенденции замыкания в собственной субкультуре. В этом природа христианства – быть всем для всех по апостолу Павлу. Выйти за пределы ниши и максимально распространиться на весь мир, стать подлинно соборной верой.
Это относит нас к первым христианским временам. Как я уже сказал, уже в то время существовали все перечисленные проблемы. Боюсь, что мы немного недооцениваем в этом смысле опыт христиан первых трех столетий, между тем как он может быть очень ценным для решения проблем нашего времени.
– Просто про него мало, что известно.
– Действительно, из того времени до нас дошло мало памятников. Но даже имеющиеся тексты позволяют сделать ценные выводы для нашего времени. Для нас, христиан эпохи интернета, очень важен опыт первых христиан.
– Например?
На мой взгляд, для нас сейчас могут быть очень ценны тексты св. Иринея Лионского. Также весьма актуальным является "Пастырь" святого Ерма. Новая герменевтика раннехристианских текстов, применительно к нашей ситуации, может быть очень продуктивной.
Источник: Православие и мир
