По данным Всероссийского центра исследований общественного мнения, ставший скандальным проект нового образовательного стандарта для старшей школы расколол и родителей, и детей на два почти равных лагеря. Категорически против такой образовательной инновации высказались 51% россиян. За введение профильного образования в старшей школе, соответственно, лишь немногим меньше.
Однако непримиримые спорщики единодушны в требовании, что в числе обязательных школьных предметов непременно должны быть русский язык и математика: "Это безумие – убирать основные предметы". "В стране, где государственный язык – русский, его изучение является обязанностью". "А математика – мать всех наук!" Вот лишь немногие из возмущенных высказываний респондентов. Необязательными данные дисциплины считают лишь 2% и 6% респондентов соответственно.
Член Общественной палаты по вопросам образования и директор одного из сильнейших московских лицеев Михаил Мокринский рассуждает о необходимости перехода к профильному образованию, но не очертя голову, а с осторожностью. В новом стандарте он видит очевидные плюсы:
– Тут на самом деле надо правильно расставлять акценты. Те предметы, которые нужны ребенку, получают статус профильных. И это не ОБЖ, это не физкультура, не Россия в глобальном мире. Это предметы из традиционного набора образовательных областей – та же самая математика, тот же самый русский язык, история и так далее. А вот эти предметы – это то, что государство говорит: мы считаем необходимым гарантировать это вне зависимости от всякого выбора.
– Но почему в таком случае вокруг проекта стандарта сломано столько копий?
– Поскольку это новация, не подкрепленная какой-то уже сложившейся традицией, тут все очень спорно именно по этим предметам.
Должно и быть ОБЖ основой этой конвенции о новом обязательном образовании, его обязательной составляющей? Спорно!
Должна ли в школе быть физкультура?
Должна ли быт физкультура? Конечно, должна. И каждый родитель скажет, что не надо ребенку давать выбирать физкультуру – не дай Бог, не выберет, и ничего хорошего из этого не будет. Но если надо уделять большее внимание физкультуре, значит, надо создавать условия для того, чтобы в 10-11 классе, а может быть и раньше, ребятам было максимально интересно это, чтобы это было максимально состязательно и не было бы механическим натаскиванием на упражнения.
– Не только физкультура и ОБЖ вызывают сомнения...
– То же самое с Россией в глобальном мире. Это предмет, которого не было и функция его пока не может быть ясна. То есть нам говорят, что эта функция отчасти заменяет историю – это представление об узловых проблемах истории. Ребенок до 9 класса историю изучил, и теперь он не повторяет курс в том же варианте, в каком было раньше, а проходит на новом проблемном уровне ключевые моменты истории. Это новая для нас вещь, которая может оказаться не сразу успешной и вызвать массу дискуссий. Здесь в одном месте, как на перекрестке, собрались очень разные сомнения и очень разные перерывы традиций.
– Еще один новый предмет – "индивидуальный проект".
– Не совсем новый. Декларативно проект присутсвует в российских школах уже не одно десятилетие. Но умеют его делать очень по-разному!
Если такой проект – реферат, который нередко списывается из интернета и нудно зачитывается, то он никому не нужен. Но если это – научение ребенка выбору темы, которая ему интересна; выбору средств, которыми ему интересно решить этот вопрос, – он может ведь написать работу исследовательскую или поэтическую – и то, и другое может оказаться достаточно системным и достаточно любопытным.
– Если не наломать дров...
В этом смысле важно, насколько технологично и оправданно школа меняет одно на другое. И я понимаю, что опасение – и рациональное! – может идти, в первую очередь, отсюда: школе предлагают поменять то, что она хорошо умеет делать, на то, что она умеет делать хуже или совсем не умеет.
– А в этой ситуации не пострадают дети? Во всяком случае поколение, попавшее непосредственно под эксперимент-переход?
– А вот здесь самая главная проблема! Все то, что беспокоит критиков этого направления развития, на самом деле в школе уже присутствует. Дети уже страдают.
То есть присутствуют перегрузки и уже присутствует выбор, который плохо регламентирован, потому что для него должно быть многоярусное основание. И это многоярусное основание должно быть прозрачным и понятным родителям, понятным ребенку, понятным учителю. И главное – проверяемым самыми разными способами извне и изнутри.
– Эксперты предупреждают, что новая форма обучения вполне может оказаться платной. Насколько это вероятно?
– Мне нравится, как любому нормальному профессионалу, идея бесплатного образования. Но, с другой стороны, я понимаю, что взвешенное решение и взвешенная политика, которая дает возможность привлекать дополнительные ресурсы туда, где их не хватает, тоже может быть очень полезной.
Если окажется, что общество признает, что надо для повышения качества образования привлекать дополнительные ресурсы, часть общества с этим согласится.
– Не думаю, что бОльшая его часть...
– Тогда дело государства принять такое решение при котором одно компенсирует другое, при котором привлечение в образование ресурсов не означает сегрегацию по принципу доходов.
То есть ситуация, в которой существуют нормально многие социальные институты и социльные системы: ты берешь на себя ответственность не только за свой интересы, но за общий интерес тех, кто в этом участвует.
– Вы имеете ввиду, что родители, которые зарабатывают больше, должны будут оплатить учебу детей, чьи родители получают меньше?
– Ну-у, видимо должны учитываться разные возможности...
– Но как вы себе это представляете на практике?
– Так же, как сегодня существует практика бесплатного питания детей из многодетных семей и детей их семей с низким уровнем дохода. И платного питания остальных.
– Но такие льготы получают вполне конкретные социальные категории: сироты и откровенно малоимущие. А как быть одноклассникам, у одного из которых мама – начальник подразделения в крупном банке, а у другого – врач в детской поликлинике. Уровень финансовых возможностей несоизмерим, но сыну врача никогда не дадут справку о том, что он – малоимущий. Вы предлагает маме-врачу покончить с собой, чтобы ребенок получил бесплатное обращование как сирота?
– Мы должны поддерживать мам, которые по-разному получают, или ребенка?
Если мы научились поддерживать ребенка, который проявляет интерес и способности – то есть финансировать так сказать проделываемую ребенком работу, его достижения и его заявку на академический успех, то мы научились нести государственные, а может и негосударственные деньги туда, где они не пропадут. То есть мы научились их размазывать не ровным слоем, как раньше и ориентироваться не на то, какую справку родитель может принести, – неважно правдивую или нет, – а научились нести их туда, где на них есть реальная потребность.
– А мы действительно этому научились?
– Это система работы с грантами, это система поддержки одаренных детей, это система социальных компенсаций.
Кроме того, параллельно со стандартом происходит очень необходимая и важная вещь: становится прозрачной система управления образования, становится прозрачной система финансирования образования. Мы как-то не очень в нашем обществе привыкли доверять вообще всем видам прозрачности, но школа ведь на самом деле место далеко не самое коррумпированное.
– Смотря какая. А еще, говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад. И далеко не все разделяют восторг сторонников этого ставшего скандальным проекта.
– Главное, что я считаю, составляет суть предлагаемых перемен – это возможность выбора какой-то части школьной программы, какой-то части структуры этой программы сами ребенком и его родителем.
– Но дети и родители – разные. Кто-то мечтает о нано-технологиях с 5 лет и не изменит свой выбор, а кто-то не может определиться и после постулпения в вуз. Кому-то повезло еще меньше – родителям вообще не до ребенка и возможностей и проблем его выбора.
– Выбор дается только на 2 последних года, по поводу которых должно существовать серьезное соглашение. Давайте представим, что у вас есть нормативная база; у вас есть практика управления образованием, у вас есть социальные и культурные ожидания и у вас есть реальность. И все они – не совпадают. Вот это – сегодняшняя ситуация. В сегодняшней ситуации благопожеланий сколько угодно. И часть детей из этого получают свои 100%, то есть они в состоянии все изучить, им все понравится и этим умницам хорошая школа даст максимальную нагрузку и все будет чудесно.
– Что же в этом плохого?
– Давайте представим, что у нас есть два хороших, одаренных ребенка. Но они немножко разные – у одного академическая одаренность, то есть он любит учиться, у него познавательный интерес и у него есть два десятка замечательных учителей и он с равным удовольствием ходит на все уроки. Вот картинка, которая под сегодняшнюю школу абсолютно идеальна!
Но есть другая картинка. Есть ребенок, который интересуется журналистикой, русским языком, литературой и не интересуется физикой химией и математикой. Он должен изучать физику-химию-математику? Конечно, должен! Совершено точно ни сегодняшний учитель и директор, ни автор предлагаемого стандарта не допускает на секунду мысли о том, что ребенок выйдет, не зная естественно-научной картины мира, не зная родного языка, не зная отечественной литературы, истории и так далее...
– Но для того, чтобы все это действительно знать, ребят нужно серьезно учить этому!
– Речь идет совершенно о другом. К выбору, который предлагается сделать, школа должна подвести, закончив изучение определенной фактологии, определенной содержательной структуры образовательной области, он должен быть заранее понятен и объявлен. Он должен быть связан с тем. что ребенок выбирает не только стратегию окончания школы, но и стратегию дальнейшего обучения. То есть речь идет о том, что в первую очередь нужно выйти на новый уровень, когда государство отвечает за подготовку ребенка и его родителей к цивилизованному осмысленно ответственному выбору.
– Но в таком случае предлагаемый стандарт должен и выглядеть цивилизованно. А для этого должен быть осмысленно и ответственно проработан. Пока же – наоборот: в главном образовательном документе допущены серьезные стилистические и пунктуационные ошибки!
– Именно государству предстоит сделать максимум подготовительной работы для того, чтобы этот выбор был не случаен, чтобы вся система школьной подготовки способствовала, содействовала тому. что на определенном этапе ребенок делает выбор не случайно, а осмысленно. И чтобы у него к тому моменту, когда он делает свой главный выбор – в какую сторону профессионального развития пойти? – у него был уже опыт того, как этот выбор делается.
– Насколько необходим опыт подобного выбора?
– Это та проблема, с которой сталкивается наш ребенок, поехавший учиться за рубеж. Он начитан, он очень разнообразно подготовлен, он заинтересован, но он должен быть еще немножко экспертом в том, как планировать свою нагрузку. Как эта нагрузка связана с тем, чего он хочет, а не учитель от него хочет.
Вот это – большая работа, по которой надо специально готовить.
– Звучит красиво. Но выполнимо ли на практике? Ведь образование – не та сфера, где допустимы эксперименты по достижению утопии.
– Смотрите, что сейчас происходит. Есть мудреное словосочетание "конвенциональная норма" – это значит, что все сели и договорились, как должно быть. И все при этом подозревают, что договариваются о том, что одинаково понимают. Одинаково понимают, какой будет содержание школьной программы; одинаково понимают – выполнимо оно или нет; и одинаково понимают, выполняется договоренность или нет и как это проверить. Могу заверить вас, что в действительности дело обстоит совершенно не так.
– А как же?
– Нельзя рассчитывать, что сегодняшняя перенасыщенная содержательными единицами программа и сегодняшние перенасыщенные содержательными единицами учебные планы могут осилить 100% учащихся. И не 100, и не 90 и не 80%. Поэтому есть как бы внутренние договоренности, которые нигде не прописываются, но учителям хорошо известны: "учить под средний уровень класса". А это не просто не оптимально, но и не всегда допустимо с точки зрения гражданской ответственности!
– В чем кроется опасность такого метода?
– Если в 10 классе ребенок узнает, что он учился в классе, в котором средний уровень не позволяет ему надеяться на 3, пусть даже 4 по тому предмету, по которому ему надо сдать независимую аттестацию, – это значит, что до 10 класса его успокаивали, а потом его стали успокаивать по-новому, говоря, что "ну, давай как-нибудь мы с тобой эту ситуацию закроем".
– Не совсем честно, мягко говоря...
– То же самое с сильными детьми. Если вы все делаете для того, чтобы ребенок был загружен, но не сумели построить учебный процесс так, чтобы ученик получил максимум преимуществ по тем областям, которые ему по-настоящему интересны и к которым у него сформировались способности, значит, вы усредняете, уравниваете детей. И ребенка с неодинаковой академическая успешностью по предметам, просто лишаете части его преимуществ. То есть, грубо говоря, вы заставляете его вместо любой им литературы и родного языка биться головой о стену математики там, где она должна быть немножко помягче для него.
– То есть совсем без математики старшеклассники все-таки не останутся?
– Нельзя убирать математику, но надо оставить ученику возможность, если он трудится и если он нормальный ребенок, закончить школу не с едва вытянутой тройкой, а с пониманием того, что он поработал и успешно вышел на свою достаточную оценку.
– Вполне благое намерение. Но почему же в таком случае общественность не утихает?
– Вы представляете, что такое выбор внутри профессии? Посадите двух любых предметников и предложите договориться между собой, какой из их предметов надо сократить. Совершенно точно: они договорятся, что сократить нужно за счет третьего, потому что оба их предмета очень важны. А лучше – еще час добавить! За 20 лет предметники между собой смогли договориться только об одном – об увеличении нагрузки.
– Как же изменит эту картину переход к профильному обучению?
– Новый стандарт вводит то, что уже существует в школах, в которых элемент выбора стоит в основе всего. И это главное его отличие от действующего. Не то, что беспокоит каждого отдельно взятого предметника, а то, что беспокоит школу в целом.
Школа должна будет полностью перестроится под то, что окончательный выбор перейдет от нее к ученику и его родителям. И, безусловно, это беспокоит. Это беспокоит вуз, потому что профессору хорошо до тех пор, пока он не понимает, что его спецкурс может оказаться не востребованным. Учитею любого предмета тревожно от того, что его предмет ребята будут знать на уровне более низком, чем другие предметы, и он пока не представляет, как на это реагировать, кроме как неудовольствием.
– Думаете, возможна и иная реакция?
– Когда педагог вынужден будет смотреть на новые обстоятельства, он будет искать конструктивные позитивные решения. Естественно, нет ни одного учителя, который хотел бы, чтобы ребенок вышел из школы необразованным. Но и сегодняшнея ситуация, когда мы пытаемся за 2-3 часа преподавать то, что раньшек преподавалось за 5, – тоже не выход. И даже более! Сегодняшняя ситуация, когда каждый ответственный боец на своем посту, а все вместе за итоговый результат отвечать не могут, потому что он невыполним по определению, – это ситуация, которая просто недопустима.
– Но как же не просчитаться с выбором того, кто – лишний? Как раз об этом говорил в своем открытом письме учитель словесности одной из знаменитых московских школ Сергей Волков?
– Представьте следующую ситуацию. Мы зачитываем эти строки письма: "Нельзя убирать великие имена, великие произведения, потому что они, во-первых, доступны только при определенной зрелости, а во-вторых они – гарантия того, что эта зрелость поддерживается всей традицией российской культуры и без этого из школы выйти нельзя". Но то же самое можно сказать про историю. Нельзя многие исторические процессы понять достаточно глубоко в 7, 8 и даже 9 классе. То же самое можно сказать и про математику – нельзя многие основы этой науки действительно глубоко и системно усвоить в , не младшем возрасте, не сформировалась еще готовность. То же самое – про целостность естественно-научной картины мира. И так далее через запятую о каждом предмете. Всё – правда. Но главная правда в том, что школа – это управление не только пожеланиями, а управление мерой возможного. И профессионалы действительно должны найти новые формулы того, как оптимально соотносятся эти задачи.
– Ключевое слово – "профессионалы". Однако опыт показывает, что формулы, предлагаемые сегодняшними чиновниками от образования нельзя назвать оптимальными даже с большой натяжкой...
– Речь идет не о том, чтобы найти тот предмет или те образовательные области, за счет которых порушится целостность образования. Нет! Ведь выполнять это будут те люди, которые будут сопротивляться разрушению целостности до конца. Так же, как авторы письма, так и учитель будет сопротивляться при планировании своих уроков тому, чтобы планка опустилась ниже плинтуса.
– В чем, по-вашему, главное заблуждение критиков нового образовательного стандарта?
– В "упакованности" экспертной оценки родителей по поводу предметов. Возьмем математику. Услышим в ответ: "Я понимаю важность, я понимаю, для чего это нужно, но не понимаю, что там внутри." То есть "мне все равно, что там внутри предмета "математика", я знаю, что он нужен. Я сам, права, плохо его учил, но что бы мой ребенок математику не учил – невозможно!" Скажите, вам в жизни понадобились элемента высшей математики из старших классов?
– Ни разу.
– А ведь и они входили в предмет "математика". Мы видим, что за 15 лет ничего не произошло именно в плане общего переосмысления основных базовых законов работы школы. Но начинать с того, что "пока мы не договорились, как это должно быть, мы не действуем", нельзя.
– То есть пора начинать?
– Сначала пишется учебник или сначала издается учебный план? Если мы надеемся, что хороший учебник будет написан сначала, а потом вслед за ним появится учебный план, стандарт – под новое гениально найденное соотношение задач, то мы будем ждать еще 30 лет. Такой учебник не появится – он появляется только в процессе практической работы. Хотелось бы, чтобы школа при этом сохранила ту духовную традицию, которая связана с преподаванием литературы и истории.
– Но ведь переход на недоработанный стандарт очень больно ударит по тем. для кого, собственно, работает школа – по детям.
– Как администратор школы, я как никто другой понимаю насколько трудны процессы выхода на определенный уровень качества, и я понимаю, что процесс выхода на качество работы школы в новой ситуации потребует огромных усилий. Но выйти можно только в практической работе. Как профессионал вместе с другими профессионалами я засучу рукава и начну работать, чтобы минимизировать негативные последствия и проблемы перехода к новой форме обучения.
Я готов критиковать отдельные недостатки этого проекта сколько угодно, но я предлагаю разделить две вещи: зрелость и готовность как самого технического решения, так и общественного мнения по поводу этого решения – это одно; и направление, в котором мы должны двигаться – это другое. Направление я поддерживаю двумя руками: у ребенка должен быть выбор!
Источник: Православие и мир
