Почему в наших храмах не любят прихожан?
Уж и не знаю, сколько лет не была на литургии Великой Субботы. Домашняя рутина давно взяла верх над духовными потребностями. "Да молчит всякая плоть", – каждый год ностальгически звучало в мозгу, пока я субботним утром шныряла по дому с пылесосом, разводила в миске краску для яиц и варила на плите творог. Плоды моих предпасхальных усилий как правило были заметны не долго. К середине следующего дня в доме воцарялся привычный хаос. От Пасхи не оставалось и следа. А в душе поселялся легкий осадок неудовлетворенности. "Лучше бы в церковь пошла!" – думала я из года в год. И вот в этом году пошла-таки я с младшим сыном в церковь в Великую Субботу.
Так получилось, что мы отправились не к себе на приход, а в почти незнакомый храм. "Какая разница, куда идти в такой день? – объяснила я сыну. – Служат везде одинаково, и народу обычно бывает мало. Не будет давки на исповедь".
Давки в храме действительно не было – народ толпился у столов с куличами во дворе. На исповедь стояло человек пять, что меня крайне обрадовало. Однако обрадовалась я рано.
Девушка в черном, исповедовавшаяся в момент нашего прихода, заканчивать не спешила. Она бурно жестикулировала, что-то рассказывая. Батюшка с улыбкой увещевал. Их беседа грозила затянуться надолго. Очередь терпеливо переминалась с ноги на ногу. Наконец, священник накинул на голову девушке епитрахиль, перекрестил, девушка поднялась с колен и... они продолжили разговор. "Верую..." – раздалось из-за колонны. "Ничего, успеем, – напряженно подумала я. – Остальные, наверное, не так долго будут".
Не прошло и половины Евхаристического канона, как девушка неуверенным шагом отошла от аналоя, и ее место заняла другая. Не знаю уж, то ли в этом храме традиция такая, то ли пример девушки в черном оказался очень вдохновляющим, но и со следующей исповедницей повторилась та же история. Батюшка по-прежнему никуда не торопился. Даже зазвучавшее вскоре "Отче наш" не смогло заставить его ускорить исповедь. Казалось, оставшейся очереди он не видит вовсе. Я уже смирилась с мыслью, что исповедоваться так и не удастся, но... Не исповедовать семь человек за целую литургию – как такое возможно? Да еще и в Великую Субботу?
Мой ребенок совершенно извелся, стоя в очереди, но мужественно сносил все испытания, задумчиво теребя в руках ремень. Женщина, стоявшая рядом, вдруг повернулась к нему и начала что-то сердито выговаривать. Колька растерялся. Он всегда теряется перед сердитыми взрослыми. Но я к таким ситуациям давно привыкла. "Это ваш ребенок?" – риторически поинтересовалась я. – "Нет" – "Ну вот и не воспитывайте. У него для этого есть родители". Женщина пробежала по мне недобрым взглядом, думая, как бы меня поставить на место. "В следующий раз надевайте юбку, когда приходите к нам в храм", – прошипела она и снова согнулась в благообразной позе. Да, каюсь – – я была в брюках!..
Исповедоваться нам все-таки удалось. Не потому, что батюшка решил больше не вдаваться в пространные собеседования. Просто люди в очереди пропустили меня с ребенком вперед. Отблагодарить я их могла только одним способом – сама была на исповеди предельно лаконична. Сын, разумеется, тоже. В девять лет дети умеют исповедоваться коротко.
После службы мы вышли из храма. Настроение было солнечное. Погода тоже. Однако, зрелище, открывшееся с паперти, сильно убавило мою радость. У столов с куличами по-прежнему ждала толпа. Ворота были заперты на замок, у ворот дежурил алтарник. А за воротами чернела необъятное море народа – те, кто не успел вовремя подсуетиться и проникнуть на территорию. Такую очередь я в последний раз видела разве что в Пушкинский музей на какую-нибудь редчайшую выставку. Но поражало не столько столпотворение, сколько тот факт, что этих людей не пускали на церковный двор. Вспомнились далекие 80-е. Редкие незакрытые храмы, милицейские кордоны, окружавшие их в пасхальные дни, толпы людей, пытающихся проникнуть внутрь, перекошенные от напряжения лица... Все то же самое, только на воротах вместо служителя порядка служитель церкви.
Желая развеять тяжелое чувство, повела сына смотреть на пасхальные яства, расставленные на столах: цветные яйца, аккуратно уложенные в корзины, куличи на белых салфеточках, пасхи с красными свечками.
Солнечные лучи отражались от цветной скорлупы, играли на ярких платках женщин. Мне захотелось запечатлеть это волшебное зрелище, и я достала фотоаппарат. Нацелилась... "Дама, вообще-то тут нельзя фотографировать", – одна из женщин, бдительно охранявшая свой кулич, впилась в меня злобным взглядом. "Почему нельзя?" – опешила я. Вот ведь, двадцать пять лет в Церкви, а все еще удивляюсь. "В самом деле, что вам здесь, цирк что ли!" – возмущенно поддакнул стоявший рядом мужчина. Именно так огрызаются люди, долго сидящие в очереди в поликлинике. У меня во всех смыслах опустились руки. "Ну, извините", – вздохнула я, и мы направились к выходу. У метро мне бросился в глаза газетный заголовок "Два миллиарда христиан готовятся отметить Пасху". Этих христиан я сегодня имела счастье видеть. Большинство из них готовятся к Пасхе, не заходя в церковь. Они убеждены, что главное таинство происходит вне ее стен – во время освящения куличей.
Зачем я все это пишу? Ведь и так все ясно? Лично мне не ясно. Думаю, что и духовенству, горячо обсуждающему сегодня вопрос о религиозной безграмотности и расцерковлении, тоже ясно далеко не все. "Почему люди не приходят в Церковь? Почему люди уходят из Церкви? Почему люди не любят Церковь?" – вопрошают они на круглых столах. А что, если попробовать перестать упирать на слово "церковь" и перенести ударение на "людей"? Речь-то о них, о людях, без них откуда и Церкви взяться. А еще лучше – заменить "люди" на "человек". "Почему человек уходит из Церкви?" Ну как? Неправда ли, звучит совсем по-другому? Непривычно и даже как-то не по-русски. Человек – это звучит непривычно. Церковь волнуют массы, количество, поголовье, но никак не личность.
И все-таки, если задуматься. Человек, приходящий сегодня в Церковь – он же просто подвижник! Его здесь зачастую встречает все то же, что и двадцать-тридцать дет назад: равнодушие священников, враждебность прихожан. А он все равно приходит и даже остается! Разумеется, русскому человеку не привыкать. Он давно знает, что его потребности никому не интересны и ничего не стоят. У бюрократической машины, именуемой государством, есть заботы поважнее. Если тебе чего надо – подстраивайся, унижайся, угождай, проси. Но Церковь – не бюрократическая машина, во всяком случае по своему замыслу. Чиновник, плюющий на посетителей, сидящих в очереди – в порядке вещей. Священник, полслужбы исповедующий одного человека и не считающийся с остальными – явление по идее своей невозможное, абсурдное, но, тем не менее, повсеместно распространенное. Равно как и толпа людей перед запертыми воротами в храм во время службы. Ведь можно было подумать об этих людях: например, повесить объявление, что освящение начинается после 12.00 и будет продолжаться до вечера. И не было бы давки и нездорового ажиотажа, и никто бы не изнывал в неопределенности, простаивая всю литургию на улице. Как знать, может быть, тогда и эти, озлобленные жизнью "прохожане", на минутку расслабились бы и увидели в заставленном куличами столе преддверие великого праздника, а не секретный объект, не подлежащий фотографированию. А возможно – позволю себе помечтать – в их сердца даже закралась бы пасхальная радость. Но им не дали этого шанса. Я заметила, что именно на таких приходах, продолжающих славные традиции советской бюрократии, пышным цветом расцветают пресловутые церковные бабки. Там, где настоятель уважает своих прихожан, атмосфера в храме более теплая, а люди более человечные. Уважение заразительно. Но много ли таких настоятелей и таких приходов? Например, великим достижением постсоветского времени кажется мне то, что теперь храмы указывают в своем расписании не только время начала исповеди, но и имя исповедующего священника. Но и это делают далеко не все. Рядом с моим домом в самом центре Москвы есть церковь, где батюшки не намерены брать на себя подобных обязательств перед прихожанами. Будет ли исповедь в субботу вечером или только в воскресенье утром, кто будет исповедовать – этого не знают даже женщины за свечным ящиком. Хотите застать своего духовника – ловите его, бегайте за ним, посылайте разведчиков, гадайте на ромашках. В общем, вам надо – вы и крутитесь. Возможно, поэтому в храме – большом и очень красивом – никогда не бывает много народа. Туда не ходят ни многодетные семьи, ни одинокие работающие матери, ни другие граждане, пытающиеся в своем совсем не легком существовании расчистить место для похода в церковь. Приходят одни пенсионерки, да и то лишь те, кому здоровье позволяет изо дня в день охотиться за "своим" батюшкой.
Предвижу традиционное возражение: "Нечего ходить в незнакомые храмы. Ходи к себе на приход – и не будет таких искушений". Да-да, все верно, я сама так часто говорю. Но возникает вопрос: можно ли считать членом Церкви человека, который с опаской сторонится большинства храмов этой Церкви? Одна моя знакомая каждый год на Страстную прилетает из Франции в Москву. И всегда ходит в один и тот же храм. В другие – боится: "Откуда я знаю, на что там можно нарваться!". Родной приход для нее нечто вроде островка безопасности среди бушующей враждебной стихии родной конфессии. Так вот, можно ли считать такого прихожанина, признающего один-единственный храм, истинным членом Церкви? Что станет с этим членом Церкви, если в его храме сменится настоятель, а с ним и весь привычный уклад? Да и не у всех есть возможность выбирать. Это в Москве изобилие общин на все вкусы. А что делать человеку, имеющему в своем распоряжении одну церковь на несколько десятков, а то и сотен км? Вот тут на помощь ищущему и приходят иеговисты, адвентисты, пятидесятники и проч. Я живу в Москве, у меня есть выбор и я никогда не общалась с сектантами. Говорят, они умеют быть тактичными и внимательными, во всяком случае, поначалу. Рядом с ними как-то легче поверить, что Христос тебя любит. Тебя лично, а не абстрактных всех.
Сдается мне, что люди, на которых я "нарвалась" в православном храме в Великую Субботу, даже не догадываются о Христовой Любви. Они просто не видят ее свидетельств в Церкви. Зато многое подтверждает в их глазах тот факт, что Церковь – это бюрократическая организация духовного профиля, в которой, как и везде в жизни, нужно унижаться, терпеть, огрызаться и снова терпеть. Храм для них подобен собесу. Его основная функция – раздача бесплатной благодати. А их задача – эту благодать урвать. Таковы они, наши братья по вере. Благодаря им количество людей православного вероисповедания в нашей стране все еще достаточно велико. Придут ли они когда-нибудь в Церковь по-настоящему? На это надежды мало. Уйдут ли из Православия вообще? Вот это представляется мне более вероятным. Если где-то в другом сообществе они встретят пусть не любовь, элементарное уважение к себе, если где-то перед их носом не захлопнут калитку – уйдут непременно.
Источник: Нескучный сад
