В 1961 году появилась поэма Ахмадулиной "Сказка о Дожде". То, что произошло с этой поэмой, иначе, как чудом, не назовешь. Ее не запретили, публиковали во многих изданиях, и даже выпустили пластинку, на которой эта поэма звучит в исполнении автора. Эти стихи были чудо как хороши. Нарочитая фантастичность сюжета, архаично высокопарный слог, причудливый аллегорический ряд, вкупе с замысловатым эзоповским языком усыпили бдительность цензоров, и поэма пошла в народ. Многие люди признаются, что выучили ее тогда почти наизусть. И только потом начали понимать некоторые сокрытые смыслы этого произведения. В советской критике лаконично сообщалось, что эта поэма о дружбе, преданности, творчестве и о высоком призвании художника служить своему народу. Честно признаться, я сам другими глазами увидел эту поэму только после того, когда принял крещение и стал христианином.
Сюжет поэмы достаточно прост и повествует о том, как к героине поэмы, которой являлась сама Белла, привязался Дождь. Она попыталась от него скрыться в кафе, но он терпеливо поджидал ее, и снова последовал за ней, как только она вышла оттуда.
"Меж тем вокруг стоял суровый зной".
Однако героиня была приглашена в один дом к важным людям. Ей пришлось оставить Дождь за дверью, когда же потом в ходе непростых бесед между ней и обитателями дома она зовет Дождь на помощь, то хозяева и приглашенные убивают Его. В горе покинув дом, героиня целует на асфальте последнюю капельку Дождя.
Даже если мы не знаем слов Спасителя о потоках воды живой, мы все равно понимаем, что речь идет не об обычной влаге. Героиня говорит, что Дождь окрыляет ее:
"Дождь как крыло прирос к моей спине",
и что она сама становится источником радости для других.
"Вокруг меня приплясывали дети как около машины поливной".
Пользуясь отсутствием сопротивления себе, Дождь изменяет ее всю целиком, открывает ей слух:
"Обрадованный слабостью моей,
Он детским пальцем щекотал мне ухо.
Сгущалась засуха, все было сухо.
И только я промокла до костей".
Героиня смущена тем, что ее вид, мокрый и всклокоченный, неприлично смешон среди тотальной засухи, она даже пытается прогнать Дождь в грубой форме, и ругает тот климат, возможно политический или нравственный, который не дает вымокнуть всем остальным.
"Ах, этот странный климат, будь он проклят!"
Мысль о том, какой Любовью пролит на нее этот Дождь, вынуждает ее принять Его. Из этих первых двух частей поэмы можно сделать вывод, что речь идет о Духе Святом и о духовной жажде, охватившей всю округу.
Затем идет описание дома, в который попадает героиня, приглашенная туда на важный прием.
"промокшая всей шкурой как ондатра",
она чувствует себя там еще более неуместной, оставляя мокрые следы на паркете. Все гости кричат: "К огню ее, к огню", а она воспринимает их, как инквизиторов новой религии, кричащих: "В огонь ее, в огонь!" за ее веру и за дар Божий к сочинению стихов, когда слова с ее губ слетают сами собой так же легко и просто, как косточки черешни. Ахмадулина делает хитрый ход, используя советскую риторику, ставящую в один ряд колдовство, мистику, веру, религию. Она зашифровывает слова "вера" и "религия" словами "колдовство" и "чернокнижие", но всем, кто жил в это время и помнит, что для советских атеистов любой верующий человек воспринимался ведьмой или колдуном, а церковное богослужение называлось магическим действием, абсолютно понятно, чтó именно имеет в виду Ахмадулина.
С героиней происходит что-то странное. Она начинает дерзить изысканному обществу и говорить не то, что хочет:
"со мной творилось что-то в этот раз".
Окружение воспринимается ею как враждебная сила, несмотря на то, что она любила и этот дом и этих людей, зато огонь в камине она сравнивает с добрым псом, лижущим руки, говорит, что он похож на Дождь и называет его братом, как Франциск Ассизский называл братом Солнце, а луну и смерть – сестрой. Она пытается оправдываться, говоря, что она в бреду из-за дождя, но, увидев его в окне, продолжает дерзить с удвоенной силой. На банальные вопросы о богатстве мужа она отвечает, что в ней самой есть что-то неизлечимо нищее, что муж богат способностью к творчеству и умением видеть в любой вещи поэтический образ, и что ее саму тянет подохнуть под забором.
"Язык мой так и распалялся вздором!
О, этот Дождь твердил мне свой диктант!"
О дарованиях она говорит, что их дает Бог, ласково и милостиво, но что они приносят человеку страдания, мучительные, как физические раны, потому что толкают человека преодолевать все препятствия, чтобы выполнять волю давшего их, получая на этом пути синяки, шишки и ссадины. Свое состояние она описывает странной фразой:
"Как погремушкой мной гремел озноб!"
Кстати, словом "Озноб" был назван один из сборников ее стихов. Также она называет особое пребывание в Духе, когда ее охватывает трепет и дрожь, а сама она превращается в послушную игрушку в руках Бога.
Но вот в гостиную приводят детей, при виде которых героиня умиротворяется и чувствует стыд за свое вызывающе поведение. Рождение детей для нее тоже творчество, Божий дар. Недаром произведение искусства она называет ребеночком, и она готова целовать руки хозяйки дома в знак признательности за ее творчество.
Дети начинают исполнять пошлые частушки, воспевая банальные истины, богатство и потребительство. Они поют, что:
"Дождливость есть оплошность
пустых небес, ура!
О, пошлость, ты не подлость,
ты лишь уют ума.
От боли и от гнева
ты нас спасешь потом.
Целуем, королева,
твой бархатный подол!"
Называя Дух Святой – оплошностью, утверждая, что Небеса – пусты, они находят у своей королевы-пошлости защиту от боли и страдания, от сострадания и укоров совести. Услышав это, героиня называет хозяйку медведицей, которая, непонятно для какой забавы своими любящими зубами выкусывает из своего детеныша Бога, словно блох, не давая пробудиться дарованиям божьим.
На это хозяйка наливает ей коньяка, чтобы дать ей согреться от озноба. "Прощай, мой Дождь," говорит героиня, и, поддавшись искушению, выпивает вино, сравнивая себя одновременно с блудным сыном и с князем, взятым Ордою в плен. Действие алкоголя она сравнивает с казнью, когда ордынцы, наклонив два дерева, и, привязав князя за ноги к их верхушкам, разъединили деревья, которые, выпрямляясь, разорвали тело пополам.
Так и алкоголь разъединяет ее саму с собой на две половинки. Голос совести начинает засыпать, и появляется двоедушие и лицемерие. Она предает любовь Дождя, начиная забывать его. Она представляется самой себе большим добрым клоуном, норовящим в поклоне встать с ног на голову, начинает любить хозяев дома без меры и стыда, готовая побрататься со своими мучителями, но в последние секунды своего падения, она призывает на помощь Дождь.
Дождь врывается в дом, вызывая крик хозяйки и ужас, прошедший холодком по спинам гостей. Хозяин с гостями убивают Дождь. Охрипшим голосом героиня предрекает им и их детям жизнь в беде и муке, сравнивая их со жрецами, которые по слепоте своих ладоней, не ведающих тайны хлебопреломления, совершили вместо евхаристии жертву, омочив в крови Дождя свои руки. Ее изгоняют из дома, пригрозив, что она ответит за свое поведение. Пугая прохожих своим горестным видом, она целует пятнышко Дождя, отдавшего себя на заклание ради ее спасения.
"Земли перекалялась нагота,
и горизонт вкруг города был розов.
Повергнутое в страх, Бюро прогнозов,
осадков не сулило никогда."
Апокалипсическая картина раскаленного города с красным, то ли от огня, то ли от крови, воздуха, дополняет страх политбюро, обещавшего покончить с духовностью навсегда. Несмотря на мрачный, звучащий предостережением, финал поэмы, сказка оставляет светлое чувство любви преданного Дождя, и душа просит потоков Воды Живой.
Источник: Журнал Дорога вместе
