Про эту синагогу не скажешь, что ее двери открыты для всех желающих. Сюда входят в сопровождении конвоира, под лязг затворяемых замков, держа руки за спину.
Хотя для тех, кого привез в Бутырский следственный изолятор автозак, за кем закрылась дверь камеры, эта молельная комната, наверное, самое желанное место.
Не первый год работая журналистом, я шел на репортаж в Бутырки как на обычное задание. Но когда встал перед металлическими воротами, да увидел над забором край краснокирпичной башни, опутанный колючей проволокой, признаться, невозмутимость как рукой сняло. В тюрьме никогда не был, Бог миловал. И вот... КПП, решетку открыл, закрыл, подал паспорт, снова решетка. Приемный шлюз, коридор со сводчатыми потолками. По сторонам помещения для личного досмотра, где, думаю, можно потерять остатки человеческого достоинства.
Представил себе ощущения человека, попавшего сюда не на несколько часов, а на годы, его прощание со свободой. В Средние века, чтобы привить народу страх Божий, малевали на стенах храмов страшные фрески. А ничего этого не надо. Первые же шаги, сделанные по тюремным коридорам, дают ощущение, что ты ничтожество, букашка перед чьей-то всесильной волей.
И вот после такого подследственному предлагают написать заявление на посещение православного храма, мечети или синагоги. Все это недавно появилось в Бутырках. Выбравшего еврейскую молельную комнату заключенного приводят к двери с трогательной надписью на иврите "Дом учения Бутырки". Внутри хороший ремонт, светло, чисто. Чай и растворимый кофе в пластиковых стаканчиках, можно курить. Мужчины в кипах на голове и молитвенных покрывалах-талитах, накинутых на майки и футболки (или тюремные робы – для отбывающих наказание). Обстановка, как в обычной молельной комнате, какие арендует иудейская община в любом другом районе Москвы. Только на окнах решетка, а за окнами – красный кирпич тюремного двора. Надзиратели у входа. Время от времени раздаются особые тюремные звуки повседневной жизни СИЗО № 2 города Москвы.
Когда мы с раввином Ароном Гуревичем, который занимается духовной поддержкой евреев-заключенных во всей системе ФСИН России, петляли по коридорам и лестницам старинного Бутырского замка, нам встретилась группа заключенных, стоявших в очереди к врачу, словно в поликлинике. Среди них я заметил смуглого бородача в коротких штанах. Уж не за религиозный ли экстремизм он сюда попал?
Вспоминая эту картину, интересуюсь у одного из "прихожан" тюремной синагоги:
– Когда вас спрашивают о религиозных потребностях, не опасаетесь на всю камеру объявлять свою принадлежность к еврейству?
Пожилой зэк отвечает со значением:
– Неправильный вопрос... – Театральная пауза. – В тюрьме по-другому живут, здесь нет национальности. У нас в камерах сидят и исламисты, и скинхеды. Но здесь все ведут себя поскромнее, потише...
Принимаю этот урок тюремной этики со скидкой на желание покрасоваться перед человеком с воли.
Встреча заключенных с раввином длится около двух часов. Здесь бутырские иудеи успевают пообщаться между собой (обычно они содержатся в разных камерах и видятся только здесь) и, конечно, послушать, что на этот раз им скажет раввин.
На этот раз Арон Гуревич повел разговор о недавней трагедии с теплоходом "Булгария". Зэки начинают философствовать о смысле жизни, о правых и виноватых. Постепенно разговор с отвлеченно-воспитательных тем скатывается к одной, самой важной для здешних сидельцев теме.
– Да я по этой статье взял пятерку... – слышится из одного конца комнаты.
– Теперь по этим статьям автоматически общий режим дают... – вторят из другого конца.
Раввин возвращает собеседников в нужное ему русло, говорит о личной ответственности и моральном выборе капитанов, которые не пришли на помощь пассажирам "Булгарии". На словах: "Заведены уголовные дела" – все оживляются. Они начинают подробно разбирать правовой и моральный аспекты этого щекотливого вопроса.
Вся страна следит за поиском виноватых по телевидению. Подследственные в Бутырке тоже смотрят в своих камерах телевизор (не во всех). А завтра участники этих телесюжетов могут оказаться их соседями по нарам.
Воспитание за решеткой: старые добрые методы и содержание в соответствии с веяниями времени.
Я удивился, что раввин не заговорил со своими "прихожанами" на языке Торы, не предложил совершить молитву. Правда, время молитвы уже прошло, но с учетом тюремного режима можно было пренебречь каноном. В общем, Арон Гуревич на моих глазах не делал того, что принято называть удовлетворением религиозных нужд заключенных.
Зато я заметил, что во время перекура некоторые заключенные шептались с раввином. Как он позже объяснил, высказывали просьбы и пожелания. В этот раз, например, он принес заключенным пакет с субботними свечами. Зачем им в камерах свечи? Неужели действительно зажигать на закате солнца в день субботний, на глазах у сокамерников? Загадка!
Могу и ошибаться, но вряд ли раввин и заключенные говорят во время этих индивидуальных бесед только о свечах. Во всяком случае, о чем они толкуют, знают только эти двое да Господь Бог. Ну, может, еще тюремное начальство.
Нет сомнения, что у каждого в этой комнате свои интересы и ожидания от посещений духовного наставника. Мне показалось, что заключенные даже расселись по группам – в соответствии с социальным положением и тюремным опытом. Вдоль одной стены – поближе к раввину – предприниматели и люди интеллигентного вида. По другую – явные долгожители исправительных учреждений, попроще с виду и со специфическими манерами. Судя по разговорам, у этих двух тюремных страт разные условия содержания. У одних во время бесед с языка не сходят вопросы экономики, у других – разговоры больше про лагерный быт.
В общем, все как на воле, только проще, откровенней и грубее.
На прощание заключенные напутствуют меня:
– Не надо бояться тюрьмы. Здесь тоже люди живут, синагога вот есть. Так что если вдруг попадете сюда под конвоем, не огорчайтесь.
Нет уж, постараюсь обойтись без этих уроков жизни!
Источник: НГ-Религии
