Территория Церкви – понятие о многих ипостасях. Само слово "территория" подталкивает воображение к знакомой картинке: храм с куполами, домик причта, прихрамовые постройки – и непременная ограда по периметру. Входи всяк верующий, да взглянув на купола, осени себя крестным знамением.
И все же когда говорят о тех, кто пришел "за церковную ограду" – то есть воцерковился – имеют в виду нечто большее, чем регулярные посещения храма. Да и само слово "церковь", разумеется, не сводимо к церковному приходу или совокупности приходов.. Пребываем ли мы в церкви только тогда, когда стоим на службе, исповедуемся и принимаем Святые Дары? Разумеется, нет. Не только.
Исчерпывающее определение церкви дано в Евангелие: "там, где двое или трое соберутся во имя Мое, там и Я среди них". Церковь – это союз единоверцев, христианская община, где бы и как бы она не существовала. Хоть в храме с куполами, хоть в катакомбах, хоть в львиных канавках...
Потому и территория Церкви на самом деле не может быть обнесена оградой. Прежде всего она простирается в сердцах. И об этом тоже сказано в Писании: "То обрезание, которое в сердце. По Духу, а не по букве". Таким образом, и в миру церковная территория пребывает повсюду, где хоть что-нибудь отмечено теплом братского верующего сердца.
Не все складывалось благополучно в русской культуре и уж тем более в русской государственности. Но то, что возводилось и совершалось с молитвой на устах и теплотой сердечной, остается не только национальной, но и православной реликвией. Этой самой теплотой, бесспорно, пронизано все, что касается творчества первого поэта земли Русской – первого не по счету, но по значению. Оттого православному человеку так больно видеть, когда его память подвергается поруганию.
* * *
Село Михайловское – наверное, самый известный музей-заповедник в стране: на его территории находится имение Пушкина. А рядом, в селе Петровском – имение пушкинских предков по линии Ганнибала. Именно тут молодой лицеист по прозвищу Француз бегал на кухню пообщаться с челядью и посмотреть, как печется печенье. Здесь же, но уже в ранге маститого литератора, скучал в период гонений. Здесь тащил с мороза к самовару Пущина и Кюхельбеккера. Отсюда Арина Родионовна писала ему письма простым и правильным слогом: вот они за стеклом, и кто вам сказал, что старушка Арина Яковлева была неграмотна? Глупость-то какая...
Если хотите сразу попасть к усадьбе, пройдите через знаменитую еловую аллею и сверните налево. Или сразу, напрямик, через мостик с видом на каскад прудов. Кругом следы опеки и заботы, оставленные в советское время директором музея Семеном Гейченко. Правда, попечение это было безжалостно высмеяно Сергеем Довлатовым в известном романе "Заповедник". Вы увидите цепь, в которую заковал Гейченко двухсотлетний дуб – чтобы было как в "Лукоморье". Позднее цепь сняли как избыточное украшение. Над головой висят прилаженные к стволам скворечни, которых ни поэт, ни челядь никогда не мастерили. А вот собранная все тем же Гейченко коллекция самоваров, выставленная в окнах светелки. Вот бы потешался хозяин имения, увидев это художество. Еще бы притащили сюда летописные свитки или фигуру Медного всадника, скажут злые языки. Разумеется, из этих самоваров обитатели Михайловского не налили ни одной чашки.
И все-таки в несколько неуклюжем рвении музейщика есть какая-то особая, неподдельная теплота. Ученики Гейченко по сию пору работают здесь экскурсоводами и наставника в обиду не дают. А знание всей подноготной рода Пушкных-Ганнибалов демонстрируют отменное, так что смех смехом, а дело делом. Слушая их, чувствуешь, до какой степени теорема о том "Пушкин – наше все" до сих пор в силе. И как бы не претила мысль Аполлона Григорьева потомкам карамзинистов и шишковистов, ничего не поделаешь. И неважно, что литература русская началась не с автора "Евгения Онгина" и "Бориса Годунова", а много раньше.
"Среднерусский" характер поэта – сродни здешнему пейзажу, грустному очарованию псковских лугов. Как, пожив в таких местах, не написать и болдинские побасенки, и энциклопедию русской жизни? И даже иронические перепевки, которые экскурсоводам цитируют экскурсанты ("Милая женка, пишу из деревни. Сентябрь наступил, уже хочется есть. Маленьких, но настоящих трагедий я написал то ли пять, то ли шесть"), – и те подтверждают: именно здесь, на берегу местных прудов и в смешных самоварных рядах – все тот же "краеугольный камень", все та же "чистая лампада"... Еще непременно надо увидеть пушкинскую могилу возле Святогорского монастыря. Говорят, он купил там себе место за несколько месяцев до смерти.
Все бы ничего, но уже несколько лет как посещение Михайловского вызывает тяжелые мысли. Представьте себе заливные луга с перелесками. Вид на речку из окна комнаты пушкинского имения. Вдали из волн зеленой травы выступает деревянная ветряная мельница, придающая месту завершенность и даже, не сочтите за вычурное сравнение, намек на пейзажи голландских мастеров. Но взгляните чуть правее – и не жалуйтесь на судьбу.
Посреди исторического пейзажа идут разноцветной ярмарочной вереницей двухэтажные домики самых радужных оттенков. Сколь они расписны, столь же и омерзительны. Так самовыражаются те, у кого достаточно средств и связей, чтобы получить из Москвы разрешение на строительство здесь личных хором. Именно так. "На фоне Пушкина". Наверное, в порядке "модернизации" исторического ландшафта, не иначе. "Мы же хотим, чтоб красивее было!" – на голубом глазу признавалась дирекции музея-заповедника некая дама, обуянная архитектурной манией.
Что это? – "Демузеизация", – отвечают музейщики. А по мне так нечто худшее. Знал бы Окуджава, каким строительным кошмаром отзовется его невинная строчка о семействе, которое позирует фотографу на фоне памятника Пушкину. Что и говорить, прогресс не стоит на месте. А еще отдайте в рестораны посуду 18 века и бейте в царь-колокол для молодоженов...
Эти люди исповедуют тактику выжженной земли. Одно неясно: ведают что творят или нет? Но благодаря их буйному строительному гению, я в своей стране иностранец.
Нечистый дух веет, где может...
* * *
Причина беспредела проста, но, увы, неустранима.
К сожалению, в нашем законодательстве нет понятия "музей-заповедник". Поэтому музеи не в состоянии получить во владение землю вокруг исторических объектов. Проблема с охраняемыми территориями юридически не отрегулирована. Отсюда пиратская застройка, вторжение на историческую территорию и прочее. Это происходит повсеместно. Музей – владение государственное. Но фактически музеи до сих пор распоряжаются землей только под памятником, а не вокруг него.
Вот и строятся новороски, где хотят. Не за страх или совесть – за престиж среди "лучших людей" города. А что же местные? Их устраивают эти ковровые застройки? Выступают против новорусского вандализма в основном дачники, которые не хотят изменения ландшафта. Но строят-то здешние жители. Здешние – конечно, только по прописке.
Вот вид на Михайловское, на заливные луга, на старое русло реки Сороти... До недавнего времени это место имело вид натуральной псковской деревни, и не было тут никакого новорусского рококо и разлюли-малины. Люди верили в то, что это нетронутые пушкинские места. Больше не верят.
Идет на продажу Михайловское. Идет на продажу Бородино.
Ну как не признать эти места территорией русской церкви? Не той, что подлежит всевозможным реституциям. А той, которую раз потеряв, уже не вернуть обратно.
Когда-то эта земля была нашей – по Духу, а не по букве.
Уже не будет.
