По человеческому разумению, победить в Великой Отечественной войне мы не могли. Но победили. Потому что любое разумение в этой стране малокровно, ненадежно, и уповать на него неприлично. Чем же победили?
В 54 км от Москвы по Киевскому шоссе расположен город Наро-Фоминск. Приехали мы сюда ради одного-единственного человека, Михаила Григорьевича Ефремова. В войну он командовал 33-й армией, сформированной под Нарой. Армия его освобождала и сам город, и Дорохово, и Верею. 26 января 42-го года начала наступление на Вязьму. Наступление, как водится, должным образом не подготовили, в чем вины Ефремова нет, только командующего фронтом Жукова. Ударная группировка Ефремова вышла к окраинам Вязьмы к началу февраля, затем была отброшена и окружена. Два с половиной месяца, без танков и артиллерии ефремовцы сражались в кольце – между прочим, дольше, чем армия Паулюса в Сталинградском котле. Воевали тем, что подбирали брошенное отступавшими в декабре немцами. Ели ремни, собирали под снегом грибы. Из 12 тыс. человек из окружения вышли 889 бойцов.
Ефремов был трижды ранен и погиб в бою на окраине Шпыревского леса 19 апреля 1942 года. День его гибели считается официальным завершением битвы за Москву.
На мой взгляд, в Наре находится самый поэтический танковый монумент из прочих подобных. Он стоит на холме, перед храмом архангела Михаила, на высоком постаменте, задрав башенную пушку вверх. Наверное, от того, что под ним крутой склон, кажется, что танк прыгает в небо. Только крылья отчего-то не раскрываются. С другой стороны улицы – барельеф командарму 33. Тридцать лет после войны о трагедии ефремовской армии молчали. Генерала представили к Звезде Героя только в середине 90-х. И вслед тому установили памятник в первом освобожденном им городе. Он был кадровым офицером, службу начал еще на Первой мировой, закончил военную академию имени Фрунзе. К нему странным образом благоволил Сталин. Не дал его арестовать по доносу о связях с маршалом Тухачевским. Он сформировал свою армию в ноябре 41-го года за две с половиной недели из ополченцев и вышедших из окружения солдат. 20 января 42-го года после двухдневного штурма ефремовцы взяли Верею.
Нару надо проехать насквозь, двигаясь в сторону Минского шоссе. Справа долго будут тянутся части Кантемировской танковой дивизии. А сразу на выезде из города повернуть налево по указателю на Верею. Теперь мы ехали на запад. Солнце заходило, шоссе было пустынным. Когда останавливались, было слышно, как вода течет в жухлой траве на полях и птицы кричат высоко в небе, их и не видно. Мне всегда казалось, что земля умеет запоминать события и людей, живущих на ней. И вот мы едем, смотрим на нее, вглядываемся пристально-пристально и слушаем. Очевидно, что она хранит в своей памяти всю кровь, страх и мужество людей, ее защищавших. А защищают только живое. Мертвое ни в чьей защите не нуждается.
В Верею прибыли поздно, сумерки уже погасли. Плутали по ночным улицам, несколько раз разворачивались на узеньких перекрестках. Отдаю должное нашему Ford Explorer. При всей массивности он разворачивается вокруг себя шутя, не задевая бордюров. Еще, конечно, обзор в зеркала заднего вида просто фантастический. Ощущение, что в них видно чуть меньше, чем в лобовое стекло. Explorer быстро вселял в водителя уверенность во всем происходящем. За его рулем было очень спокойно. Уверенность фордовская рисовалась без наглости и глупого пафоса. Вообще, машина всю дорогу напоминала гарцующую рабочую лошадь. Ноль аристократизма. Ноль самолюбования. Грубоватая, нездешняя, но без тени смущения на квадратной морде.
Ночевать в Верее не остались. Единственная гостиница закрыта. Семь лет назад я ночевал здесь в номере с разбитыми стеклами, на голом матраце, укрываясь вторым. Питьевая вода хранилась в ведре на первом этаже у администратора и выдавалась им неохотно и по понуждению. Мы посмотрели в темноте памятник погибшим ефремовцам при освобождении города и поехали в Боровск. Возвращаться по той же дороге до развилки Балабаново–Дорохово. Повернуть направо и ехать прямо до Боровска. Между Вереей и Боровском – 42 км.
Утром достигли трассы М-3 (Москва–Киев) – 10 км от Боровска через Балабаново – и повернули на юго-запад. За Обнинском надо повернуть еще раз направо по указателю на Малоярославец и Рославль. Придется выдержать 15 км совершенно разбитой дороги. От Малоярославца до Медыни – 40 км. Именно здесь, в местечке Шанский завод, в последний день января 42-го оказалась ударная группировка генерала Ефремова (две дивизии). Отсюда они наступали на Вязьму и сюда отступали после нескольких неудачных попыток овладеть городом. Вязьма была центральным узлом обороны немцев, ее падение означало бы обрушение всех боевых порядков немцев. Они вовремя опомнились, отразили атаки, а затем окружили наших. Фактически группа Ефремова перешла на партизанское положение. Читать документы о боях окруженных ефремовцев всегда горько.
Жуков с Ефремовым не понимали друг друга, а командующий фронтом как будто и не стремился к этому. Он отдавал приказы наступать и прорываться, не зная обстановки, не слушая командарма.
Ни один из его приказов не был выполнен и не мог быть выполненным. Слева и справа от Ефремова наступали две другие армии (42-я и 49-я). За два месяца боев они не смогли элементарно скоординировать своих действий. Атаковали только в лоб и всегда днем, теряя людей и технику. А положение 33-й ухудшалось с каждым днем. В сутки солдаты получали 100 граммов хлеба и 200 граммов конины. Около 3 тыс. раненых погибли под гусеницами немецких танков в Шпыревском лесу. Есть легенда, что в последний момент командование фронтом прислало за Ефремовым самолет. Но генерал отказался покинуть солдат. Был самолет, не был – неважно. Наверняка в какой-то момент генерал внутренне преступил черту – подчиняться приказам или остаться до конца со своими.
От Медыни до Юхнова мы пролетели всего минут за двадцать. Здесь всего 50 км. Разгонялись до 160 км, пользуясь полным отсутствим ГАИ (кстати, вплоть до Вязьмы). "Форд" утробно урчал на разгонах, ни в чем не обнаруживая и капли напряжения. Дорогу на поворотах держал прекрасно, а колдобины давал чувствовать сдержанно – чтобы не засыпали. Проезжали реку Угру. По рассказам очевидцев, в апреле 42-го года вода здесь бывала серой от шинелей погибших солдат. За Юхновом через 3 км есть поворот направо, на Вязьму и музей генерала Ефремова. Он находится в селе Климов Завод, бывшем родовом гнезде князей Юсуповых, 20 км от Юхнова. Усадьба сгорела во время войны, остался лишь кусок старого парка с могильными плитами позапрошлого века. Музей командарма-33 расположен в Климовском ДК, прямо за парком. А нам чуть дальше. При выезде, прямо за перечеркнутым знаком "Климовский Завод" уходит вправо проселочная дорога. Через 2,5 км она утыкается в безымянный ручей. Мы форсировали его на "Форде" и забрались на горку.
Здесь в сосновом лесу стоит обелиск и братская могила 250 войнов-ефремовцев. Когда соединиться со своими не удалось, Ефремов приказал прорываться из окружения мелкими группами. Те, кто вопреки логике шел на запад, выжили. Остальные погибли. Существует версия, что рядом с генералом был предатель. Он сообщал немцам обо всех передвижениях.
Фашисты охотились за командармом, хотели взять в плен и преподнести Гитлеру в качестве подарка на день рождения (20 апреля).
Но ни один крупный военачальник армии в плен так и не попал. В последние дни командарм выходил из двенадцати огненных ловушек. В ночь на 19 апреля горстка бойцов вместе с Ефремовым собралась на окраине Шпыревского леса и попыталась в последний раз прорваться к своим. Вся рота охраны генерала полегла в этом бою. Раненный в поясницу Михаил Григорьевич застрелился из собственного револьвера. Георгий Константинович Жуков впоследствии скажет, что "там, собственно говоря, и операции никакой не было..."
У обелиска всегда очень тихо. С еловых веток тянутся тонкие нити, на них раскачиваются маленькие гусеницы. Яркие синие первоцветы со всех сторон обступают обелиск. Здесь никогда не изчезает ощущение чьего-то постороннего присутствия. Но земля молчит. Хотя каждый год, когда сходит снег, в траншеях, изрезавших лес, можно найти следы войны и вещи солдат – останки орудий, гильзы, колючую проволоку, советские котелки, немецкие консервы, подошвы от ботинок, полуистлевшие части одежды...
Мы вернулись к Климову Заводу, повернули направо и через 2 км въехали в село Слободка. Возле разрушенной церкви генерал Ефремов был похоронен. Когда его нашли, прибывший немецкий генерал построил своих и сказал, что "воевать за Германию надо так, как этот генерал защищал свою родину". Ефремова хоронили с почестями, под оружейный салют.
Поздно вечером мы стояли на пустой дороге, выключив двигатель "Форда". Позади, за полем светилась огнями Вязьма. Солнце спряталось. Было тихо, холодно, и в небе пели жаворонки. Эта земля живая, и она моя. Можно меня убить. Но отобрать ее у меня невозможно. Может быть, этим чувством наши деды и победили.
06 МАЯ 2005
Источник: Газета.ру
