Жизнь и героическая смерть генерал-лейтенанта Михаила Григорьевича Ефремова – яркий пример беззаветного служения Родине, образец мужества и верности воинскому долгу. Многие советские генералы снискали славу в сражениях Великой Отечественной и сложили свои головы на алтарь Победы. Но тут – случай особый...
Военная карьера Михаила начиналась в Первую мировую. Боевое крещение он получил прапорщиком в знаменитом Брусиловском прорыве. С 18-го года – активный участник гражданской. Смышленого и храброго командира приметил во время обороны Астрахани Сергей Миронович Киров. А знаменитый рейд на Баку отряда бронепоездов под его командованием (комиссаром был Анастас Иванович Микоян) накануне Первомая 1920 года стал образцом военного искусства того времени. Сам Киров дал Ефремову рекомендацию для вступления в партию.
После гражданской Михаил Григорьевич прошел все командирские ступеньки – до командующего округом и генерал-инспектора пехоты РККА. До 41-го года ему довелось покомандовать пятью округами! Ничего подобного в практике военного строительства нашей страны не было.
В разгар "чисток" он едва спасся. "Лепили" ему несколько статей, и все расстрельные. Ниточка потянулась от Павла Ефимовича Дыбенко – легендарного председателя "Центробалта", наркома военно-морских сил в первом советском правительстве. В 30-х годах он возглавлял Приволжский военный округ, где Ефремов командовал стрелковым корпусом. У них сложились не только деловые, но и дружеские отношения.
Взяли Павла Ефимовича, как обычно, под надуманным предлогом и изувечили в застенках НКВД. Он не выдержал, оклеветал своего товарища. Когда Ефремова привели на очную ставку, рассказывал мне его сын Михаил Михайлович, он узнал Дыбенко с трудом. И на вопрос: "Как же ты мог, зачем оклеветал меня?" только и ответил: "Меня жутко пытали, Миша. Прости, если можешь..." Но что написано пером...
Началась долгая двухмесячная борьба за свою жизнь и честное имя. От командования округом Ефремова отстранили. Его заставляли сознаться – он не сознавался, склоняли покаяться – он не каялся. В письме Ворошилову, которое он написал, уже находясь под арестом в гостинице "Москва", Ефремов говорит: "Лгать на себя не могу... повторяю, наговаривать на себя просто не могу". И если бы не помощь того же Ворошилова и Микояна, то все, скорее всего, закончилось бы расстрелом. Помощь эта, правда, заключалось лишь в том, что они, наконец, осмелились обратиться к Сталину...
В кабинете вождя Михаилу Григорьевичу пришлось защищать себя самому. И был он настолько убедителен, настолько искренен в своей правоте, что своим поведением расположил всех присутствующих, кроме следователя. Видимо, только в этот момент Сталин принял окончательное решение: "Мы верим вам, товарищ Ефремов. Идите и работайте так же достойно, как вы это делали и раньше..." И со словами: "А этому фальшивому делу место в корзине", – бросил папку под стол. После этого Ефремова уже никто не трогал, хотя за свою принципиальность он нажил немало врагов. Кляузы одна за другой ложились на стол следователям НКВД, но хода им не было... В тот, 38-й год, по званию Ефремов был комкором. Стоить напомнить, что из 57 комкоров репрессированы были 50. А вот его, получается, Бог миловал...
В начале войны Ефремов недолго покомандовал 21-й армией, и вскоре, 7 августа, был назначен командующим Центрального фронта. В тяжелейший период Смоленского сражения его войска сдерживали мощнейшее наступление армейской группы Г. Гудериана и 2-й полевой армии М. фон Вейхса. Начальник штаба фронта полковник Сандалов после войны, будучи уже генерал-полковником, в своих воспоминаниях с теплотой и большим уважением отзывался о своем командующем, искренне удивляясь: когда только он спал? На КП фронта находился не более 3 – 4 часов, и снова на колесах – в войска.
В октябре 41-го Ефремова назначили командармом 33-й армии, вставшей насмерть на пути фашистов под Москвой. Наро-Фоминский рубеж обороны проходил по центру города, по реке Наре. Скудные армейские и дивизионные резервы 1-й гвардейской мотострелковой дивизии были брошены в бой, и город удалось отстоять ценой огромных жертв и усилий. По-другому и быть не могло: до Москвы войск больше не было!
Это надо просто понять. Последний, танковый рывок немцы предприняли в начале декабря в районе деревни Юшково. Им казалось, что стоит еще чуть поднажать и путь на Москву будет открыт. Это был момент истины. Уместно привести выдержку из аналитического документа штаба фронта, подготовленного 8 декабря 1941 года: "...В создавшейся сложной обстановке, когда части противника фактически вышли на тылы армии и угрожали Москве выходом на ближние подступы, части армии, благодаря твердому управлению со стороны командования армии и высокой боевой стойкости, упорно дрались с прорвавшимся противником... Командарм с небольшой группой оперативного управления лично руководил уничтожением Юшковской группировки противника. В этих условиях управление войсками армии являлось чрезвычайно сложным и все же обеспечило успешное завершение операции... В целом успешно завершившаяся операция... в данный момент является показательной". Я специально привел такой объемный абзац, чтобы была предельно ясна значимость этого события в Московской битве. Много ли вы найдете информации о действиях 33-й армии под командованием Ефремова на наро-фоминском направлении в наших фундаментальных военно-исторических трудах? Не тщитесь. Трагедия под Вязьмой табуировала истинный вклад генерала Ефремова в оборону Москвы. Недаром только в 2009 году и Наро-Фоминск, и Вязьма – города, своей судьбой навсегда связанные с именем легендарного командарма, – указом президента страны стали городами Воинской славы.
Но в военной истории нашей Родины навсегда останется яркий, мужественный поступок генерал-лейтенанта Ефремова, совершенный весной 42-го года. В январе 42-го армия, выполняя приказ командующего Западным фронтом генерала армии Жукова, в ходе наступательной операции, известной как Ржевско-Вяземская, вошла в глубокий прорыв в тыл врага с целью захвата узлового пункта немецкой группы армий "Центр" города Вязьмы. Но вскоре ударные силы были отрезаны и оказались в окружении. Именно в это время проявились лучшие качества Михаила Григорьевича как человека и военачальника. Почти три месяца его войска сражались в условиях жесточайшего дефицита всего. Однако истощенная и изможденная армия продолжала биться, не получая приказа выходить к своим. Какие слова должен был найти командарм, чтобы организованная боевая единица не превратилась в стадо паникеров?..
И разве мог он бросить свою армию, улететь с последним уходящим на Большую землю самолетом, как ему предлагали Сталин и Жуков? В этот момент он сказал простые слова: "С войсками сюда пришел, с войсками и буду выходить... С армией воевал и, если придется, умирать буду с армией!" Это позиция – выражение жизненных принципов, от которых он не отступал никогда. Примерно в это же время на другом фронте генерал Власов – такой же командарм – сделал другой выбор. И когда сегодня хотят обелить банальное предательство, пытаются сделать из Власова борца против режима, – я говорю: это ложь!
В 1946-м в разрушенной еще Вязьме генералу Ефремову, одному из лучших полководцев Великой Отечественной, был воздвигнут памятник – первая "ласточка" замечательного скульптора Евгения Вучетича. А потом настали другие времена, когда о трагедиях не принято было говорить, – сплошные победы, до самого Берлина! И имя командарма стало неудобным...
Источник: Москвичка
