В последнее время наблюдатели с увлечением пытаются понять, каковы будут векторы президентской политики в ближайшие четыре года. Сфера взаимоотношений с религиозными организациями - одна из тех областей внутренней политики, где позиция государства до сих пор оставалась неопределенной. Соответствующая государственная концепция так и не была принята. Но, возможно, после президентских выборов власти решили, что для этого наступил подходящий момент.
Выступая на форуме народов Кавказа 26 марта этого года, президент Путин заявил: "Государство должно найти формы поддержки духовных лидеров традиционных конфессий". Это уже не первое значимое публичное высказывание на тему взаимоотношений государства и религиозных организаций. Во время посещения Саввино-Сторожевского монастыря в дни рождественских праздников 2004 года президент заметил: "…Конечно, у нас Церковь отделена от государства, но в душе у народа все вместе", тем самым давая заметно "смягченное" толкование конституционному положению о России как светском государстве.
В последнее время публичные реплики главы государства все чаще трактуются как руководство к действию. И вот уже новый министр культуры А.Соколов демонстрирует общественности, что одна из первоочередных задач его ведомства - налаживание отношений с Московской патриархией. Появление же в публичном лексиконе президента словосочетания "традиционные конфессии", возможно, указывает на то, что Русская православная церковь и некоторые другие религиозные организации могут надеяться на воплощение своих давних стремлений - получение особого юридического статуса в государстве.
В тот же день, когда В.Путин общался с народами Кавказа, Головинский суд г. Москвы поддержал прокуратуру, которая добивалась лишения регистрации московской общины "Свидетели Иеговы". Процесс "московских иеговистов" тянется с 1998 года. Прокуратуре, обвиняющей их в разжигании религиозной розни, разрушении семей, психологическом воздействии на адептов, наконец удалось настоять на своем.
Хронологическое совпадение этих событий явно случайно, но тем не менее оно симптоматично и иллюстрирует развитие государственной политики в области религиозной жизни в период второго президентского срока В.Путина. Налицо сближение с одними, так называемыми традиционными, религиозными организациями и усиление давления на другие - "нетрадиционные".
***
Что означает для власти и общества такая политика?
С одной стороны, Русская православная церковь, крупнейшая религиозная организация страны, апеллируя к национальной традиции и истории, уже не первый год добивается получения особых прав и привилегий. Закон "О свободе совести" 1997 года в значительной мере "делиберализовал" религиозную жизнь, а декларативная преамбула об "особой роли православия" и так трактуется Московской патриархией в духе оруэлловского "все животные равны, но некоторые равны более, чем другие". В большинстве регионов иерархи РПЦ установили тесные отношения с властью и пользуются ее покровительством, финансовой помощью и т.д. В 2001-2003 годах в Государственную думу трижды вносились законопроекты, предусматривающие введение юридического статуса "традиционной" религии/религиозной организации, но ни один из них не был принят.
В действительности требования, выдвигаемые РПЦ, в том числе через лоббирующих ее интересы депутатов, определяются внутренней ситуацией в Церкви.
Наиболее активной частью духовенства и мирян являются консерваторы (фактически православные фундаменталисты), цель которых - возрождение религиозного общества и государства в России. Нереализуемость такого проекта - отдельная тема. В данном случае важно, что высшая церковная иерархия, балансируя между консервативным крылом РПЦ и обществом, не может не предъявлять власти, пусть даже и в смягченном виде, хотя бы часть фундаменталистских требований.
При этом не стоит забывать, что консервативное крыло РПЦ опирается лишь на активных верующих, которых в целом в стране насчитывается не более 10 процентов. По мнению исследователей современной церкви, этот показатель, по крайней мере применительно к РПЦ, не растет уже несколько лет и едва ли вырастет в будущем.
Для оставшейся части из 77 процентов тех, кто идентифицирует себя с православием, фундаменталистский проект неактуален. Высокий уровень доверия к РПЦ (по данным Аналитического центра Юрия Левады, на март 2004 года ей доверяет 41 процент наших сограждан не связан с готовностью следовать наставлениям ее иерархов. За церковной оградой Церковь не играет роли актуального нравственного авторитета, не создает системы нормативности. Причины этого не в нехватке возможностей, а во внутренней ригидности, консерватизме и неготовности к диалогу с обществом. Именно поэтому РПЦ и ищет помощи у государства, не находя иных, кроме административных, по сути своей принудительных, методов работы с населением. Но новый статус и новые возможности эксплуатировать государство в своих целях не изменят внутреннего содержания Церкви как социального института.
***
Введение правового статуса "традиционной конфессии" автоматически переводит остальные религиозные организации в разряд неравноправных и ведет к дискриминации. И причина тут не в злонамеренности государства, а в том, что подавление конкурентов (реальных и вымышленных миссионеров) - одна из главных целей, которые ставят перед собой религиозные лидеры (причем не только МП РПЦ), когда идут на союз с государством. Усиление влияния деятелей РПЦ на региональные власти и федеральный центр в середине 1990-х годов привело к раздуванию так называемой сектофобии и антисектантским кампаниям. Важным элементом этих кампаний было смешение на практике групп, проповедующих новые эклектичные религиозные учения ("Аум Синрике", "Белое братство", "Церковь сайентологии" и т.п.) и протестантских общин, имеющих весьма долгую как собственную, так и российскую историю. Закон "О свободе совести" 1997 года изначально задумывался для того, чтобы лишить регистрации значительную часть религиозных организаций "нетрадиционных конфессий". Специальное решение Конституционного суда, запретившее распространять требование обязательной официальной 15-летней деятельности в России на религиозные организации, зарегистрированные в 1990-1996 годы, нивелировало репрессивный потенциал закона. Тем не менее перерегистрация религиозных организаций, начавшаяся после принятия закона, вызвала поток процессов о лишении регистрации религиозных групп, причем подавляющее большинство из них принадлежало не к "новым религиозным группам", а к пятидесятникам, адвентистам, "Свидетелям Иеговы", существующим в России уже более века.
Решение Головинского суда в отношении московской общины "Свидетели Иеговы" вполне может оказаться не рудиментом старой, а началом новой кампании. Уже появилось сообщение о том, что в г. Сосновый Бор Ленинградской области мэр отменил ранее принятое решение о выделении земли под строительство молитвенного здания "Свидетелей Иеговы".
Уместно вспомнить, что именно среди пятидесятников и иеговистов отмечен наиболее значительный относительный рост числа адептов и общин за постсоветское время (хотя в абсолютных цифрах и в сравнении с РПЦ их доля остается весьма небольшой). Их миссионерская и благотворительная активность не может не вызывать раздражения не только у православных, но исламских и даже иудейских религиозных деятелей (последним "досаждают" миссионерские протестантские общины, ориентированные на обращение в христианство евреев, например "Евреи за Иисуса"). Но попытки сдержать их рост административными препонами и навязчивым оправославливанием внецерковного русского населения обречены на неудачу.
Пятидесятники, "Свидетели Иеговы" и другие религиозные общины испытали на себе пресс советской репрессивной машины, возможности которой превосходили все, чем располагает нынешняя власть. Но, несмотря на давление, демонстрировали устойчивый рост и развитие (так, численность иеговистов за 1950-1980-е годы увеличилась вдвое), не соглашаясь или почти не соглашаясь на уступки коммунистическому режиму. Положение прекрасно сформулировал В.Буковский: "Живых иеговистов только и увидишь, что в тюрьмах, но даже и там они - в подполье. Легенды ходят по лагерям об их почти невероятной организованности, чудесах конспирации и изобретательности. Очевидцы рассказывают, что даже в самой режимной тюрьме, в карцере, под семью замками они регулярно получают свой журнал "Башня Стражи", издающийся в Бруклине, причем чуть ли не свеженький, последний выпуск. У властей они вызывают почти мистический ужас, граничащий с суеверием, отчего, конечно, любой обнаруженный иеговист автоматически попадает в тюрьму на длительный срок" (Буковский В. Письма русского путешественника).
Пытаться противодействовать религиозной общине, которую не смогли уничтожить ни советский, ни фашистский режим (в Третьем рейхе иеговистов отправляли в концентрационные лагеря за отказ признавать Гитлера фюрером и служить в армии), лишая ее официальной регистрации, бессмысленно - власти только создадут им ореол мучеников.
Уже сегодня многие протестантские общины сознательно не получают официальной регистрации, предпочитая организационным преимуществам юридического лица свободу действий и защищенность от длительных тяжб с государственными органами. И такие общины активно действуют, поддерживают друг друга, пополняются новыми членами. В нашем обществе, где частная жизнь, частные отношения важнее официальных, это более чем доступно.
***
Безоглядный союз с традиционными конфессиями грозит потерей диалога с нетрадиционными, но быстро развивающимися религиозными общинами и вообще выдавливанием свободной религиозной жизни за пределы публичного пространства. Это, в свою очередь, приведет как раз к отсутствию объективного представления о религиозной жизни в стране и невозможности влиять на нее. Люди, хотя бы немного знакомые с религиозной жизнью, знают: "дух дышит, где хочет", а борьба и гонения, как ничто другое, дают ощущение истинности веры, избранности, мессианства.
Выстраивая отношения с религиозными организациями, власть предпочитает простые решения сложным, вертикальные институциональные конструкции горизонтальным и сетевым. Опора на административный ресурс позволяет решать конкретные сиюминутные задачи, но даже в сфере политики закладывает основу для будущих кризисов. Религиозная жизнь еще менее управляема, и действующие там акторы мыслят временными категориями, намного превышающими один президентский срок.
"Русский журнал", 7 апреля 2004 г.
