– В светском праве есть такой термин – "прецедент". Если брать крупные западные государства, законов о государственных религиях нет только в двух – США и Франции. Но американский президент приносит клятву на Библии, американская идеология и символика пронизаны религиозными мотивами, а у президентов Рональда Рейгана и Джорджа Буша-младшего религиозными оказались не только риторика, но и мотивация политических действий. Конфессиональная политика со своими приоритетами есть как в США (президентская программа финансирования религиозных инициатив – преимущественно протестантских, ужесточение контроля над исламскими центрами в США), так и во Франции (например, создание в 2003 году при поддержке Ширака Совета представителей французских мусульман, целью которого является формирование "толерантного ислама").
Часто история государства неразрывно связана с религией, сыгравшей важную государство – или культурообразующую роль (в Англии – это англиканство; в Италии, Польше, Испании – католицизм; в Греции, Сербии, Болгарии, Грузии, России – православие; в Египте, Иране, Турции, среднеазиатских постсоветских государствах, отдельных регионах России – ислам). Иногда это не одна религиозная традиция, а несколько (как, например, в Германии, Финляндии, Литве). Отказ от учета этих традиций рождает серьезные проблемы, о чем свидетельствует опыт столкновения дехристианизированной, религиозно истощенной Европы сконцентрированной исламской религиозностью.
Для России, ослабленной восемнадцатилетием политической и экономической модернизации, сохранение традиционного для страны национального и религиозного уклада, в котором существуют как доминирующие культуры, так и малые религиозные культуры, субкультуры, является вопросом выживания в качестве единого государства. При этом очевидно, что всякое мирное многообразие держится на толерантном отношении религиозных и национальных доминант к правам и проблемам малых народов и религиозных субкультур. Однако это вовсе не означает, что религиозные численные доминанты (православие, ислам, буддизм, иудаизм) должны отказываться от конкурентных преимуществ своего доминирующего положения.
Должны ли быть какие-то преференции для традиционных (или другим языком – доминирующих) конфессий? Должно ли государство осуществлять своеобразный культурный протекционизм в их отношении? Государство отвечает на этот вопрос исходя из сугубо прагматических государственных интересов. Если представить мир цивилизаций своеобразным рынком культурных традиций и инноваций, то государство всегда выбирает ту традицию, которая его, государство, усиливает. Отсюда приятие своих, местных, традиций и настороженное (иногда – даже жесткое) отношение к инокультурным, воспринимаемым как интервенции.
Уверен, впрочем, что законодательное оформление статуса российских традиционных конфессий не стоит в государственной повестке дня. Не случайно в результате административных реформ вопросы государственно-конфессиональных отношений оказались в ведении нового Министерства культуры и массовых коммуникаций, что подтвердил после встречи с патриархом Алексием II министр Александр Соколов. Можно предположить, что это обусловлено не только налаженными отношениями РПЦ и других крупных российских конфессий с бывшим министром культуры (ныне руководителем федерального агентства по культуре и кинематографии) Михаилом Швыдким, но и самим видением государства формата своей религиозной политики, когда религия воспринимается прежде всего как феномен национальной культуры, культурная традиция.
26 апреля 2004 г.
Источник: Еженедельный Журнал
