Ольга Александровна Шульчева-Джарман, врач-фтизиатр Противотуберкулезного диспансера Центрального района Санкт-Петербурга, старший преподаватель истории медицины кафедры Гуманитарных дисциплин и биоэтики СПбГПМА, кандидат медицинских наук.
– Ольга Александровна, вы согласны с утверждением, что медицина – это одно из лучших достижений языческого мира?
– Я бы сказала словами апологета: все лучшее в мире принадлежит нам, христианам. Медицина – достижение всего человечества, а не языческого мира. Весь древний мир стремился ко Христу, он осенен тенью Христа, стоящего на переломе времен. Об этом нам говорят историки и богословы, среди которых немало святых. Но при этом в античности врач был ремесленник, ниже философа. Гален старался доказать, что его врачевание равно философии. В христианскую эпоху врач становится подручным Господа, которому молятся, принимая врачебные наставления.
– Можно ли говорить о большей самоотдаче врача-христианина?
– Отношение к врачу у нас своеобразное. Почему-то к нему не применяется презумпция невиновности. Врач заведомо вредоносен для больного, а вот освященное маслице и "народные" методы не вредят. Старцы и старицы, если к ним обратиться за исцелением, тоже никогда навредить не могут. Масс-медиа всегда любили смаковать случаи, когда врачи отказывались лечить, признав болезнь смертельной, а старцы исцеляли. Но почему-то никто не обращает внимания на то, что врачи выполнили свой долг. Они признали, что с точки зрения науки своего времени болезнь неизлечима. Почему на них надо за это обижаться? Другое дело, что болезнь вопреки науке действительно может отступить по молитве святого человека. Но при этом замечают: "А вот врачи сказали, что болезнь неизлечима!" А что, собственно, должны были сказать врачи? Стать святыми и исцелить? Это невозможно.
– Откуда происходят эти завышенные ожидания?
– В какой-то мере из глубины веков. В России и других православных странах существует традиция восприятия врача как иерофании (по терминологии Мирча Элиаде), то есть как божественного мужа. Тогда как западный тип "доктора" – это просто образованный в области медицины человек, который помогает. А русское слово "врач" происходит от "врати", в значении не столько "лгать", сколько "говорить", "утешать речами". Здесь у нас актуализирован момент психотерапии и "заговора". Слово "врач" древнее, оно появилось задолго до принятия христианства. Впоследствии слова "врач", "врачебница" уже стали использоваться в богослужебных текстах и применяться по отношению к Христу. То есть в значении "целитель", а по-гречески целитель будет "сотер", как и "спаситель".
– К чему ведет сакрализация фигуры врача?
– В этом случае от врача ожидают чуда. А если он не дотягивает до "нужного" уровня, у больного возникает недоверие и агрессия. Врача подозревают в том, что он не излечил по злому умыслу. Не учитывается, что у конкретного врача может просто не хватать знаний. Бывают светила, а бывают обычные ремесленники. Другое дело, что при недостатке знаний врачи обязаны посылать пациента обследоваться дальше, к тем, кто компетентнее. Они должны быть добросовестны и видеть порог своих возможностей. Признать, что порой не в силах поставить диагноз. Но у нас от них зачастую требуется не столько добросовестность, сколько иерофания. Причем, сам пациент не хочет быть иерофанией для других, но надеется прийти в такое место, где ему будет проявление Христа. Конечно, это прекрасно, когда во враче является Христос. Но не менее прекрасно, когда Господь проявляется в любом другом человеке.
– А можно на примере?
– Когда бабушки бьются в давке за Богоявленской водой (многие из них – комсомолки 60-х, вышедшие на пенсию), они не являются иерофанией друг для друга. Почему они ждут, что в поликлинике в лице врача встретят нечто божественное? Я не защищаю хамящих или равнодушных врачей. К тому же врач должен быть готов достойно встретить абсолютно любого пациента. Но в то же время в очереди на прием к врачу пациенты нередко оскорбляют друг друга. Всем кажется, что именно их болезнь самая тяжелая. Пожилые люди (многие из них называют себя христианами) почему-то не гнушаются оскорблять молодых, которые, как им кажется, норовят пройти без очереди. Им не приходит в голову, что молодой человек может иметь внешне не приметную, но кошмарную инвалидность, например, онкологию. Милосердия друг к другу мы проявляем очень мало. Поэтому я бы сняла с врача "презумпцию виновности". Помните евангельского расслабленного у Овчей купели? Который пролежал 38 лет, и не нашлось человека, который помог бы ему добраться до воды. Помог расслабленному только любящий Иисус Христос, единственный настоящий Человек. Вот этого Человека и нужно в себе являть.
– Можем ли мы говорить о евангельском идеале врача?
– Конечно, и это прежде всего сам Христос. Он не раз демонстрирует, что категорически не согласен с идеей "болезнь – по грехам". Он возлагает руки на больных, которых не должно касаться, исцеляет их – и грешников, и бесноватых. Христос, например, исцеляет кровоточивую женщину, к которой было нельзя притронуться, не осквернившись. Ведь больные по религиозным представлениям той поры не могли общаться с Богом. И фарисеям не понятно, осквернился Он или нет. Ведь больной исцелен!
– Есть и другая крайность. Некоторые больные ждут, что они будут исцелены скорее Богом, нежели врачом. И от врача отворачиваются. Почему?
– Христиане бывают очень разные. Некоторые считают, что искупление идет через страдание. Это странно. Я бы сказала, что данная идея совсем не христианская. Мотив искупления грехов путем страданий – своих или чужих – встречается, например, у Достоевского. Но это больше напоминает подвиг Мюнхгаузена, который сам себя вытащил за волосы из болота. Если бы мы могли сами искупить чьи-то грехи каким-либо способом, Христу не нужно было бы приходить. Или Он пришел бы и пребывал с нами до сих пор. Смотрел бы, как мы сами свои грехи прекрасно искупаем.
– Тогда в чем смысл страданий христианина ради ближнего?
– От того, что мы будем страдать друг ради друга, никто не воскреснет. Самопожертвование имеет смысл ради спасения чьей-то жизни, а не ради изменения человеческой природы. А искупление – как раз изменение человеческой природы. Поэтому в христианстве речь идет не об искуплении людьми личных грехов, но об искуплении Греха, то есть испорченности самой человеческой сути. Здесь другое. Здесь действительно изменение природы. И это постоянно подчеркивает апостол Павел. Еще почему-то любят говорить об искуплении грехов рода. Возможно, это новая форма народной религии, но при чем тут Христос?
– Некоторые "горячо верующие" отвергают врача, надеясь спастись только молитвой и чудом. В античности такого не было?
– Молитва и ожидание чуда характерны для любой религии. И сегодня есть, конечно, разные настроения. Но большинство христиан, когда болеют, все-таки зовут врача. Это, между прочим, одобрено в "Социальной концепции Русской Православной Церкви". Да, конечно, человек молится, прибегает к Таинствам, просит Христа исцелить. Но медицина – тоже одно из благословений Бога. Все помнят, что Василий Великий, например, лечился, причем, у врача-иудея. Заметим при этом, что он сам знал врачебное искусство. Да и Григорий Богослов на воды ездил. У некоторых святых отцов есть и альтернативные подходы к исцелению. Но не станем забывать, что эти отцы, как правило, были великими аскетами и монахами. Дерзать равняться с ними – это, в общем-то, гордыня.
– Так почему же верующие люди, считающие себя чадами Церкви, часто не хотят лечиться?
– По своему врачебному опыту я знаю немало пациентов, которые отказываются от лечения. Но чаще всего это не упование на Бога, а психологическая проблема, которую медики называют анозоглазией, то есть отрицанием болезни. Причем не только у себя, но и у своего ребенка. Часто это касается туберкулеза на ранней стадии, когда ребенок просто инфицирован. Родители думают, что у их чада не может быть "ничего такого", потому что его защитит Боженька. Я не могу судить об отношениях родителей и Боженьки, но где гарантия того, что Бог сделает именно так, как хочет родитель? Который, между прочим, плохо заботится о своем ребенке. Родителям часто бывает просто удобнее иметь ребенка, который не болен, они стремятся закрыть глаза на болезнь. Пока он не "свалится" с серьезным недугом и не попадет в больницу в тяжелом состоянии. Например, у ребенка подозревают лейкоз, а мама говорит: "У нас нет лейкоза, нас Боженька бережет". Кому в итоге лучше? Ребенок умирает. Возможно, по мнению "верующей" мамаши, он искупает грехи всего рода. Родовое сознание – атрибут многих народных религий, но причем тут Христос?
– Порой уповают на врачебную ошибку.
– В больших городах всегда есть возможность перепроверить диагноз у более компетентного медика. Не веришь участковому фтизиатру – иди к другому. У нас в Петербурге есть, например, Институт туберкулеза, в Москве их целых три. Но когда говорят: "Мы – верующие, врачи нам не нужны"... Это просто такое ощущение элитарности. Сектантское, постсоветское, противное духу Церкви. Не показатель крепости веры, а просто упоение своей мнимой особостью: вот я не такой, как все, меня Бог без врача, Сам вылечит. Без образования тоже обойдемся, Бог сам научит. Нам все будет дано просто так и вложено в голову, как откровение. По откровению на каждую нужду.
– Это больше от необразованности или от прельщения?
– И от того и от другого. Как ни странно, момент общей светской образованности тоже играет огромную роль. Моя бабушка такое поведение называла дикостью – она была педагогом и верующей в советское время. До революции существовала книга "Что должна знать каждая образованная женщина". Прочитавшие ее так уже не могли рассуждать. Сейчас ничего похожего не издают.
– Что определило высокий уровень нашей медицинской школы?
– К счастью, в этой сфере мы действительно заимствовали все самое лучшее. Наша медицинская школа основана голландцем Бидлоо, – основателем самой передовой в Европе клинической школы. Одним из ее принципов было: обучение должно происходить только у постели больного. Этим далеко не все европейские школы могли в то время похвастаться. Петр Первый хотел видеть в России на первых ролях военных медиков, то есть хирургов по преимуществу и притом европейских. Но Бидлоо проявил принципиальность. Он спорил с государем и настоял на том, что, во-первых, будет готовить русских врачей, а не возить своих. А во-вторых, его выпускники будут одинаково хорошо знать и хирургию и терапию. Именно благодаря этому человеку, мы к концу XIX века догнали Европу, и наши врачи на равных общались с европейскими коллегами.
– Вы замечали, что в русской литературе врач – фигура несколько странная?
– Да. Чеховский Ионыч – не больно-то привлекательный персонаж. У Вересаева крестьяне считают, что врачи и есть разносчики холеры. Или так: вызвали врача, он вяло пощупал пульс, изрек, что "все в руках Божьих" и удалился. А на следующий день больной умер. И только у Булгакова врач в тяжелейших условиях проявляет чудеса изобретательности и терпения, творит чудеса. Хотя имеет дело с пациентами, которые лепят горчичник поверх ватника и выпивают все таблетки за один прием. Впрочем, и у Булгакова профессор Преображенский, талантливый клиницист и ученый, в довольно дурацком положении. Кого он создал? Франкенштейна. Характерно, что появление "нового человека" Булгаков, будучи врачом, облек в медицинскую метафору.
– Но в жизни-то все было наверняка не так безнадежно?
– Еще бы. Во-первых, высочайший уровень подготовки, о чем я уже сказала. Один Пирогов чего стоил. Во-вторых, на переломе веков в России появляются врачи-мученики – феномен, характерный для ранней Церкви. Это, во-первых, Евгений Боткин, который погиб вместе с царской семьей, расстрелянной большевиками. Другой случай – недавно канонизированный Александр, студент Берлинского университета, участник сопротивления. Или вот святитель Лука Войно-Ясенецкий – ярчайший пример православного врача, врача от Бога. Хотя он и не мученик.
– Пример того, что наука и христианство – друзья, а не враги, как мнится иным "академикам", не так ли?
– Да. Традиционная медицина и Слово Божие в совокупности – лучшее оружие против болезни. Как любил повторять владыка Антоний Сурожский, тоже, кстати, врач по специальности: "У Господа нет рук, кроме наших".
