14 июня 1936 года умер один из самых известных журналистов, писателей и христиан ХХ века. Его звали Гилберт Кит Честертон, и он смог сделать веру во Христа привлекательной для многих людей во всем мире.
Это был человек–парадокс. Большой и толстый мужчина, который вечно опаздывал, обожал возиться с детьми и до самых последних дней своей жизни сохранил удивительную способность удивляться окружающему миру.
В молодости Честертон увлекался оккультизмом, но затем стал одним из самых талантливых проповедников христианства. Он не боялся искать новые образы и возвращать словам первоначальный смысл. Обладая какой–то удивительной смелостью, он мог прочитать текст Евангелия глазами читателя современных газет. В "Вечном человеке" Честертон находит поразительные слова для описания Нового Завета, которые до сих пор могут показаться почти кощунственными для многих: "Многое в Евангелии ничего не подкрепляет, тем более не иллюстрирует признанных религиозных догм. История Христа ничуть не похожа на то, что принято называть "простым, не испорченным Церковью Евангелием". Я сказал бы скорее, что Евангелие – таинственно, Церковь – разумна; Евангелие – загадка, Церковь – разгадка".
Эта мысль английского писателя перекликается с суждением другого человека, прожившего в Великобритании всю свою жизнь, но сделавшего для проповеди христианства в России необычайно много. Митрополит Антоний Сурожский в одной из своих бесед говорил о том, что православные святые совсем не были так благочестивы, как это кажется при чтении житий. Подвижники совершали поступки, которые не вписывались в традиционную парадигму святости, и образ Церкви и благочестия, сформированный в нашем мозгу, мог не совпадать с исторической реальностью, что убедительно доказали два христианина, живших в Англии, но обладавших православной душой с точки зрения осознания веры. Только в православии есть удивительная свобода веры, которая проявляется даже в особенностях нашего богослужения – человек может занять любое место в храме, может стоять на коленях, выбрать себе любимый уголок и побыть наедине с Богом.
Гилберт Честертон мог совмещать веру в Бога с еще одной православной добродетелью – рассудительностью, которой так не хватает в наши дни. Он был способен посмотреть на Евангелие глазами взрослого ребенка, который видит текст Писания во всей его красоте и не поддается попыткам навязать ему образ Бога ученых, Бога простецов или Бога воцерковленных. Напротив, он решительно отбрасывает все мифологемы и говорит о том, что Христос совершенно не похож на Того, кем Его пытаются представить люди ХХ века: "Честно прочитав Евангелие, вы не увидите популярного в наши дни "человека Христа". Такой Христос – искусственное построение, слепленное из произвольно выбранных свойств, словно человек, созданный поборниками эволюции. Таких Христов накопилось очень много – не меньше, чем ключей к мифологии".
Рассудительность Честертона помогла ему дать ответ на вопрос, почему христианство и Церковь раздражают многих в современном мире. В эссе, посвященном сказкам, он находит очень точный образ поврежденности мира, его неспособности поверить в Евангелие: "В сказках душа здорова, мир – полон чудес. В реалистическом романе мир уныл и привычен, а душа корчится от боли.
Сказка говорит о том, что делает здоровый человек в краю чудес; современный роман – о том, что делает безумец в мире скуки. В сказках мир свихнулся, но герой сохранил рассудок. Герой современного романа, свихнувшийся еще до первой строчки, страдает от жестокой рутины, от злой разумности мира".
Человек, "свихнувшийся" еще до начала жизни не способен поверить во Христа, потому что такая вера слишком "проста" и разумна для нашего "безумного, безумного мира", в котором легче поверить в факира, который умел летать, чем в то, что Христос мог накормить хлебами 5 тысяч верующих.
У большого английского писателя и журналиста была еще одна удивительная способность – он мог смотреть в лицо опасности и говорить "неполиткорректные" вещи о том, что детские страхи нельзя объяснить модными психологическими теориями, что ребенок может испугаться "ковра в доме викария", а не злодея, которого ему показывают в кинотеатре. Также спокойно он мог рассказывать и о религиозных страхах. В романе "Шар и крест" он делает так, что верующий и атеист ведут бесконечные споры о Боге, в то время как для большинства людей эта тема неинтересна.
Для Честертона не существовало неинтересных тем. Свои блестящие эссе он мог писать на любые темы – от "вегетарианской индейки" до описания ночного города. Своим творчеством он свидетельствовал о том, что не существует скучных людей, плохой Церкви или несовременного христианства. Все эти проблемы возникают лишь в сознании человека, не способного разглядеть чудеса в обычной жизни, в традиционной религии и в своем соседе по дому, который высаживает в огороде брюкву. Напротив, в самых банальных проявлениях повседневной жизни Честертон был способен увидеть и донести до читателя яркий, ослепляющий мир, наполненный всеми красками жизни. Он был способен превратить реальность в сказку, потому что твердо верил в то, что у дракона есть настоящая бабушка.
Источник: Нескучный сад
