Метафункция учителя

Вспоминая юность, мысленно возвращаясь к одноклассникам, однокурсникам, в тогдашнюю нашу ситуацию, – нельзя не удивиться тому, что в дальнейшем с нами произошло. Могли ли мы предположить, что через десятилетия будем узнавать друг друга в православных храмах?

Всмотревшись в знакомое лицо и узнав, наконец, Наташу – то есть Наталью Николаевну Рыхлову, проректора Саратовского института повышения квалификации работников образования, – я сразу подумала: если она здесь, значит, это для нее серьезно. Она ведь всегда, с юности делала все – чем бы ни занималась – именно так: всерьез и на полную катушку.

– Я хорошо помню, как сопротивлялись мы – выпускники биофака университета – принудительному распределению по отдаленным сельским школам, в учителя. У тебя, в отличие от многих, была вполне законная возможность этого избежать – направление в аспирантуру, перспектива научной работы. Однако же именно ты – едва ли не единственная из нас – приняла труд сельского учителя как свое призвание... или как свой долг. Почему?

– Я пообещала детям. Помнишь, у нас на пятом курсе была педагогическая практика? Я попала в Перелюбский район, в школу, где несколько лет вообще не было учителя биологии. Отработала четверть – дети спрашивают: вы вернетесь? Я ответила – вернусь, и вернулась.

– Ты ведь сама выросла в отдаленном селе. Знаешь, что это такое – выбираться оттуда, выбиваться в люди. Именно поэтому решила помочь другим, а не себе?

– Просто пообещала. А потом уж начала думать о том, что потеряю из-за этого обещания. Но назад ходу не было. Вернулась, отработала три года, вышла замуж, переехала в другой район. Участвовала в конкурсе "Учитель года", заняла первое место в области, по России вошла в первую пятнашку. Предложили место завуча, потом директора школы...

– Хотелось быть завучем, директором?

– Хотелось, потому что это давало новые возможности – изменить что-то в школе, сделать иначе, лучше.

– Директор школы в умирающем селе, в девяностые годы... Где уж тут лучше сделать – духом бы совсем не пасть.

– Эта работа доставляла мне огромное удовольствие! У нас там были совсем не плохие учителя, им нужно было просто помочь, поддержать, чтобы они росли профессионально, развивая детей, проводя продуманные уроки и внеклассные мероприятия. Мне всегда было интересно, где бы я ни работала. Главным образом потому, наверное, что я очень люблю детей. Когда дети на тебя смотрят, когда они тебе верят, когда они хотят у тебя учиться – ты забываешь про все плохое и тяжелое. Хотя плохого, тяжелого было, конечно, много. Многое будто нарочно подталкивало: брось все, уезжай отсюда. Когда я решила избираться в депутаты: надеялась помочь людям, улучшить жизнь в селе, ко мне пришел фермер, бывший председатель колхоза, и сказал, что ему велено обеспечить на этих выборах мое поражение. Поэтому каждому, кто проголосует против меня, он будет выдавать мешок зерна.

– Даже не деньги, не продукты, а мешок зерна для скота?

– Да, и люди брали эти мешки с зерном и голосовали за моего соперника. Потом сами же мне об этом рассказывали. И жаловались: вот, село разваливается, все нас обманывают, никому дела до нас нет... Я им отвечала: вы взяли по мешку зерна, чего же вы хотите? Нет, это не привело меня в отчаяние. Это был очень важный для меня урок. Я поняла, что не все в этой жизни зависит от наших усилий. Что не всякому человеку можно помочь и не всегда нужно помогать. Трудностей было много, непонимания тоже, но я отработала директором семь лет, потом получила приглашение в институт повышения квалификации учителей. Теперь я работаю со взрослыми, это тоже интересно, но мне так не хватает детей, их эмоциональной отзывчивости, их энергии.

– Двоих собственных дочерей ты поднимала практически в одиночку. И тебе удалось, кажется, вырастить их хорошими людьми. Как удалось – при такой совершенно недомашней жизни, при таких нагрузках?

– Мои девочки, надеюсь, знают цену всему, знают, что ничего в жизни даром не дается. Они умеют работать, умеют сопереживать другим и... понимать меня. Я никогда от них ничего не скрывала. Когда было тяжело, я так и говорила: девчонки, у меня проблемы, мне нужна ваша поддержка. И они меня поддерживали. Когда не было денег, я тоже говорила прямо: нет денег, не можем этого купить. Здесь могли быть слезы, даже истерики; я их стойко выдерживала, хотя было мучительно стыдно, особенно когда это случалось в сельском магазине: я директор школы, и не могу купить шестилетней дочке того, что она просит... Но постепенно дети научились это принимать. И потом, когда подросли, – рассчитывали только на свои силы.

– Я знаю, что несправедливостей в твоей жизни было немало. Иной человек до нервного истощения доходит, безысходно переживая совершенную с ним несправедливость, а ты... как­то не очень от этого зависишь, на мой взгляд.

– Стараюсь принимать все, что со мной происходит, как от Бога. У Него ведь нет несправедливости! Если со мной это случилось, значит, так нужно, значит, я должна через это пройти и чему-то научиться. С возрастом поняла, что борьбой за свои права, борьбой, которая представляется справедливой, легко себя разрушить – если не научишься не осуждать, прощать тем, кто в силу своей слабости не смог вести себя иначе; принимать каждого таким, каков он есть. Всегда ли это удается? К сожалению, нет. Некоторых людей мне трудно простить; невозможно, кажется, принять, во мне поднимается гнев, а если во мне гнев – значит, сама уподобляюсь этому человеку. И зла становится больше, оно удваивается – в нем и во мне. Значит, не зря такой человек ко мне приставлен, – значит, мне надо воспитывать в себе смирение, терпение и милосердие.

– Это теперь ты можешь так говорить, когда вера уже обретена. А разве просто было ее обрести?

– Отец Сергий Ксенофонтов, когда я рассказала ему об одной из своих жизненных ситуаций, очень тяжелой для меня в тот момент, сказал: через все это ты должна что-то очень важное для себя понять. И я, пройдя все это, поняла, что поддержку для себя могу найти – только в православном храме. Если бы я не пришла в Церковь тогда, не справилась бы, сломалась. А сейчас вспоминаю то время, время больших открытий: я открыла настоящих друзей, семейные ценности; наконец, я обрела веру. Вера дала мне другие глаза. Теперь, когда со мной случается неприятность, несправедливость, стараюсь смотреть не на то, как повел себя другой человек, а на то, вела ли я себя в соответствии с заповедями Христа.

– Пребывание в Церкви – что это для тебя в первую очередь, поддержка или собственный труд, собственное усилие?

– Мое отношение к Церкви с каждым годом менялось. Сначала – просто забежать и глотнуть свежего воздуха. Ничего не понимала – что читают, что поют, почему? – но, выходя, всегда чувствовала, что стало легче. Потом сказала себе, что в храме нужно бывать регулярно, нужно причащаться, исповедоваться. Но это было, скорее, ощущение долга: надо. А теперь я прихожу туда как домой. Как в родной дом после долгой разлуки: рвусь. Я, может быть, не приложила еще большого труда, в самом начале пути, но на каждой службе делаю открытия. И потом использую в работе, ненавязчиво вставляю это в лекции. Когда я слышу: "Ты еси Бог, творяй чудеса...", я понимаю, что мы, люди, тоже можем творить чудеса, что и мы, учителя, можем творить чудеса, если только мы с любовью приходим к ученикам. И я говорю это своим слушателям в институте, учителям, которые приезжают к нам повышать квалификацию: "Вы понимаете, от нас зависит, совершится чудо или нет, – мы должны знать, зачем и с чем мы к детям пришли". И такая тишина всегда бывает в аудитории...

– А что за предмет ты им читаешь?

– Тема у меня такая: инновационные подходы к духовно-нравственному воспитанию; стараюсь показать своим слушателям, учителям, тот вечный источник нравственности, к которому никакие инновационные подходы невозможны и не нужны.

– Сейчас много говорят о том, что школа перестала воспитывать – она дает только знания, но не нравственную, не духовную опору. А для тебя, как мне кажется, главный смысл, сверхзадача педагогического труда – не знания, как бы ни были знания важны. А что именно? Как ты это видишь?

– Я бы предложила другой термин – метафункция педагогической деятельности. Метафункция в данном случае означает – проектирование жизни человека: человека-учителя и человека-ученика. Жизнь – высочайшая ценность, и если она человеку дается, то не просто так, а ради высочайшей цели. Знания нужны не ради знаний, учебный предмет – не цель, а средство для того, чтобы жизнь наполнилась высшим смыслом. Через преподаваемую дисциплину учитель должен помочь ученику найти цель, ответить на вопрос "Зачем я существую?". Вот это и есть метафункция учителя. Но реализовать это можно, только если сам имеешь эту духовную опору, если сам знаешь, зачем живешь.