Псковские отцы

Памяти отца Иоанна (Ледина)

Он был на войнах иудейских. Отец "Кипер"

C будущим отцом Иосифом мы подружились на третьем курсе Московского электротехнического института связи, тридцать три года назад. Из гуманитарно-ориентированных "технарей" наша вольная компания — человек десять-пятнадцать — сколотила тогда студенческий литературно-искусствоведческий клуб, сокращенно — ЛИК. Мы устраивали в институте выставки, поэтические вечера, собиравшие полные залы. Просиживали целыми днями в Ленинке и Историчке, готовили и читали друг другу доклады, обменивались самиздатом, бегали по мастерским художников, по музеям и театрам, организовали театральную студию, ставшую профессиональным театром… В ЛИКе я числился самодеятельным художником и искусствоведом, отец Иосиф (тогда Сергей Киперман, по-студенчески просто Кипер) — поэтом. Он им в душе и остался. Учась потом в Академии художеств, я отчётливо ощущал, что главное в моём профессиональном образовании давно уже произошло, — когда с трудом добытые знания и впечатления обжигали на всю жизнь.

Одним из самых серьёзных наших эстетических увлечений было древнерусское искусство. ЛИК абонировал целые сезоны в Музее древнерусской культуры имени Андрея Рублёва. Популярный в ту пору искусствовед Валерий Николаевич Сергеев, настоящий "златоуст", мастер устного жанра, и академически строгий Сан Саныч (теперь отец Александр) Салтыков несколько лет усиленно просвещали там нашу компанию.

Как-то, в самом ещё начале, на экскурсии по музею после особо вдохновенного пассажа Валерия Николаевича о тонкостях иконного колорита наш Кипер выступил вперёд — в каких-то немыслимых фиолетовых джинсах с разводами — и картинно заявил: "Вот у Фра Анжелико — действительно изысканный колорит. А тут?" Валерий Николаевич взял его за плечи и буквально ткнул носом в икону: "А вы далеко стоите, вам не видно". Мы пошли дальше, а Кипер так и остался стоять почти вплотную, лицом к лицу с музейной иконой.

Но встретиться с Богом ему помогла художественная литература. Читая роман Фейхтвангера об Иосифе Флавии, он вдруг почувствовал себя присутствующим там, в Иерусалиме, во времена иудейских войн, и ощутил Святая Святых у себя в сердце, которого коснулся Господь. На последнем курсе института он крестился, потом стал ясен и жизненный путь: монашество, священство.

Я же, как мне казалось, был ещё бесконечно далёк от религии. Меня привлекало лишь эстетическое совершенство древнерусской живописи и архитектуры. С фотоаппаратом и этюдником я как-то пропутешествовал в одиночестве по Псковщине, восхищаясь величественной красотой Пушкинских Гор, Печерского монастыря, Изборска, псковских храмов, древних мирожских фресок…

После института на какое-то время мы с Кипером потерялись. Через несколько лет пришла пора креститься и мне. Я отправился паломником в Почаевскую лавру, и первым, кого я увидел, едва переступив порог, был послушник Кипер. Потом он монашествовал в Псковско-Печерской обители, служил дьяконом и священником в нескольких сельских приходах на Псковщине, в кафедральном соборе Пскова и в маленькой церквушке при кладбище в Пушкинских Горах. Туда я приезжал к нему в трудные минуты жизни, и мой друг стал моим духовником. Самому отцу Иосифу Бог с самого начала послал замечательных духовных отцов, ныне, увы, покойных — отца Ореста Романовского и старца Макария (Болотова). Заочным учителем жизни и молитвы стал для него грек Авраам Позов, о котором он рассказывал в журнале (см. "ИиЖ" № 11, 2001). Среди его духовных наставников были и псковские старцы — Иоанн (Крестьянкин) и Николай Гурьянов.

Терпеть научился в лагере. Великий старец Иоанн (Крестьянкин)

Итак, июль 2003 года. Мы с отцом Иосифом отправляемся в автопробег — по времени и псковскому бездорожью.

Псковско-Печерский монастырь встречает нас хмуро, не по-летнему холодным дождём. В нашем путешествии случались не только встречи, но, к сожалению, и "невстречи". Иных уж нет, а те… Нет, отец Иоанн (Крестьянкин), скорее всего, был не далече, как уверяла нас его келейница: "Он в отпуске, за границей, в Эстонии". Но встреча не состоялась. Однако начинать разговор о псковских праведниках, не вспомнив об отце Иоанне, невозможно.

Отец Иосиф познакомился со старцем давно, в пасхальные дни 1976 года: "Первое же впечатление от всего его облика — от светящегося добротой и любовью лица, от голоса, в интонациях которого чувствовалась чистая и возвышенная душа, от его быстрой, совсем не старческой походки, наконец, от его проповеди, такой простой и ясной, каких мне не приходилось слышать в Москве, — оказалось настолько пронзительным, что я сразу же почувствовал к нему полное и совершенное расположение". Во многом благодаря этой встрече Псковщина и стала для отца Иосифа духовной родиной, а Псковско-Печерский монастырь — её столицей.

Несколько лет он приезжал к отцу Иоанну за духовными советами. "Всякий, приходивший к нему, думал, что вот его-то отец Иоанн любит больше других, настолько внимателен к каждому слову, настолько расположен к нему бывал батюшка. Таким, конечно, он бывал и со мной. Я приезжал с заранее приготовленным письмом, в котором излагал свои проблемы. Он прочитывал его во время службы в церкви и потом, в сенях братского корпуса, где монастырское начальство разрешало ему беседовать с людьми, подробно разбирал все мои недоразумения. Он подготовил меня к дьяконскому служению, и я стал уже в качестве клирика Псковской епархии ездить к нему в монастырь на исповедь".

Очутившись в Печорах, отец Иосиф стал близким соседом великого старца. Два года они жили в сдвоенной келье, через стенку, прихожая при этом была общей. "Самой удивительной его особенностью, — говорит о. Иосиф, — было радостное состояние при невозмутимом спокойствии духа. Поначалу я недоумевал: как может человек, не занимаясь Иисусовой молитвой, стяжать такую благодать? Мне казалось, если он часами не сидит в тёмной келье на низком стульчике, стараясь тихо дышать в такт сердцу, значит, он ей не “занимается”. Потом я узнал, что это не так, что дело не во внешней атрибутике. Молиться можно не то что не имея специальных условий для медитации, но и при постоянных препятствиях даже к минимальному молитвенному сосредоточению. Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение? Эти слова апостола Павла в полной мере относятся к батюшке, который стал на церковный путь иподьяконом орловского архиерея, расстрелянного НКВД, затем священником пройдя лагеря и ссылки. Ведь и Печерский монастырь на самом деле был местом, куда его сослали, лишив прихода и возможности постоянно общаться с людьми. Терпеть произвол в нашей жизни он научился в лагере, где этому можно было противопоставить только духовное сопротивление и любовь к врагам".

Последнее свидание со старцем заменила нам видеокассета, которую мы потом посмотрели. На ней отец Иоанн возвысил свой голос по поводу ИНН. Ссылаясь на свой лагерный опыт, он призывал не бояться номеров.

В лагере, где человек терял имя, встречались самые удивительные проявления бесстрашной веры.

А те, кто пугает людей "плохими" числами, вообще веры не имеют. Отец Иоанн выглядел как древний пророк, обращающийся

к людям со словами живой веры. При этом великий российский духовник, как свидетельствует отец Иосиф, не раз смиренно говорил о себе: "Какие мы старцы? Это раньше были — оптинские, валаамские, а мы теперь только название их приняли"…

Другая келейница встала перед нами стеной на пороге кельи ещё одного печерского старца, отца Адриана (Кирсанова). Но тот, услыхав наши голоса, велел нас пустить. Пока отец Адриан беседовал с отцом Иосифом, я, как папарацци, пытался снимать их "скрытой камерой". Отец Адриан заметил, посмеявшись, включил в келье свет, надел епитрахиль, расправил седую бороду: "Вот теперь снимай".

Спросили у него про отца Иоанна. "Здесь он, здесь. Готовится, поди, к переселению в небесное отечество. Пора уж нам…" Но, слава Богу, живы ещё старцы.

В этом году отцу Иоанну (Крестьянкину) исполнится 95 лет.

Отец Павел Адельгейм и хроника текущих событий

Воспоминания об отце Иоанне опередили хронологию нашей поездки в пользу хронологии биографической. Ведь сначала, добравшись до Пскова, мы остановились в большом гостеприимном доме отца Павла Адельгейма.

Здесь уже могу поделиться личными впечатлениями. Но… других слов не нахожу: впечатления те же, как у моего друга об отце Иоанне — "от светящегося добротой и любовью лица, от голоса…". Мне попалась как-то статья об отце Павле, где о нём сочувственно писали как о "престарелом священнике". Когда мы у него гостили, ему было 64 года. Но какое же у него молодое лицо с тонкой свежей кожей! К сожалению, фотографий псковских получилось немного. Я увлёкся недавно видеосъёмкой и почти не отрывался от камеры. Да фотография и не передаёт главного — лицо у отца Павла сияет! Пересматриваю видеокассету и удивляюсь: какой же у него чудный голос! Тихий, проникновенный… Вспоминая кого-то из давних врагов: "О-о, это стра-ашные люди!" — он произносит это таким нежным, задушевным голосом, каким не часто говорят и о друзьях.

Трудно поверить, что это и есть тот самый отец Павел Адельгейм, жизнь которого вместила столько лишений, гонений, страданий.

Его необычное, звонкое имя врезалось в память очень давно, встретившись в жгучей "Хронике текущих событий", которую мы имели тайное счастье регулярно читать все студенческие годы, как только её начали распространять. На тонюсеньких листочках раздавленным шрифтом (восьмой экземпляр в закладке) сообщалось об аресте в Узбекистане священника Павла Адельгейма, построившего там новый храм, а ещё через несколько выпусков — о суде над ним. "Молодой образованный священник, — сообщала “Хроника текущих событий”, — пользовался большой любовью и авторитетом среди прихожан. Церковная деятельность его была безупречна с точки зрения гражданского права". Но с точки зрения советского суда это называлось "антисоветская агитация и пропаганда". Статья 190, часть 1: "Систематическое распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй…"

Один его дед — Никанор Григорьевич Пылаев — полковник царской армии. Другой — Павел Бернардович Адельгейм, из русских немцев, владел имениями и заводами на Украине. При советской власти он построил завод в Виннице и работал там директором, пока его не расстреляли в 1938 году. Отец, Анатолий Павлович Адельгейм, был артистом, поэтом. Расстрелян в 1942 году. Мать Татьяна Никаноровна была арестована и осуждена в 1946-м. После ареста матери восьмилетнего мальчика поместили в детдом, потом вместе с ней отправили в ссылку. Павел Адельгейм твёрдо ступил на духовный путь, окончил Московскую духовную академию и был послан потом священником в узбекский город Каган. Там он и сумел выхлопотать у городской администрации разрешение на реконструкцию храма. Ветхое здание, как оказалось, воссозданию уже не подлежало, и храм отстроили заново. Использовали технологию кладки древних узбекских мастеров, чьи сооружения стоят века.

"Власти пришли и ахнули, — рассказывает отец Павел, — меня, градоправительницу, секретаря горкома партии арестовали. Официально не за строительство храма: её за взятки, секретаря за развал идеологической работы, меня за антисоветскую пропаганду". Ему инкриминировалось чтение и распространение "Реквиема" Анны Ахматовой, стихов Максимилиана Волошина, Вячеслава Иванова.

В зоне он вступился за избиваемых "особистами" пацанов. На своих руках отнёс в кабинет коменданта лагеря одного из мальчишек, без сознания лежавшего у барака. Случилось так, что в это время наехало высокое начальство из Управления внутренних дел. За последовавшие служебные неприятности лагерные власти мстили по своим законам. Пять раз покушались они на его жизнь, каждый раз спасался чудом. Один раз спустили вагонетку на работавшего сварщиком священника, он сумел увернуться. В другой раз отец Павел в последнюю секунду увидел в сварочном щитке отражение наезжающего сзади многотонного крана. Опять увернулся, но выдернуть ногу не успел, кран её искалечил. Началась гангрена, лагерный врач отпилил ему без анестезии полноги. Мыкался по тюремным больницам, потом заканчивал срок в лагере для инвалидов. Сам себе сделал протез, продолжал работать, перевыполняя все нормы. Отец Павел спокойно и весело рассказывает об этом: "Спасибо тюрьме и лагерю, после такого ничего уже потом не страшно".

Вернувшись из заключения, о. Павел пришёл к архиепископу Ташкентскому и Среднеазиатскому Варфоломею. Среди множества фотографий на высокой стене просторной кухни-гостиной, где мы сидим, отец Павел показывает его портрет. Увидев отца Павла, вошедшего на берёзовой ноге в его кабинет, владыка растрогался и надел на него наградной протоиерейский крест. За это ему потом досталось от церковных властей, но архиепископ был мужественным и стойким человеком.

"Мне вообще везло на настоящих епископов, архипастырей, которые не искали личного благополучия, а душу свою полагали за овцы", — говорит отец Павел. Он был хорошо знаком с митрополитом Сурожским Антонием (Блюмом), неоднократно сослужил ему во время Литургии.

С особым почтением и любовью вспоминает он об архиепископе Ермогене (Голубеве), рукополагавшем его в 1959 году во дьякона Ташкентского кафедрального собора: "В советские времена существовал жёсткий порядок регистрации духовенства. Епископ должен был “согласовывать” кандидатуру священника прежде его рукоположения и назначения. Это кажется невероятным, но архиепископ Ермоген не подчинялся этому порядку. Он сперва рукополагал священника, а затем с указом на руках посылал за регистрацией к уполномоченному. В 1958 году, когда в храмах запрещался даже косметический ремонт, архиепископ построил в Ташкенте великолепный кафедральный собор. А ещё организовал епархиальную гостиницу, и каждый священник, приезжавший в Ташкент по вызову архиерея или по личному делу, бесплатно получал уютную комнату, завтрак, обед и ужин. Кроме того, архиепископ Ермоген распорядился приобрести причтовый дом для каждого храма Ташкентской епархии. Так что каждый священник и диакон епархии, приезжая на приход, получал благоустроенное жильё. Своим указом архиепископ запретил младшим клирикам делать подарки старшим по положению. Только старшие могли одаривать младших, стоявших ниже на служебной лестнице. Такое положение делало невозможным симонию и коррупцию. В конце концов за свою твёрдость и верность архиерейскому долгу архиепископ Ермоген лишился кафедры. Церковная власть избрала местом его заточения Жировицкий монастырь, где он провёл 15 лет до самой своей смерти".

"Бог прославил владыку Ермогена нетлением. Тело его взято от земли и почивает теперь в частном доме неподалёку от Киева. Эта тайна хранится до времени, когда Бог явит её Своей Церкви", — заключает свой рассказ отец Павел.

В Пскове отец Павел с 1976 года. Сначала служил в Любятовской церкви вместе с отцом Владимиром Поповым, ещё в нескольких храмах, потом получил наконец свой приход в посёлке Писковичи. Здесь он создал приют для сирот-инвалидов с диагнозом "олигофрения", воспитал в нём пятнадцать детей. Восстановил храм Великомученика Пантелеимона в Богданове для областной психиатрической лечебницы. Последние 17 лет — настоятель храма Жён Мироносиц, который он вернул к жизни.

В храме Жён Мироносиц,
вернее, в развалинах храма,
снова служба идёт,
и молитва уносится прямо
в оголённое небо…

Стихи Елены Пудовкиной, которые мы публиковали в журнале ("ИиЖ" № 1, 2004), описывают как раз этот храм отца Павла. Туда мы и отправляемся на всенощную. Теперь храм благоустроен, при нём настоятель создал церковно-приходскую школу. Сияют иконы письма отца Зинона и его ученицы Нонны, поёт редкий по красоте хор. Отец Павел с любовью представляет отца Иосифа своей пастве, тот сослужит ему, и в псковском храме неожиданно звучат протяжные греческие песнопения…

Если бы я не видел своими глазами, как отец Павел, с пустой штаниной, трудно, опираясь на костыль, передвигается по дому, не поверил бы, что у него нет ноги, — так легко, чуть прихрамывая, порхает он, почти летает во время службы по храму.

Наутро — Литургия в Никольском храме в Любятове, на окраине Пскова. Ещё один замечательный псковский пастырь — протоиерей Владимир Попов — принимает отца Иосифа в сослужение. Любятовский храм славится своим высокопрофессиональным хором. Но поёт и весь народ — дьякон выносит ему транспаранты с текстами, как когда-то делали массовики-затейники в парках культуры. После Литургии — крестный ход вокруг церкви по кладбищу, на котором — прекрасные старинные надгробия. Среди них и могила ещё одного псковского светоча веры — отца Сергия Желудкова.

Накануне из Питера в Псков приехал — специально, чтобы повидаться с отцом Иосифом — Александр Слободской, известный кинорежиссёр-документалист, автор нескольких фильмов про жизнь Церкви. Я передаю свою камеру профессионалу, а сам берусь за фотоаппарат.

Крестный ход течёт неторопливо, долго, слаженная "Вечная память" тихо возносится к небесам…

А мы после Литургии и душистых пирогов матушки Веры Михайловны — жены о. Павла Адельгейма — мчимся на двух машинах на самый север Псковщины. В Гдов, в гости к отцу Михаилу Женочину.

Окончание следует