"Вандальной серией" назвал канал "Россия" многочисленные провокативные атаки на святыни Русской православной церкви, участившиеся в последнее время – вызывающее выступление в храме Pussy Riot, украденные мощи, исписанные оскорблениями стены церквей. Что за явление стоит за обнаруживающейся агрессией? Патриарх Кирилл считает, что это "разведка боем".
Его интервью, данное Дмитрию Киселеву, стало своего рода частью открытия нового политического сезона в жизни Церкви и не только. И это скорее всего будет "сезон ответов".
Журналисты-аналитики сами любят искать за фактами явления. Дмитрий Киселев, сославшись на бесспорное в социологии имя Эмиля Дюркгейма, предложил в интервью с Патриархом для объяснения часто упоминаемый, но по-прежнему хорошо ложащийся на наши социальные обстоятельства диагноз – аномия (утраченная значимость норм и предписаний).
Святейший, со всей деликатностью раскланявшись с Дюркгеймом (несколько раз уважительно сославшись на него), увидел в происходящем другое. Не расползание застарелой социальной болезни, а сознательную почти "военную операцию" – "разведку боем".
Жизнь Церкви в постсоветской России еще долго будет потрясать открытиями. До тех пор пока религиозная необразованность и антирелигиозная предубежденность небольшой, но часто влиятельной части российского общества будут воспринимать и описывать эту жизнь враждебными штампами. Одним из таких "открытий" стало стояние в очереди к привезенной в Россию святыни – поясу Пресвятой Богородицы. Миллионы людей пришли тогда в храм. И вот у кого-то, по мнению Патриарха, возникло желание проверить, истинная ли это приверженность россиян к вере или пред ними всего лишь навсего "безликая масса тихого, аморфного большинства". Именно приверженность народа своим святыням, готовность их защищать проверялась провокациями, уверен Патриарх.
Тон его голоса в этом интервью был показательно ну если не грозным, то напряженно строгим. Не столько потому, что Церковь серьезно задета.
Сколько потому, что слишком "серьезное" задето в Церкви, и не только в ней, но и в самом строе жизни нашего общества. Задето ценностное "сердце" – святость, священное. Это вызов "святой Руси" – не мифологической сказке и не историческому воспоминанию, а тому духовному и культурному инварианту, который более десяти веков держит на земле нашу культуру и цивилизацию.
Безбожие как мировоззрение, нам доставшееся по наследству от советского времени, а частью европейского общества, активно приобретаемое (достаточно вспомнить увольнения из-за ношения креста в Англии, суд по делу о распятиях в школах Италии или недавний скандальный успех фильма Ульриха Зайдля на Венецианском фестивале), смотрит на нравственность как на привходящее культурное явление, подверженное если не прогрессу (в моральный прогресс после XX века трудно верить), то модификациям, любым современным изменениям. Нравственность меняется – их постулат. "На самом деле это не так", – уверен Патриарх. Есть некий обязательный нравственный "минимум", и "это суровая необходимость". И он составляет "некий хлеб жизни для общества, без чего общество распадается". Сегодня модно упование на главенство права (должную значимость которого, конечно, никто не отрицает), но Патриарх напомнил сущностное – право держится на страхе наказания.
Мораль же, которую сегодня так стремятся сдвинуть в сферу условного и относительного, по словам Патриарха, является "внутренним посылом" к общежитию, "духовной скрепой, соединяющей людей". Без морали общество распадется.. Судя по атакам вандалов, нам приходится бороться не с нарушениями морали, которые будут всегда, а с ее разрушением. Разница как между Гумбертом Гумбертом и мистером Куильти в так нелюбимой отцом Всеволодом Чаплиным "Лолите". Один нарушает норму, другой разрушает ее.
Слишком разные преступники. Поэтому и чувствуешь какое-то моральное право первого взять второго на прицел.
Второй не менее важной темой размышления Патриарха стало обвинение Церкви в сращивании с государством. Именно его кощунники объявляют причиной своего хулиганского акционизма. Вот за то, что Церковь так непреоборимо сервильна, пусть и увидит себя в зеркале кощунства.
Общество наше во всем, что касается понимания церковных реалий, увы, ходит в первый класс. А "креативный класс", судя по всему, и вовсе прогуливает скучные для него уроки, хулигански беспризорничая поступками наиболее социально девиантных и дерзких своих молодых представителей.
Ни один документ, ни одно заявление, ни одно "слово" Патриарха не дают оснований для вывода о сращивании Церкви с государством. "Всякая клерикализация архиопасна для проповеди" – вот его прямая позиция. Церковь дорожит своей автономией, считает, что только свобода дает ей возможность духовного влияния, и слишком хорошо помнит опыт сращивания с государством в XIX веке – этот урок уже пройден, оккупация государством Церкви не принесли ей ничего хорошего.
Участие верующих политиков первого ряда в патриарших церковных службах, которое так раздражает многих оппонентов Церкви, свидетельство доброжелательного диалога и не более того, считает Предстоятель. Эти политики разговаривают с Церковью как ее сыновья, подчеркивает он.
Закончилось интервью разговором о визите Патриарха в Польшу. Это не выбивающаяся из ряда тема, но по контрапункту очень интересный аккорд.
Здесь речь шла уже не о борьбе, а о победе. Три года длился диалог русской и польской Церквей, приоткрывает завесу дипломатической кухни Патриарх. Три года не столько два моральных института, сколько две крепости христианства искали возможность развернуть духовно пасомые ими народы от посыпания ран солью обид к настоящему глубокому миру. В конце концов когда-то же при слове "Польша" ассоциативный ряд у политизированного россиянина должен начинаться не с имени Бжезинского, а с имени Рокоссовского. (О Вайде, Кеслевском, Занусси не говорим). А у поляка не с имени генерала Муравьева , а с Тарковского и Окуджавы. Ключ к тому, чтобы это произошло, был найден. В Евангелии. "Мы договорились, что ключевым словом в акте примирения должно быть слово "прости".
Отвечая на вопрос, можно ли ждать поздравления от Варшавы к 4 ноября (в этом году будет праздноваться 400 лет изгнания поляков из Москвы), Патриарх спокойно ответил: можно. Обернув: и из Москвы можно ждать телеграмму в Варшаву по случаю обретения Польшей независимости. От России.
Дело в том, что победа не означает торжества над врагом. Мы (или поляки, в данном случае все тут "мы") празднуем свою победу, а не чужое поражение, подчеркнул Патриарх.
И осталось ощущение, что если мы действительно научимся, празднуя победы, не праздновать чужого поражения, с нами произойдет что-то необратимо спасительное. И что-то прирастет к нашему "цивилизационному коду". Может быть, высокое прощение и способность жить заново без истерических исторических комплексов станут новыми смыслами XXI века. А может, мы закроем двери за некоторым особо печальным опытом минувшего столетия. Все-таки Болконский в плену у Наполеона не боялся ни пыток, ни голода, ни плохого лечения в госпитале, всего того, чего мы так привыкли бояться по завершении XX века. Судя по постулированным Патриархом ценностям, у нас снова есть шанс приблизиться к старым принципам рыцарской чести русского дворянского века.
Не сращивание, а христианизация нашего общества – вот что пугает наших оппонентов. Вот откуда. как говорится, рога растут. Страх перед тем, что Православие,. которое было практически разрушено в советскоен время, за 20 лет сумело вернуться в жизнь своего народа... Может бвыть, вся эта шумиха и поднимается для того, чтобы нас остановить. Хочу сказать: не остановит.
Источник: Российская газета
