В 1814 году, на Покров Пресвятой Богородицы, в Троице-Сергиевой Лавре начала действовать Духовная школа, которую перевели туда из подмосковного Перервенского монастыря. Впоследствии Школа стала Московской Духовной Академией. Праздник Покрова здесь отмечается особо, так как ее сердцем является академический Покровский храм. Профессор Московской Духовной Академии протоиерей Сергий ПРАВДОЛЮБОВ рассказал "НС" о времени, когда он сам был студентом и о своем самом ярком переживании во время учебы.
– Правда ли что учеба в Академии, это испытание на смирение? Учащихся ждут трудные бытовые условия?
– Я учился в Московской Духовной Академии с 1974 по 1978 год. С тех пор прошло много времени, что можно вспомнить? Ничего особенно аскетичного я не помню. Трудности были, например кому-то надо спать ложиться, а кто-то должен книжку читать, но чего-то такого, что особенно мешает жить, я не помню. В те годы студенты жили в обычных армейских условиях, человек пять или шесть в одной комнате. Вся жизнь проходила на курсе, внутри Лавры. Удивительно то, как сильно влияла Москва на мир и тишину в душе. Я приезжал в субботу в Москву для службы в Патриаршем Богоявленском соборе, и, возвращаясь в понедельник в Лавру, только к вечеру среды я начинал ощущать, что в мою душу возвращается мир и тишина. Тихо горели лампады в алтаре Троицкого собора и, в наступившей темноте перед вечерней молитвой, когда обойдешь перед сном храмы Лавры, приходило умиротворение и покой. До следующей субботы.
– Чем вам запомнились преподаватели?
– Нам преподаватели, профессора передавали не только какое-то количество информации, но и свое личное, духовное воззрение на мир, на природу, на науку, на молитву. Эта непонятийная информация на нас воздействовала едва ли не больше чем та информация, которую они нам в лекциях излагали. И это главное, что мне запомнилось, и что я всегда очень ценил. Преемство поколений, преемство еще той, старой школы, дореволюционной, передавалось нам в полной мере, и мы ценили это, можно сказать, с полным сознанием. Я даже один год ездил в Академию каждый день на электричке из Москвы и был уверен, что это делаю не зря. Ибо окончить заочно – это одно, а услышать профессоров, поучиться у них, почувствовать преемство, это ничем не купишь, никаким средствами и способами. А нам это давалось в полной мере.
– С кем вы учились?
– Митрополит Калужский и Боровский Климент (Капалин), митрополит Волынский и Луцкий Нифонт (Солодуха), архиепископ Полоцкий Феодосий (Бильченко), архиепископ Марк (Петровцы), профессор-историк и доктор архимандрит Макарий (Веретенников) и еще много протоиереев и просто добрых хороших людей. Многие служат на своих приходах, а некоторые уже умерли. В большие начальники, кроме владыки Климента, из нас никто не вышел. Мы не стали какими то знаменитостями, мы не стали богословами, но в служении на приходе, в общении с людьми, наша учеба дала большие результаты. Я думаю, что учащиеся нашего поколения, нашего курса, нашего призыва, доблестно и по-настоящему продолжали традиции старой духовной академии на своих приходах.
– Вы продолжаете общаться?
– Наше время не способствовало общению. Советский режим этому препятствовал. В старину люди вместе служили, вместе служили Литургию на праздники храмовые и престольные, а нас специально отучали так общаться. На соборе 1991 года, патриарх Алексий II призывал нас возобновить это общение, но мы до сих пор не встречаемся и не общаемся. Тем не менее, мы помним друг о друге. Иногда созваниваемся, иногда открытку пошлем, молимся друг о друге на Литургии.
– Как в Академии проходил день праздника Покрова Божией Матери?
– Я, как иподиакон святейшего патриарха Пимена, на Покров всегда служил там, где служил в этот день патриарх. Если он служил в Академии, то и я вместе с ним. Но так бывало редко. Поэтому общинная жизнь студенчества Академии для меня была на втором месте, и я не очень хорошо ее чувствовал. Запомнилось впечатление, которое производила служба акафиста Покрову Божией Матери по средам в Академии. Пели три клироса: правый, левый и на хорах. На запеве, когда сначала одновременно поют правый клирос и левый, а потом наверху вступает третий хор, и все три клироса вместе поют "Радуйся!" – получался такой мощный молитвенный аккорд, духовный подъем, это производило очень сильное впечатление, наверно и сейчас производит. Очень многие приходили в академический храм специально на эти службы по средам.
– Есть ли у Вас какая-либо особая история, воспоминание, связанное с учебой в Академии?
– 29 сентября 1974 года наша студенческая "десятка" совершала свою череду в академическом храме, мне поручили читать канон святым мученицам Вере Надежде Любви и матери их Софии. Я был профессиональным псаломщиком и с удовольствием прочел канон этим мученицам, можно сказать, с любовью.
Время было еще светлое, сентябрьское. Я после службы пошел прогуляться, забрался на горку напротив Лавры и стал смотреть, как заходит солнце. Лавра была передо мной как на ладони, и вот тут, я почувствовал некое особое состояние, которое не передашь словами. Движение машин, движение людей – все это я увидел в особом свете. Я понял, что это не хаотичное движение, что все находится под покровом Божиим. Авва Дорофей говорил, что некий покров бывает над местом или человеком. Этот покров, покрывающий все вокруг, эту "футлярность" (я сам тогда придумал этот термин) я ощутил в тот день на горке напротив Лавры. Я увидел некую силу духовную, которая всех нас содержит и предохраняет от столкновений, катастроф. Недаром у греков Господь именуется "Пантократором" – "Вседержителем". Так в космосе есть яркие светила и галактики, и есть невидимая материя, ее астрономы называют "темной" не по существу духовно-нравственному, а потому, что ее нельзя увидеть, – она-то и не дает распасться галактикам. Я почувствовал и увидел благодать Божию, которая не дает распасться всему миру, чья сила пронизывает все, хоть мы ее не видим и не замечаем. Я созерцал цельность мира, единство мира, единоначалие мира, созерцал то, как Промысл Божий держит все вокруг. Это было один раз за всю жизнь и длилось буквально две-три минуты. Я по своей студенческой неразумности пытался сразу это перевести на человеческий язык, объяснить. Может быть, если бы я этого не делал, благодатное ощущение продлилось бы дольше. Для меня это одно из важнейших переживаний во время обучения в МДА. И я всю жизнь благодарю за это маленьких мучениц, за их такой драгоценный подарок.
– Чем нынешние студенты отличаются от студентов вашего времени?
– Наше поколение было гораздо ближе к писателям и поэтам конца XIX начала XX века, чем нынешние студенты. Разрыв произошел ужасающий. Я еще не застал компьютерной революции, тогда как сейчас люди только на компьютере и могут писать, думать. Тем не менее, наше поколение было активнее, более творчески воспринимало информацию. Мы не могли оставаться равнодушными, когда не получали каких-то знаний, которые очевидно были доступны для нас. Уже много лет спустя я преподавал в Академии, и однажды прочел лекцию о песнопении "О Тебе радуется", о музыке и тексте. Я, как скворец на ветке, который и пищит, и прыгает, и крыльями машет, так вдохновенно говорил, что лучше наверно не смог бы. Кончилась лекция, студенты сидят и молчат. Я им говорю: "Что вы молчите, вам что, не интересно? Я же вам лучшую лекцию в своей жизни прочел?" Тишина в аудитории, а потом один из них вздохнул и сказал: "Жаниться бы...". Я им про Иоанна Дамаскина, я им про "О Тебе радуется", а они "жениться бы".
Источник: Нескучный сад
