В преддверии визита Святейшего Патриарха Кирилла епископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт рассказал нам о духовном смысле Кавказа, истинных причинах оттока русского населения и о молитвенном делании.
Несмотря на декабрь, на улице плюс семнадцать. Пригревает зимнее солнце. Добро пожаловать на Благословенный Кавказ – золотые купола собора плывут в синем небе, и откуда-то пахнет сладковатым можжевеловым дымом.
И вот он подъезжает. Выходит из машины – стремительный высокий человек в развевающейся от энергичного шага рясе – и в сопровождении благочинного движется к собору. Осмотрев его, он, наконец, найдет время присесть.
"Как сегодня складывался ваш день?" Он улыбается – как бы даже смущенно: "Очень сложно, – как и каждый".
"Утром встал, помолился, и поехали на первую встречу", – продолжает он через паузу и перечисляет сегодняшние дела: посещение строящегося в Нальчике культурно-просветительского центра, встреча с преподавателями и Северо-Кавказского института повышения квалификации сотрудников МВД...
Он еще не совсем "вернулся" с этой встречи, – кажется, внутри него продолжается начатый разговор. "Еще мы говорили о том, что сегодня часто возникают вопросы к представителям правопорядка, – нередки случаи, когда они показывают не тот личностно-нравственный уровень, которого ждет от них общество. Меня спросили – почему так происходит, в чем же проблема? Да наверное, в том, что они, – так же как и мы, сегодняшние люди Церкви, – не из воздуха берутся, а приходят из наших школ, домов, с наших улиц.
Надо понимать, что сегодня опыт нравственной, духовной жизни, – особенно среди молодых людей, – совершенно не развит".
У владыки – глубокий голос и мягкие интонации, в которых – как и в его темных глазах, – нет-нет, да и мелькнет что-то грозовое. Духовный отец епархии, он похож на капитана большого корабля.
– Владыка, вот вы сказали, – "утром встал, помолился". Сейчас идет Рождественский пост, благословляется усиленно молиться, но мы, мирские люди, обычно оправдываем себя – нам некогда, мы так устали... У вас же – такой плотный график. А какое у вас молитвенное правило?
– Часто приходится слышать такую фразу – "нужно вычитать правило". Между тем в самом этом словосочетании заложена некая формальность, лишающая молитву духа общения. А ведь молитва – это в первую очередь общение.
Приведу пример, – уж простите за такое сравнение, – того, как общаюсь с моей мамой. Она живет далеко, я не могу ее видеть часто, но каждый Божий день общаюсь с нею. Для этого достаточно молитвы, – я знаю, что и она обо мне молится, – и телефона. А также некоего внутреннего сосредоточения, когда в течение дня ты мысленно продолжаешь начатый утром по телефону разговор, а вечером заканчиваешь его – опять же по телефону.
Опыт отношений между людьми вполне соответствует и нашему духовному опыту.
Молитва "Отче наш", глава Священного Евангелия, прочитанная утром, продолжают переживаться, пока ты едешь в машине или куда-то идешь.
Евангельский образ сохраняется у тебя в сердце. Ты пытаешься найти ответы на вопросы, услышанные в сегодняшнем Евангелии и адресованные именно тебе.
Продолжая размышление над словами Священного Евангелия, ты продолжаешь молиться, – это тоже молитвенное делание.
И делание это очень сильно влияет и на твою, говоря светским языком, профессиональную деятельность.
Ты готовишься к совещанию и готов расставить все точки над "i", сделав это жёстко и строго, – а может быть, даже излишне строго. Но вот накануне утром ты читаешь Евангелие – беседу Христа Спасителя с самарянкой, – и этот образ, живя в тебе, всё меняет.
Сколько смирения было у Христа Спасителя! Самарянка упрекает его – Ты ли со мной говоришь? А Он, несмотря на упреки, продолжает с ней общаться.
И тут ты понимаешь: а ведь это смирение не только ради нее было, но и тебе сегодня – хороший урок. И вот, было готовый к схватке, ты приезжаешь на совещание, но начинаешь вспоминать этот образ, и совсем беседа идет по-другому. И вдруг ты делаешь еще одно открытие: пойдя в другом ключе, эта беседа принесла больше пользы, потому что ты не только высказал свое недоумение, но и помог человеку выкарабкаться из возмутившей тебя ситуации. Вот – иллюстрация, списанная со вчерашнего дня жизни.
И это – тоже молитва.
(пауза) Конечно, я счастливый человек еще и потому, что живу в монастыре. Я приезжаю вечером к себе в обитель и могу остаться один на один со своей совестью, пообщаться с Богом в молитве, открыть Священное Писание. Тишина монастыря, его молитвенный дух, присутствие братии, – все это восстанавливает тебя. Ты возвращаешься в монастырь и обновляешь свое монашество. Это дает очень много сил.
Но молитва – это и дела тоже. Пока едешь в машине – молишься по четкам. Выходишь, – и продолжаешь перебирать, только уже не четки, а проблемы людей, которые подходят к тебе, и к которым ты должен прикоснуться. И как каждое зернышко четок ты, затаившись, должен подержать в руках, так и каждого человека ты должен удержать в своем внимании. Твой ответ для человека сейчас – как суд правды. И ты не можешь отложить его на потом.
"Каждая Литургия – Пасха", – говорит владыка
Эту ответственность ты чувствуешь, как продолжение молитвы. Особенно на Литургии: когда совершаешь проскомидию, вспоминаешь лица людей, их проблемы и молишься о них. Вряд ли смогу с этим человеком еще раз поговорить, я встретился с ним случайно, проездом, как его теперь найдешь, – но ведь я же могу о нем помолиться!
И это – продолжение участия в его жизни.
И участия этого человека в моей жизни тоже, – потому что он побудил меня к горячей молитве. Помню, как ко мне подошла одна женщина: "Владыка, помните, я просила вас молиться, а все решилось, мне провели успешную операцию, теперь у меня нет этой страшной болезни". Я, к своему стыду, имя этой женщины не сразу вспомнил, но я вспомнил ее глаза. И так было радостно её слышать, потому что ты действительно молился о ней, – Господи, вот та женщина, я имя ее уже не вспомню, но в моем сердце она осталась, Господи, я прошу Тебя, чтобы ее жизнь была Тобою не оставлена, чтобы Ты на ней показал Свою милость. И вдруг – такая встреча. И это тоже – чувство совершенного молитвенного правила.
Служение епископа – это общественное служение. Как и служение священника. Это особый вид служения. Не созерцательно-келейный. Как говорит Господь, я посылаю вас в это общество, в эту паству, посылаю вас как агнцев, на заклание. Ты должен понимать, что ты идешь для того, чтобы принести себя в жертву.
Ну и чтобы закончить этот, может быть пространный ответ, скажу, что лично меня больше всего спасает: Литургия.
Стараюсь служить как можно чаще, – совершать три, четыре Литургии еженедельно. Литургия – новое крещение. Каждая Литургия – Пасха. Надежда на то, что мы можем что-то поменять в своей жизни.
Все оставь, приди, труждающийся и ленивый, и постящийся и не постящийся, тот, кто пришел в последнюю стражу, и тот, кто в первую, – слышим мы в Пасху. И всё это касается тебя: это ты и постился и не постился, и ленился, и трудился. Во всех этих образах ты приходишь на Литургию, как на Пасху. Вкушаешь Тела и Крови Господней и радуешься вдохновляющей надежде: теперь можешь продолжать свою жизнь без тоски. Потому что неисповеданный грех, ослушанное слово, – это тоска, которая всё умножается и умножается, пока не перерастёт в страшные духовные проблемы. Но вот ты можешь взять и всё исправить. Тебе опять дали новое чистое платье, и ты действительно можешь чувствовать себя женихом на этом свадебном пире, а значит, начать всё заново.
И это обновление внутренне изменяет тебя. Меня это поддерживает в моей духовной жизни.
– Миграционные процессы сегодня достаточно активны. Но отток населения происходит не только на Кавказе, – в России очень много регионов, из которых уезжают люди. Посмотрите на Дальний Восток, на Сибирь...
Мы поддаемся страхам, боязням, стремлению к комфорту. Если спросить людей, уезжающих в том числе и с Кавказа – а я спрашиваю, – почему они решились на этот шаг, они ответят: мы боимся за детей, нам не комфортно. Но никогда вы не услышите ни одного слова, связанного с религиозными или национальными убеждениями. Это всегда – мотивация комфорта.
Нас убеждают: жить надо в удовольствие. А удовольствие подразумевает не духовный подвиг, а только достаток, стабильный заработок, карьерный рост, социальный лифт... Какими только красивыми словами не называется этот обман.
Конечно, есть у нас и проблема вытеснения одной культуры другой. И есть люди, которые целью своей жизни ставят это вытеснение, неприятие другой культуры. Очень часто нас запугивают. Нередко приходилось слышать прямые угрозы.
Ну что ж. Мы знаем такие опасности со времен Христа. Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда? Господи, давно ли хотели тебя там убить? Давно ли там тебя искали? Разве ты не помнишь всего того ужаса, который там был?
А Господь ответил, что Он совершает свое дело, и смело пошел. И, наверное, тем Своим поступком Спаситель и мне как епископу, говорит, – надо идти.
Это мое служение. Я послан, чтобы благовествовать Евангелие, несмотря ни на что. И в этом я должен убеждать и народ Божий. Это наше служение, призвание, миссия. А нашим предкам здесь легко ли было? Первые поселенцы получали непригодные для жизни, болотистые земли, – но благодаря титаническому труду они превратились в хлебные поля. Нашим предкам было непросто, но они понимали, что это их призвание. И не искали комфортной жизни.
Нельзя сказать, что причиной оттока русских с Кавказа является стремление одной культуры вытеснить другую, – это только одна из множества проблем.
Но у нас должен быть ответ на проблемы, на эти вызовы. Это решительность. Преданность своей земле.
Для меня нахождение здесь хорошо не потому, что это комфортно, а потому, что это моя родная земля.
"Ответственность за людей ты чувствуешь, как продолжение молитвы", – говорит владыка
Если мать потеряет сына или дочь, она сможет родить себе других детей и будет по-прежнему называться матерью. Но вот если дети потеряют мать, другую себе они не найдут. Они навсегда останутся сиротами.
Храм, где ты крестился, венчался, крестил детей... Могилы твоих предков – все это и есть наша мать, наша родина. Как мы можем потерять ее?
Мы уедем отсюда – мать найдет себе детей. Рождаются люди, продолжают совершаться крещения. Мать не одинока – у нее есть другие дети. Но вот нам, бросившим её из-за страха и желания комфорта, комфортно ли будет остаться сиротами?
Я часто говорю это, когда посещаю сёла, и эти слова, слава Богу, иногда заставляют задуматься людей, уж было готовых поддаться на провокации.
Ну а с другой стороны, Церковь актуализирует в обществе диалог о необходимости сохранения законности. Многие люди, пытающиеся вытеснить другую культуру, действуют, нарушая законодательство. Поэтому мы должны не давать комментарии, а требовать от государственной власти сохранения законности на этой территории.
– Мы знаем, что вы занимаетесь переводами книг Священного Писания на национальные языки – кому они предназначены?
– Есть целые села, где живут православные, говорящие на разных языках, – одной из самых ярких особенностей Кавказа является то, что здесь Церковь многонациональна.
У меня на богослужении стоят люди, которые говорят не только на русском, но и на языках Северного Кавказа. И для них Церковь – мать.
В этом году вместе с Институтом перевода Библии мы презентовали переводы Книг Священного Писания на национальные языки. Некоторые из народностей именно таким образом приобрели свой первый письменный памятник, – им стало Священное Писание. Разве это не миссия Церкви? Разве это не самое яркое свидетельство заботы Церкви, в том числе и о сохранении национальных культур?
– Вчера в Баксанском ущелье возле Тырныауза я видела орлов, парящих над скалами – это невероятно красиво. Скажите – если, конечно, это можно сформулировать: в чем духовный смысл Кавказа?
Здесь, у Главного Кавказского хребта, мы представляем себя стоящими у амвона. Если всю Россию представить храмом, то, несомненно, ее амвоном станут предгорья Кавказа, потому что там, за хребтом, за Кавказом, находится Алтарь: Святая Земля. Там – Кувуклия Гроба Господня, там – чудо Воскресения, там – образы земной жизни Христа Спасителя.
А мы стоим у Алтаря. Вот поэтому все люди, приезжающие на Кавказ, видя эти горы, ощущая особый дух, созерцая простор, чувствуют, что это – место особенного нахождения. Да. Мы – перед Алтарем.
– Начинается визит Святейшего Патриарха в Пятигорскую и Черкесскую епархию. Что вы намерены ему показать?
Всех нас. Сказать – се аз и дети. Попросить молитв, отцовского благословения. Показать ему нашу духовную жизнь, общины, людей, для которых вера является не каким-то убеждением морали, а самой тканью жизни, ее сердцем.
Конечно, мы расскажем Святейшему и о наших епархиальных проектах, о социальной деятельности.
У нас, слава Богу, осуществляется много программ. Особый предмет моей радости – программа по изучению Священного Писания "В начале было Слово", которую уже год осуществляет наша епархия. Кроме того, это и поддержка многодетных семей, и семей священников, и матушек-вдов. Среди них есть не только пожилые, но и молодые, мужья которых погибли и в террористических актах, и при других обстоятельствах. Матушка, как часть церковного клира, остается на попечении Церкви.
– А чего вы ждете от этого визита?
– Когда мы разговаривали со Святейшим о визите в Пятигорскую и Черкесскую епархию, он сразу, без промедления согласился и не задавал никаких вопросов.
А ведь зовешь в гости друзей, а они говорят: "Ой, у тебя там страшно, то КТО (режим контр-террористической операции – прим. ред.) ввели, то убили кого-то ..."
Святейший Патриарх за время нашего общения ни разу не спросил, насколько тут безопасно. Первое, что он сказал, – "да, я хотел бы посетить Кавказ и помолиться со своим народом".
И мы ждем, что визит Патриарха – визит очень решительного и смелого человека, – для каждого из нас станет еще одним важным примером того, что Кавказа не нужно бояться. О Кавказе можно и нужно молиться и на нем можно и нужно жить.
И конечно, мы ждем от Святейшего Патриарха отеческого наставления. Всегда ведь посещение отцом дома – возможность сделать этот дом лучше.
Источник: Православие.ру
