В молодые годы Есенин восторженно писал о своем родном крае следующие строки:
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в Раю!"
Я скажу: "Не надо Рая,
Дайте родину мою".
Однако уже через пять лет привлекательность лубочных картинок: голубые небеса, нарядные хаты, звон колоколов, купола, кресты, образа в храмах, веселые пляски и смех на лугах – перестают впечатлять поэта. Позади – революция, что-то стронулось в патриархальном бытии деревни, а скорее – духовно вырос сам поэт. Рай, который раньше он был готов с легкостью променять на деревенскую идиллию, становится для него ностальгической жаждой по инобытию:
Душа грустит о небесах,
Она не здешних нив жилица.
Как часто наше представление о Рае зависит от состояния нашей души и от условий, в которых мы находимся. Не сегодня появилась странная мысль о том, что Рай – невыносимо скушен. Еще Николо Макиавелли говорил: "Лучше я попаду в ад, чем в Рай, ведь там я буду проводить время с епископами и герцогами, а не с апостолами и нищими". Ему, жившему политическими интригами и дипломатическими приемами, было очевидно, что эта стихия, в которой он чувствовал себя как рыба в воде, не может быть содержанием Райского блаженства. Сильная привязанность к земной жизни делает ее сверхценной, и, лучше, конечно, вообще не покидать этого мира, а, если уж выбирать мир иной, то ад – предпочтительнее тем, что наполнен земными пороками, которые делают его как-то роднее и ближе земному бытию.
Том Уэйтс, тонкий музыкант, сторонящийся больших концертных залов и театральных площадок, предпочитающий исполнять свои произведения в клубах, среди узкого круга ценителей, по его словам, совсем не торопится в Рай; так как опасается, что там нет ночных клубов, и совершенно уверен, что не встретит там никого из своих друзей. "Если разобраться – говорит он, – то и впрямь скучное это место – Рай, нечего там делать". Конечно, он совсем не стремится попасть в ад. Но его "неторопливость" объясняется пессимистическими представлениями о прекращении всякого творчества с прекращением земной жизни. Ложные схоластические убеждения заслоняют от него подлинный характер божественного бытия, о котором сам Господь говорит: "Се, творю все новое" (Откр. 21:5)
Что объединяет Макиавелли, Уейтса и многих других парадизофобов так это: во-первых, привязанность к земной жизни, а во-вторых, отрицание не самого Рая, которого они не знают и не очень хотят знать, а их собственных представлений о Нем.
Курьёзнее выглядит позиция тех религий, где Рай представляется изобилием всего того, чего человеку не хватало в земной жизни. Для кого-то это – несметные богатства, для другого – это непрекращающаяся пирушка с обилием вина и еды, а для третьих – Рай полон чувственных утех и напоминает многолюдный гарем.
Подобные образы вульгарного материального Рая питали хилиастические представления и коммунистические утопии, побуждая создать такой Рай на земле. Так человек, созданный по образу и подобию Божьему, призванный к вечной жизни во Христе, сам начинает творить себе Бога по своему образу и подобию. Рай же уподобляет земной жизни, только переполненной материальными благами, как гигантский супермаркет.
То, что жизнь после жизни не должна копировать земное бытие, а быть подлинно инобытием, понимали многие, но терпели фиаско, потому что оперировали лишь подручными элементами своего чувственного мира. Создавались модели Рая, так или иначе возвращающие человека к его земному бытию. Сколько ни комбинируй земные блага, сколько ни выстраивай между ними приоритеты, все равно остаешься в замкнутом круге. Вот уж воистину: "Из земли взят и в землю отыдеши". "В землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься." (Быт. 3:19) В лучшем случае картина Рая представлялась зеркальной или негативом фотографии, что отразилось в народной мудрости: "Кто здесь беден, там – богат!" "Кто голоден – там сыт!" "Кто здесь плачет – там смеется!" Эта мудрость приводила к своеобразной жизненной стратегии дауншифтинга: не добрать здесь, чтобы перебрать там. Но Рай – не мешочек с пазлами, предназначенными докомпоновать земную картинку, да и Господь призывал к преизбыточествующей жизни, к горению, а не к теплохладности.
Свою пассивную лепту в описание внепланетной утопии пытались внести писатели-фантасты. Им думалось, что несвязанные библейским каноном, они смогут в аллегорической форме дать человечеству представление о подлинной гуманной и действительно неземной жизни. Но и их подстерегала неудача. В лучшем случае, эти внегалактические утопии получались как остроумные пародии на все ту же нашу грешную жизнь. Своеобразной иллюстрацией такого фотонегатива, стал фантастический роман "Планета Обезьян", в котором люди попадают во внеземную цивилизацию разумных горилл и мартышек, охотящихся на одичавших людей. Интересно, что, вернувшись на Землю, где за это время прошло 800 лет, они встречают на Земле ту же картину. Люди, живущие греховной жизнью, в конце концов, одичали и превратились в зверей, а обезьяны, ведущие здоровый природный образ жизни, достигли высочайшего духовного и нравственного развития – по существу стали людьми.
Сколь шокирующе неожиданными ни были построения фантастов, они все равно всегда являются отражением той реальной жизни и тех идей, в которых пребывает автор. Это как в детской игре: "Нарисуй неизвестное животное!", в результате которой все нарисованные детьми чудища скомпонованы из туловищ, лап, ушей, хвостов, крыльев, взятых от других, известных им зверей. Господь не предлагает нам гадать и фантазировать, Он прямо говорит о том, что "Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2, 9), утверждая при этом, что Рай – это состояние блаженства, то есть блага в высшей степени. Блага, которое частично здесь приоткрывается тем, кто находится за чертой. Не само отвержение этой жизни, а желание человека не принадлежать этому миру, его правилам и компромиссам, то есть отвержение самим человеком принципа "жить как все", заставляет его искать иной Истины. "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его" (Мф 6:33).
А поэтому Господь предлагает человеку не картинку, не рекламный проспект прекрасной страны, а путь и рост. Путь ко Христу и возрастание в Духе. По мере продвижения по этому пути и возрастания, человеку все больше и больше открывается бытие в Боге. Это значит, что признания людей, не хотящих райской жизни – не девальвация образа Рая, а суровый диагноз самим себе; приговор, отражающий их нежелание расти, констатация ограниченности их горизонта, за которым нет продолжения пути. В этой скучной пустоте, слышится голос души, тоскующей об утраченном Рае, не имеющей надежды на обретение вечной обители, своей исторической родины.
