Дмитрий Гутин рос в центре Москвы, на Пречистенке, в семье, где частыми гостями были художники, поэты, барды, режиссёры. Окончил художественный факультет Московского технологического института. В 1986 году, во время службы в армии, участвовал в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Работал в Детском музыкальном театре им. Н. Сац, преподавал рисунок и живопись в Московском театрально-художественном училище. На Пасху 1989 года крестился у о. Александра Меня и получил новое имя — Иоанн, в честь Иоанна Крестителя.
"Пока я не упал, я буду стоять!" — такой обет дал себе Дмитрий, чьё здоровье непоправимо разрушил Чернобыль. Уже не имея возможности преподавать, он не оставлял творческой работы: писал стихи, переводил, освоил компьютерную графику, изучал немецкий и французский…
В июле 2002 года он ушёл из дома и не вернулся. Его нашли в Новой Деревне, в ста шагах от могилы о. Александра. Дмитрия похоронили на новодеревенском кладбище.
В 2004 году были изданы сборник его стихов "Плавучий скит" и альбом живописных работ (М.: Радуница).
Евгения Гутина
* * *
Когда в кувшинах тесных гаснут розы
И в духоте московской липов цвет
Безумным пчёлам шлёт такие грёзы,
Которых даже у безумцев нет,
Когда по стенам запеклись картины,
И память до краёв воспалена,
И на столах – любимых книг руины,
И на мольберте старится весна;
Когда нет сил на зелень и на мякоть,
Накрашенно пружинят имена,
Плеяды числ летят меня оплакать,
Поэзия мне дарит письмена;
И восхожу под таинством багрянца,
И раздвигаю гнева валуны,
И жду вестей Всевышнего Посланца,
Томлюсь до срока крестной вышины.
* * *
Фигуры святых, как замочные скважины,
Духовных отчизн отпирают врата.
Восходят молитвенные, отважные,
Когда алтарей кровоточат уста.
Когда над прудами проносятся зарева,
И девство рыдает поруганных ив,
И дети вкушают казённое варево,
Былин и преданий не переварив;
И бесы упитанны и неисчисляемы,
А души не кормлены и сочтены, -
О, женские очи – луга затопляемые!
О, очи мужские, по нарам бледны!
В архивах косой вечерок отпечатался,
Полуночь трещала про Ленский расстрел,
А утром тридцатых для каждого пятого
Теплушки открылись, и срок загремел.
Как року закажут такие вот россказни
И "яти" указов поступят в набор,
Вы нимбов обрушьте охряные осыпи
И идолов в реках студите позор.
Не выдайте землю, заветную странницу,
Не выдайте веру в облёте полей,
Невинную Русь, большеглазую данницу
Своих плащаниц и своих лагерей.
* * *
Так подходяще, так нелепо
Усталость сумерек спешит,
И тянутся в ночные склепы
Чреды ошибок и обид,
Слепых игрушечных пристрастий,
Эпизодических утрат,
Наездов, съездов, двоевластий,
Женитьб, нечаянных котят.
А за окном светает лето,
Играет Божья благодать,
И можно было б до рассвета
Молиться или танцевать.
* * *
В руках моих Библия и зверобой,
Тетрадь на садовой скамейке.
Приветствую вечер открытой душой,
У смерти не клянчу лазейки.
Под клёкот зерном захлебнувшихся кур
И шорох их перьев лиловых
Накину убор из пылающих шкур,
Гремящих, поющих, сосновых.
Восстану на рати и на леса,
Раздвину поток Иордана
И, как Иоанн, возвещу небеса,
Воздвигну всполох из тумана.
Господь же, ромашек белее, разут,
Грядёт под деревья, спокоен.
Я вижу суставов сверкающий жгут
И обувь сплести недостоин.
Предтеча с ладони смахнул зверобой,
И он расплескал океаны,
А Сын Человеческий вышел босой
На крест и на ржавые раны.
* * *
Есть вечера, когда природа
Пророчит козьим языком,
Крадутся фавны с дымохода,
И Дионис стучится в дом,
И вой отбившихся от стаи
Перерастает белизна
Небес, и сумерки пылают,
Стучит котурнами сосна.
Пьянее масел и бальзамов
Стенает травная юдоль,
Белоголовый, как сметана,
Булыжник вспоминает роль;
Заблеяло, заколосилось
И затолкалось, как вино,
Всё, что от матушки родилось,
Всё то, что в память втеснено.
Но неязычески бледнеет
Смущённой девой береста,
Берёзка подставляет шею
Под начертания креста.
* * *
Кораблики лип золотые
Шумнее судов многотонных,
Стофунтовый голос святыни
В стопушечных кронах зелёных.
Свидание с Новой Деревней
Шатром голубым над древками,
Травой, протыкающей бренье,
Растёт за крутыми ветвями.
Здесь страждущий не покинут,
Отверженный не оставлен,
Здесь кляп у заклятья вынут,
У окон распахнуты ставни.
Во церковь входные ступени
Обласканы топорами,
Главой усмирённые тени
Не смеют плестись за крестами.
Здесь детям назначена встреча,
А взрослым доступна тайна.
Глядите: идут навстречу.
Не нас ли венчать, случайно?
* * *
В полночный дом стучитесь дважды, -
Учил страдающих Христос, -
И хлеб проявится однажды,
Благоухан от недр и слёз,
Звенящ от жестяных прогалин
Подтлевших крыш и от тоски,
Благословенен от кристаллин,
Из коих в розе лепестки.
Как через прокажённый кашель
И проклятой смоквы удел,
С серебряно-субботних пашен
Воздвигся колос и воспел;
И мир, твердевший грозной лавой,
Немел прозрачной кожурой,
Как римлян хищные оравы
Перед подвижницей нагой.
Как птица, пел: не будьте горды,
Учитесь жить у малых сих.
И отступалися когорты
На прораставших мостовых.
* * *
В трухлявость заброшенной дачи
Под тоненький звон топора
Из сердца горячий калачик
Роняет мне зёрна: пора.
Пора, пока каркает ворон,
Звонком созревает болезнь,
Чернобыль невидимым вором
Пятнает зелёную песнь:
С веранды застёкольно-хрупкой
По шлюзам ступеньки гнилой
Плыву я спокойной скорлупкой
К Сударыне Деве Святой.
* * *
Будь терпелив, когда снимаешь
Испуганного муравья с ладони.
Будь терпелив, как Тот, Кто снимет
Тебя с ладони быстротечной жизни.
Из псалмов
* * *
Восхожу на гору Синай,
Но персты Твои закрывают глаза мне.
Приемлю Твоё дыхание, и волосы дрожат.
Не могу оторваться от гибели, от Любимого.
Колеблются покрывала пощады Твоей.
Шумят бури ужаса в одежде Твоей.
Отведи покровы милосердия.
Дай увидеть сквозь завесу ветра.
Нет чувств, ни зрения, очи кожи моей
Зрят Тебя, слух души моей слышит.
Гортань приемлет как воздух.
Перстами приотворяешь свет
в пустотах облачных.
Приподнимаешь главу, как ребёнку,
И успокаиваешь, закрываешься тьмой.
Но и малое полно. Велико сверх меры.
Длани Твои как мечи, уста как лезвия
Раскалённые. Таково подобие Твоё.
Что есть Истина?
Дальновидны милости Твои.
Благосклонны прещения Твои.
Неисповедим Ты, прославляем.
Помилуй любовь мою.
Спасителю слава. Аминь.
* * *
Думал, зачем убираешь Свой жар от рук моих,
От сердца любящего, зачем отворачиваешь
Лик, зачем милосердствуешь, зачем
Исчезаешь в шатрах гор, ускользаешь
В ледники, щадишь зачем: так ли слаб
Раб Твой, для чего рассекаешь все чувства
Мои на части, когда являешься,
как холм бескрайний
В отблесках радужных? Разве не приму
Тебя всей целостью, не удержу Тебя
Всем упованием, всей памятью?
Всю ночь проникаешь в кожу мою
Нежнее крови, волнуешь, кружишь,
Левиафану подобно, и всё я далёк от берега Твоего.
Заглядываешь, как облако, в душу мою,
Как облако, ускользаешь, не даёшь сгуститься
Страху. Досветла вопрошал я Тебя
И видел, как в тумане. Ты ответы Свои
Разливал, как воздух, в груди моей,
И не мог я собрать их в теле моём,
в моём разуме.
Вот очнулся я среди дня, будто с высоты упал,
Обожжённый и израненный.
И понял дерзновение своё, понял милость Твою,
Но и ныне не смогу иначе -
Припаду к отрогам Твоим и голеням.
Помилуй меня грешного. Аминь.
