Свидетельница истории "Русской Палестины"

27 февраля семидесятилетие со дня рождения отмечает настоятельница одной из самых известных монашеских обителей Русского Зарубежья – игумения Вознесенского на Елеоне женского монастыря Моисея (Бубнова). Более тридцати лет она несет послушание в Святой Земле, из них половину – в качестве настоятельницы, способствуя сохранению и развитию здесь традиций русского православного монашества. В преддверии знаменательной даты своей жизни она дала интервью нашему сайту.

Матушка, Вы являетесь настоятельницей женской монашеской обители, начало которой было положено еще XIX столетии знаменитым начальником Русской духовной миссии архимандритом Антонином (Капустиным). Каковы, на Ваш взгляд, основные задачи Русской духовной миссии в Святой Земле сегодня?

– Главные задачи – помощь паломникам и развитие православных монастырей. Наш удел – молчаливое миссионерство, потому, что в Израиле действует закон, который запрещает активно, публично миссионерствовать.

Какие личности, связанные с жизнью Русской Духовной Миссии Зарубежья, Вам кажутся наиболее значимыми?

– Особо памятны мне духовники и игумении обители. В Гефсимании, когда я туда пришла, меня принимала игумения Варвара (Цветкова) – яркая личность, которая знала всю православную Москву. Она была знакома с великой княгиней Елисаветой Феодоровной, с Царской семьей, девочкой сидела на коленях у батюшки Иоанна Кронштадского – он приходил к ним домой. Отец матушки Варвары занимался благотворительностью: открыл приют для детей-калек, кажется, первый в Петербурге, что получило поддержку Царской семьи.

Матушка Варвара очень многое сделала в Святой Земле. Когда она приехала сюда, еще послушницей, то сначала жила на Елеоне, но каждый день ходила в храм Марии Магдалины, открывая его для паломников. Так она встретила и будущую первую Гефсиманскую игумению, которая была шотландкой, тогда еще протестанткой. Они вместе проговорили целую ночь, и в результате мать Варвара привела к Православию и ее, и ее сподвижницу – кажется, тоже шотландку или англичанку, которая также направлялась в Индию заниматься миссионерством. Они посетили Святую Землю по пути на Восток. Остановились пожить в Вифании, где открыли амбулаторию и школу. Будущая игумения Мария тогда сказала: "Что же нам ехать в Индию, когда здесь столько работы?" Ей понравилось в Вифании, потому что там некогда находился дом святых сестер и учениц Христа Марфы и Марии.

Впоследствии английских миссионерок крестили в Православие. Кажется, они поехали для этого в Сербию. Потом обе приняли постриг: одна с именем Мария, другая – с именем Марфа. Они очень много сделали для распространения Православия.

Монахиня Варвара, в принципе, должна была стать первой игуменией в Гефсимании, но она уступила это высокое послушание матушке Марии. Во-первых, и Марфа, и Мария обе были британскими подданными, и это было очень существенным для становления и развития обители, так как Палестина находилась под британским мандатом. Во-вторых, матушка Мария внесла в монастырь все свои сбережения. Благодаря этому они могли развить женскую православную общину в Вифании. У Палестинского общества они попросили предоставить им для молитвы храм святой равноапостольной Марии Магдалины; вокруг него начали строить свои домики первые насельницы обители, и так здесь началась монашеская жизнь. Это было довольно известное место, потому, что храм отовсюду заметен: кто ни приедет в Иерусалим, первое, что он видит – это золотые купола храма Марии Магдалины.

Был в Вифании духовник архимандрит Серафим (Седов). В свое время он являлся штабс-ротмистром полка, шефом которого была императрица Александра Феодоровна. В 1914 году Николай Яковлевич Седов пошел на войну. Когда он получил ранение в шею, офицера привезли в госпиталь в Царское Село, и Александра Феодоровна сама за ним ухаживала, даже научила его вышивать. Отец Серафим очень много нам о ней рассказывал. Когда Царскую семью увезли в Тобольск, он пытался их спасти. Позже некоторое время жил в Иране, в Тегеране, принял монашество, а потом был назначен духовником в Вифанской школе. Он там служил каждую пятницу, исповедовал детей, поскольку говорил по-арабски.

По выходным отец Серафим приезжал в Гефсиманию и сослужил духовнику обители иеромонаху Стефану (Щусю) – тоже очень достопримечательному лицу. Отец Стефан родился слабым, думали даже, что младенец умрет при рождении, и его крестили сразу. В семнадцать лет он решил поехать на Афон, там поступил в один из греческих монастырей. Он пробыл на Святой Горе очень долго – где-то до семидесяти лет, и потом его попросили стать духовником в обители Марии Магдалины. Отец Стефан умер, когда ему было 87 лет, в праздник Воздвижения Креста Господня: сходил в церковь, причастился, вернулся домой и, еще не попив чаю, сел на кровать, стал снимать с себя верхнюю одежду и так умер. Он был интересной личностью, всеми мыслями жившей на Афоне, очень духовным человеком и очень любящим.

Долгое время отношения между двумя Русскими Миссиями официально попросту отсутствовали, но, возможно, было какое-то неформальное общение? Ведь и там, и там жили православные русские люди, призванные решать общие задачи...

– Живые неформальные связи существовали всегда. Я общалась с сестрами из Горненского монастыря. Здесь, на Елеоне, был более закрытый монастырь – в противоположность Гефсимании, которая всегда была очень открытой. Сюда было почти невозможно войти. Думаю, редкие горненские сестры попадали к нам. В 50-80-е годы у них почти совсем не было духовной литературы. Тогда в России подобные книги практически не печатались, и если распространялась православная литература, то только самиздатом, переписанная от руки, а мы им доставали книги из Джорданвилля. Владыка Лавр много помогал переправлять книги из Америки.

С горненскими сестрами я встречалась у Гроба Господня. Поскольку они не владели ивритом, мы, в том числе и я сама, помогали им лечиться здесь в больнице на наш счет. А что оставалось делать? Надо было помогать, хотя официально это было запрещено. Однажды меня даже вызвали в Министерство внутренних дел Израиля и начали расспрашивать – какие у меня отношения с "московскими", живущими здесь? Они узнали, что я ездила в Россию. Всего я ездила туда пять раз – с семидесятого до семьдесят третьего года. Там меня вербовало КГБ, но я не выполнила их задания, и тогда мне закрыли въезд в Россию на двадцать лет. Снова на Родину я попала лишь в 1993 году.

О попытке вербовки в израильской полиции знали. Они меня спросили: "Чем это все кончилось?" Я ответила, что кончилось тем, что мне запретили въезд в Россию, и услышала в ответ: "Мы проверим, и от этого будет зависеть Ваше дальнейшее пребывание здесь". Они, конечно, меня припугнули. После того разговора я не стала так открыто встречаться с горненскими сестрами, но совсем общения не прекратила, потому, что у меня были простые человеческие отношения с ними.

В 1983 году я была в Горненском монастыре накануне того, как там убили двух сестер – Варвару и Веронику. В то время я несла послушание гида для паломников и часто сопровождала группы, которые приезжали из Парижа, из французской Архиепископии Константинопольской Церкви. Они говорят: "Мы хотим в русский монастырь, в Горний". Я тогда ответила: "Знаете, мне запрещено ходить туда", – но они меня уговорили, и я пошла. Тогда впервые я попала в Горненский монастырь. На следующее утро в три часа мы поехали на Синай. Водитель включил радио, и я услышала о том, что убиты две монахини в Горнем. Это была страшная история.

А Вы помните этих сестер?

– Да. Они были духовными чадами схиигумена Саввы, которого я знала в Печорах. Я туда ездила потому, что у меня мама была родом из тех мест. Мой дед писал надвратную икону Успенского собора Псково-Печерского монастыря.

Кто пополнял число насельниц русского Вознесенского монастыря на Елеоне, долгое время не имевшего связей с Россией?

– Здесь всегда жили более "деревенские" сестры, более простые. В Гефсимании, напротив – в основном, аристократки. Там, например, была сестры с фамилиями Кутузова-Голенищева, Голицына.

В 1948 году к нам перешли некоторые сестры из Горнего. Они начали собирать бедных православных девочек из арабских деревень. Родители были очень рады отдать своих детей, потому, что эти дети в семье были шестые-седьмые-двенадцатые. Так собралось довольно много девочек, они здесь выросли – сейчас им около 70 лет и более. Одна из них – бывшая регент, сейчас мать Анфанасия, знаменитая "Манюша" – первое сопрано и золотошвея. Так сохранили Вознесенский женский монастырь на Елеоне.

Сейчас монастырь пополняется преимущественно насельницами из России и Украины. Арабские девочки если приходят, то одна-две за десять лет.

Причина в исламизации арабского населения Палестины?

– Нет. Просто арабы тогда очень бедно жили, а сейчас своих детей они отдавать куда-то уже не стремятся. Дети тоже заражаются миром и сами не хотят монашеской жизни.

У нас в Вифании есть девочки из неблагополучных семей – их называют "сиротками". Этим девочкам гораздо лучше в Вифании, чем в своих домах, но их очень мало осталось. Когда я приехала, в вифанском интернате жило сорок воспитанниц, а сейчас, дай Бог, человек десять наберется.

Это не означает утрату престижа Вифанской школы?

– Нет, она очень престижная, но теперь в школе уже учатся, преимущественно, мусульмане. Из четырехсот учащихся – всего десять христианок. Еще более престижны школы католические. Мусульмане и туда своих детей отдают. Они говорят: "У вас гораздо лучше воспитание, чем в наших школах". И уровень преподавания у нас в Вифании считается высоким.

Сколько сейчас сестер на Елеоне?

– Сорок пять. Больше половины – монахини. Послушниц очень мало. Самой старой нашей сестре – за восемьдесят лет, самой молодой – двадцать пять, она из Москвы. Больше всего насчитывается тех, кто переступил порог шестидесятилетия.

Способны ли новые молодые насельницы, многие из которых духовно возросли уже в постсоветской России, воспринять дух и традиции Елеона?

– Это зависит от самого человека. Они очень разные все. Есть те, которые по духу очень советские, есть, наоборот, такие, которые даже в семье были воспитаны в антикоммунистическом духе. Это зависит от этого, от того, в какой среде они выросли.

Как они объясняют, почему пришли именно в вашу обитель?

– Та, которой двадцать пять лет, – по призванию. Ей было какое-то знамение, что она должна уйти именно в монастырь на Елеоне. Другие зачастую просто приезжают сюда в паломничество, им здесь нравится, и они просят разрешить поступить в общину.

В очень немногих русских монастырях, например, в Пюхтицкой обители, сохранились собственные традиции богослужебного пения. На Елеоне они существуют?

– О, да! У нас, например, свои традиции пения Обихода, и мы даже записали распевы в нотном виде. Раньше традиции передавались устно, по слуху. В обители живет мать Афанасия, которая долго была регентшей. Она пришла сюда, когда была совсем молоденькой, и обещала своей предшественнице ничего в стиле и манере пения не менять. Так она сохраняла елеонскую традицию.

Теперь все равно пение немножко меняется, потому что много сестер приходит из России, Украины и они на службе пытаются петь что-то свое, более привычное.

Сейчас у нас из коренных елеонских сестер, хранящих певческие традиции, осталась только мать Мастридия – регент. Старенькие певчие вышли из строя, а новым уже не у кого учиться.

Женское русское православное монашество Святой Земли отличается от жизни монастырей в России?

– Отличается. Я даже думаю, что Елеон отличается от Горнего, который по атмосфере ближе к России. Елеон некогда фактически был своекоштным, и каждая насельница заботилась о своем пропитании. Когда произошла революция и остановился поток пожертвований из России, здесь все было очень бедно. Я отчасти застала эту жизнь еще в 1975 году, когда приехала сюда. В самом начале сестрам пришлось перейти на своекоштье: они ходили работать на строительство иерихонской дороги, носили материалы для строительства. Другие работали у греков – убирали. Каждый трудился, как мог, чтобы прокормить себя и заработать на хлеб.

Епископ Мефодий (Кульман) из Парижа первым начал организовывать паломничества из Европы в обители Русской Духовной Миссии РПЦЗ. Впервые приехав сюда и увидев, в каком бедственном состоянии монастыри – у нас девочки-арабки бегали босиком, собирали крошки со столов, – он дал обещание, что будет помогать. Первый раз он привез паломников, которые тоже были бедными – это было после Второй мировой войны, 50-60-е годы, но они все старались, сколько могли, пожертвовать монастырю. Владыка Мефодий попросил каждого паломника, чтобы тот у себя держал какую-нибудь коробку и чтобы не проходило дня без того, чтоб в эту коробку не бросить хотя бы самую малость. Владыка такие суммы сюда привозил! Тогда у нас воспряли монастыри, начали нормально жить, хотя, когда я приехала, еще было очень скромно. По сравнению с тем уровнем жизни, который был у меня и моих родных в Бельгии – а там мы тоже бедно жили, мой отец из первой волны эмиграции – здесь все-таки было гораздо беднее.

До моего приезда сюда уже игумения Варвара начала переделывать строй жизни сестер с помощью отца Алексия из Австралии на общежительный лад, и я стараюсь делать это, где только могу.

В Гефсиманской обители все немножко иначе, чем здесь. Это место изначально не было предусмотрено для создания монастыря. Храм Марии Магдалины – это, в первую очередь, храм-памятник. Кроме того, там начинала созидать монашескую жизнь игумения Мария, которая была шотландкой, некогда протестанткой, и, наверное, внесла в монастырский уклад что-то свое.

В Гефсимании, как и в Горнем, тоже вначале жили просто вдовы и одинокие женщины, только потом стал формироваться монастырь в полном смысле этого слова. Пополнение насельниц этой обители долгое время шло из Вифании, и там тоже немало потрудились арабские сестры. Сейчас там большинство сестер – из России и Украины.

Существует какой-либо общепринятый Устав жизни монастырей на участках Русской Духовной Миссии РПЦЗ?

– Монастырского устава как такового у нас нет. Есть общий синодальный устав, принятый при Владыке Антонии (Граббе). Я являюсь членом Комиссии по делам монастырей и сейчас, слава Богу, там разрабатывается общий Устав, но каждый монастырь имеет право вводить свой, немного меняя общий с учетом своих особенностей.

У нас всегда жили "по преданию". Сначала ведь хотели здесь открыть мужскую обитель, но не нашлось нужного числа мужчин, желающих монашеской жизни. Первая елеонская настоятельница матушка Евпраксия была из московского Алексиевского монастыря, и она тоже многое внесла в распорядок жизни нашей обители, но, наверное, устно, а потом это передавалось новым поколениям. Вот и я как игумения знаю, что можно, а что нельзя, но нигде этого не написано.

Одной из главных задач Русской Духовной Миссии в Святой Земле является прием паломников. На Ваш взгляд, изменилось что-то в паломническом "движении" за последние годы?

– Раньше приезжали представители "первой волны" эмиграции, а сейчас в основном те, кто выехал из России в семидесятые-восьмидесятые годы. Многие из них крестились, оказавшись за рубежом.

Паломников из России раньше у нас не было. Приезжали русские люди, живущие за границей, – одна-две группы в год. А сейчас – беспрестанный поток и, в основном, именно из России. В этом году приедут еще группы паломников из Германии, из Америки, из Канады, из Австралии.

Многие люди едут сюда как туристы, многие – для того, чтобы познать Христа. Наши задачи от этого меняются, потому, что раньше, когда люди были воцерковленными, они осознанно отправлялись в паломничество и даже готовы были умереть здесь, в Святой Земле. Теперь совсем по-другому: порой люди даже не понимают, куда и зачем едут. Прибывая сюда в качестве паломника, такой человек на самом деле является туристом, хотя потом может превратиться в настоящего паломника. Пути Господни неисповедимы, Он всех призывает. Очень-очень многие обращаются здесь к Богу.

Мы это видим, конечно, особенно на примере паломников, которые живут у нас в обители на Елеоне. Часто приезжают люди очень светские по духу, и потом мы замечаем, как происходит их преображение.

Скольких паломников способна принять Ваша обитель?

– Около семидесяти человек. У нас три гостиницы, также мы употребляем сейчас для приема паломников нашу больничку – там никто не лежит и в здании можно разместить еще около двадцати человек. Мы не берем определенную плату за проживание. Просто просим пожертвование, как Господь положит на сердце.

Сколько времени могут провести паломники в Елеонском монастыре?

– Две-три недели. Есть те, кто и по три месяца желает здесь жить и хочет потрудиться. Но, мы одно время так обожглись с этими трудниками... Это стало модным, и из России нам часто начали звонить: "Хотим у вас потрудиться". Мы начали принимать, думали, действительно, нам будут помогать, но получилось, что люди приезжают, селятся у нас и вместо участия в жизни обители начинают бегать по всем святым местам.

Кого Вы больше ждете? Люди, обладающие специальными навыками, – певчие, золотошвеи – вам нужны?

– Тяжелых послушаний у нас нет. Самое тяжелое послушание – это убирать территорию, но на него мы выходим все вместе, а так – в кухне, в гостинице, постирать, погладить, подмести, в храме помыть пол. Настоящим певчим и регентам мы всегда рады. Они могут приехать и поучить наших. Нам это очень нужно, особенно второй голос.

Что должен сделать человек, желающий действительно потрудиться у Вас?

– Просто позвонить нам и сказать об этом.