Предчувствие инквизиции. Протоколы, обвинительные акты, приговоры XX века в СССР и XVII-XVII веков в Испании удивительно схожи

Была на пышном юбилее. Среди груды стандартных и ожидаемых подарков вдруг увидела одну очень странную антикварную книгу. "Испанские и португальские поэты, жертвы инквизиции. Хроники, описания аутодафэ, протоколы, обвинительные акты, приговоры". Книга выпущена в СССР в 1934 (!) году, то есть на заре инквизиции советской. Выпрашиваю чужую книгу почитать (моветон), прихожу домой. Отец вдруг извлекает из недр библиотеки еще один антиквариат: "Судебный отчет по делу антисоветского право-троцкистского блока", 1938 года издания. Вот так рифмы...

Эпохи рифмуются.

Собрал книгу об испанской инквизиции, снабдил примечаниями и биографиями Валентин Парнах, поэт, переводчик, хореограф, друг Мандельштама.

Не поручусь, что Парнах держал фигу в кармане и хотел надругаться над советской властью. Но как поэт он не мог не чувствовать духоты, которая ощущалась уже очень остро.

Как следует из книги, "средневековье" длилось чуть дольше, чем ему было положено, захватив Возрождение, Просвещение – с XII аж по середину XIX века! Тут не то что Сервантес, не то что Шекспир, а и Декарт с Гегелем уже свое гармоничное рациональное слово сказали – а инквизиция все жгла людей на кострах. А современники сокрушались, как мало жгут живьем, слишком много – "в изображении", то есть беглых и умерших. Тех, кого посчитали еретиками после смерти, вырыли из могил и жгут кости. А это не так зрелищно, не так проникновенно и не так торжественно, как сжигать на костре живых еретиков. Уж европейцы мыться научились, а все восторгались пышностью аутодафе.

Главная цель – единство католической церкви, средство – создание "Христовой милиции".

Особенно следили за насильственно крещеными евреями. Те выставляли в окна окорока, чтобы доказать, что едят свинину, шумно и демонстративно ходили в церковь, но как-то без огонька, без души стояли на мессе. А деньжата, между прочим, у людей водились...

Высокая идеология мирно уживалась с пошлой корыстью. Они шли рука об руку. Необходимость создать "единую и неделимую" Испанию (как и "единый и неделимый" СССР), забота о создании испанской государственности (как и советского нерушимого строя), необходимость подавить для этого любое инакомыслие естественнейшим, дружественнейшим образом сочетались с желанием ограбить ближнего, сплавив его на тот свет и завладев его имуществом. Машина была создана и готова к работе, а дровишки туда таскали обычные граждане, неравнодушные к чужому добру.

Тех, кого посчитали еретиками после смерти, вырыли из могил и жгут кости. А это не так зрелищно, не так проникновенно и не так торжественно, как сжигать на костре живых еретиков.

Достаточно было Священному трибуналу обвинить любого иностранного моряка в том, что он "иудействовал" – как и моряк, и его ценный груз бесследно исчезали, и ни одному королю иностранной державы не удавалось защитить своего гражданина.

В 1737 году известного писателя и драматурга Антонио Жозэ да Сильву, которого считали португальским Плавтом, арестовали по доносу его служанки, действовавшей по наущению португальца, отвергнутого женой да Сильвы. Через два года тюрьмы и пыток инквизиторы выдали осужденного светской власти, с обычной формулировкой "отпускаем в руки светского правосудия, кое мы сердечно просим и молим милосердно обращаться с обвиняемым". Эта формулировка означала: смерть. В 1737 году "отпустить в руки светской власти" означало в точности то же, что спустя ровно 200 лет лицемерно называлось формулировкой "10 лет без права переписки". Ну не любили называть вещи своими именами! Бюрократическая машина вырабатывала свой воляпюк, в котором искажены были все значения слов.

В 1739-м мать и жену да Сильвы заставили присутствовать при казни их сына и мужа. Мать после этого сошла с ума и умерла через два месяца. Жена погибла в тюрьме. Инквизиция засасывала людей целыми семьями, ведь еретическая зараза не могла не распространиться на членов семьи. Имущество отнималось, а потомки объявлялись неправоспособными.

Когда да Сильву жгли на костре, его пьесы с огромным успехом шли в театре. И уже вечером зрители его казни отправились посмеяться над его опереттой в театр Байрро-Альто.

"И лиссабонцы больше поддавались/ Твоим забавным шуткам на театре,/ Чем жалости к тебе на месте казни" (Анастазио да Кунья).

Спустя 200 лет Осипа Мандельштама уничтожили вовсе не за антисталинские стихи, как принято думать, – стихи Сталину нравились, ведь они демонизировали Хозяина, поднимали его с уровня рядового беса на уровень первого зама Люцифера, одновременно с этим поэтически уничтожая его окружение как "сброд тонкошеих вождей".

Мандельштама вычеркнули из жизни потому лишь, что соседи-писатели претендовали на его жилплощадь и писали на него доносы.

А в это время другие, умевшие дружить с советской властью, закрывали на все глаза и радовались жизни, закрывали и радовались. Катаев притащил с Запада иностранную штучку, новый холодильник, обзавелся новой мебелью и новой женой, пил дорогое вино с кубиками льда (невидаль) из морозилки (как говорил о нем сам Мандельштам, в нем "был какой-то бандитский шик"). Жена Катаева говорила, что "Валя – настоящий сталинский человек", а жена Пастернака, Зинаида Николаевна, уверяла, что ее мальчики обожают Сталина гораздо больше, чем ее саму.

Как подметила Надежда Мандельштам, "происходило нечто похожее на Страшный суд, когда одних топчут черти, а другим поют хвалу".

Обе инквизиции оставили о себе удивительно много документов.

В "Судебном отчете по делу антисоветского право-троцкистского блока" собрано все. Подробный допрос подсудимых Бухарина, Рыкова и остальных двадцати. Речь государственного обвинителя Вышинского: "Как мухами они были облеплены германскими, японскими и польскими шпионами" (бывший лектор Вышинский любил красное словцо), "Это не просто вредительство, это шпионское вредительство, это лазутчики военного неприятеля, который решил последовать примеру эпохи Илиады и Одисеи – ввести Троянского коня вовнутрь города" (зря, что ли, литературу и латынь зубрил). Внутри этой старой книжки лежат дедушкины трамвайные билетики страшной поры и папины вырезки из газет 1988 года с реабилитацией "изменников и шпионов". Интересно, что эпоха доверила выразить свои самые сокровенные мысли именно Вышинскому, именно в его устах этот бред зазвучал в полную мощь. Эти странно вычурные тексты стали главным документом периода тридцатых.

Через два года пыток инквизиторы выдали осужденного светской власти, с обычной формулировкой "отпускаем в руки светского правосудия, кое мы сердечно просим и молим милосердно обращаться с обвиняемым". Эта формулировка означала: смерть.

В 1988 году на пленуме Верховного суда были тщательно изучены каждый из сотен (!) томов дела право-троцкистского блока и установлено, что "следствие проводилось с грубыми нарушениями социалистической законности". А интересно, лингвистическая экспертиза проводилась ли? Может быть, она ответила бы на вопрос, почему все подсудимые оговаривают себя, пользуясь при этом словами и образами Андрея Януарьевича Вышинского. Это его стиль – в устах, например, Рыкова, сливающего своего "дружка" Бухарина: "Это типичный бухаринский словесно-логический курбет, но который означал его желание сохранить Троцкого". Подсудимые зазубривали речи, написанные драматургом Вышинским?

Похожи книжки или не похожи? Да и нет. Как оговаривали себя в 1648 году? Вот, например, Франсиско Родригес "заключил особый договор с диаволом, поклонился ему и подписал грамоту о продаже себя ему в рабство на девять лет, с тем, чтобы по прошествии сего срока, диавол унес его с собою во ад; что диавол дал ему силу бороться с тысячью человек, овладевать женщинами, каких только пожелает, хоть самыми неприступными, тореадорствовать и скакать верхом, безо всякой для себя опасности, уезжать и приезжать обратно в одну и ту же ночь в сей город и в иные, хотя бы отдаленнейшие области; что он, подсудимый, во всякие часы и сроки произносил другие гнуснейшие и страшнейшие речи, недостойные быть повторенными, как оскорбительные для слуха католиков".

Как оговаривали себя в 1938-м? "На протяжении долгого периода, с 1921 года, я являюсь польским шпионом и проводил шпионскую деятельность в пользу польских разведывательных органов. За эти годы я по заданиям польской разведки активно осуществлял шпионские изменнические задания, направленные на подрыв мощи Советского Союза, на поражение Советского Союза в войне. Я несу полную ответственность за создание террористической группы, за подготовку террористических актов против руководства партии и правительства. Я не прошу пощады, ибо недостоин, граждане судьи, просить ее".

То, что было договором с диаволом, стало договором с польскими разведывательными органами. Дело одно: договор с врагом. Одна дорога: в ад.

Процессы советской инквизиции читать намного страшнее. Процессы 1738 года были простодушнее. И многие подсудимые умудрялись сохранять достоинство под пытками.

Франсиско Родригес заключил особый договор с диаволом; диавол дал ему силу бороться с тысячью человек, овладевать женщинами, каких только пожелает, хоть самыми неприступными

Вот протокол пыток Родриго Франко Тавареса, иудействующего еретика, судимого Священным трибуналом в 1601 году: "Родриго Франко предупрежден, что если при пытке он умрет или если за ней последует членовредительство, сие произойдет по его вине, ибо он не хотел сознаться и сказать правду. По прочтении приговора подсудимый сказал: "В добрый час!" После увещевания, чтобы он сказал правду, приказано было вывернуть, и вывернули ему руки. Громко многократно он произнес: "Добрый Иисусе, пресвятая дева, помогите мне!" И не сказал больше ничего... После увещевания в пятый раз вывернули ему руки. Он многократно произнес: "Добрый Иисусе, не оставь мою душу! Я ее уже сказал"... После снятия ошейника и увещевания, чтобы он сказал правду, он сказал: "Я уже сказал ее во имя отчета, который должен дать Иисусу". Когда подсудимому сказали, что пытка продолжится до тех пор, когда не будет услышана правда, подсудимый ответил: "В добрый час! Продолжайте!"

Говорят, в сталинских застенках были люди, которые вели себя так же достойно, как простой португалец Родриго Франко Тавареса. Но документы 38-го года не дают никаких оснований думать так...

Пытки 1937-1938 годов заканчивались полным нравственным сломом людей. В средневековье ломали только кости... Николай Иванович Бухарин ("проклятая смесь лисы и свиньи", по мнению Вышинского) был из лучших: импульсивный, нерасчетливый, темпераментный, бросавшийся вызволять людей из тюрем по первой просьбе. Вплоть до конца двадцатых он все кричал: "Идиоты! зачем посадили!" и хватался за трубку. А потом как-то разом стих, перестал кричать "идиоты!" Стал бормотать: "Надо подумать, к кому обратиться"... В 20-х он еще возмущался, что надо звонить "Максимычу", ведь Мандельштама не печатают. А в 30-е посоветовал, пряча глаза: "Не надо звонить Максимычу". Он заступался за Мандельштама, сколько хватало сил. Два обреченных человека много общались. У обоих пола рубахи уже попала в дикий механизм, перемалывающий кости, и оба успели это заметить.

Валентин Парнах, автор странной книги в странное время, заканчивает свое предисловие вполне нейтральными словами, в сущности, простой справкой, после прочтения которой волосы встают дыбом: "Окончательно инквизиция была отменена в Испании в 1834 году. Но папской властью формально она не отменена и посейчас".

Жуткий финал.