"Если мирянина интересует церковная власть, значит, с его христианством что-то не так"

Какими правами и возможностями в вопросах церковного управления сегодня обладают миряне? Есть ли основания для выводов о развитии "централистских" тенденций в жизни Русской Православной Церкви в ущерб принципам соборности? На эту тему размышляет Илья Сергеевич Вевюрко, кандидат философских наук, религиовед, старший преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова и Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета.

– Со времени завершения последнего Архиерейского Собора Русской Православной Церкви в феврале 2013 года в СМИ можно было встретить серию критических статей в отношении соборных решений. Основная претензия касалась определения, связанного с полномочиями Поместного Собора, – по мнению критиков, эти полномочия были значительно урезаны. Тем самым миряне как обязательные участники Поместного Собора получили значительно меньше возможностей для участия в принятии общецерковных решений.

Уместно ли, на Ваш взгляд, по итогам недавнего Архиерейского Собора говорить о развитии неких "антидемократических" тенденций в Русской Церкви и нанесении ущерба соборным началам в церковной жизни?

– Антидемократическим тенденциям должна предшествовать демократия или хотя бы демократические тенденции. Но этого не было. Во-первых, демократия представляет собой форму власти, а именно, прямой или представительной власти народа. В Церкви же миряне и монашествующие могут осуществлять представительство, но не власть. Если даже они выбирают епископат, – что не в традициях Русской Церкви, – то надо понимать, что епископ избирается на всю жизнь. Когда представительство мирян расширяется, например, на Соборах, это значит, что какую-то часть ответственности за принимаемые решения епископам угодно сложить с себя.

В связи с этим понятна ситуация Поместного Собора 1917 года. Он проходил в таких условиях, когда Церковь утратила то положение, которое она имела при монархии. Так что от активности простых мирян теперь напрямую зависело то, как будут соблюдены интересы Церкви. Оставаясь во всем верными Церкви, миряне уже тогда жертвовали своей репутацией, а вскоре начали жертвовать положением, имуществом и жизнью. Пропорционально с этим был повышен уровень их включенности в управление Церковью, в сравнении с предшествующим синодальным периодом.

Дальнейшие события показали, что мир не смог организоваться настолько хорошо, чтобы противостать большевистскому террору; иными словами, доля активно верующих людей среди солдат, рабочих и крестьян оказалась не настолько высока, чтобы большевикам – а они были достаточно прагматичны – пришлось посчитаться с ней. При этом, как известно, Церковь потеряла право защищать себя публично, в то время как атеистическая пропаганда была включена на полную мощность. Это сильно уменьшило возможности воспроизводства мирян в следующих поколениях, их численность резко пошла вниз. В результате Церковь сохранилась как организация прежде всего священнослужителей, окормляющих нужды мирян – как верных, так и просто соблюдающих традиции.

Конечно, в миру всегда были люди, являвшие высочайший пример стойкости. Но говорить об их "власти" в Церкви, тем более "демократической", довольно нелепо; власть – это институт, а не личное влияние. После того, как в начале 1990-х годов произошел мощный приток верующих, средняя сознательность мирян, очевидно, не повысилась. Поэтому, наверное, нет основания и для перенесения на них большой доли той ответственности, что лежит на плечах архиереев. Что касается решений Архиерейского Собора по этим вопросам, они видятся мне в большей степени уточняющими, нежели меняющими что-то кардинально.

Другой вопрос, что никто и никогда не сможет снять с мирянина его собственную часть ответственности, а именно, как говорит апостол: "Если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема" (Гал 1:8). В этом плане нужно заметить, что полномочия Поместного Собора в сфере заботы "о сохранении чистоты православной веры, христианской нравственности и благочестия" – это не просто слова. Невозможно представить себе, например, что какие-либо вероучительные определения или богослужебные нововведения могут быть приняты Церковью без участия соборного разума в самом широком смысле этого понятия.

– В продолжение разговора о последнем Архиерейском Соборе: являются ли его решения поворотными для истории Русской Православной Церкви с точки зрения традиций церковного управления? Либо лежат в русле этих традиций и ничего не меняют принципиально?

– Нет, я не ожидаю крутых поворотов и не вижу предпосылок для них. Традиции церковного управления разнообразны, в зависимости от реальных условий приобретают силу то одни, то другие их стороны.

– В Русской Православной Церкви уже несколько лет действует специальный коллегиальный орган – Межсоборное присутствие. Он создавался в том числе и как канал дополнительных возможностей влияния на церковную жизнь со стороны мирян. Благодаря механизмам работы Межсоборного присутствия любой человек может принять участие в общецерковных дискуссиях, выступить с инициативами и т.п. Как Вы оцениваете перспективы деятельности данного органа в свете развития церковной жизни, управления Церковью?

– Межсоборное присутствие – необходимый орган для выработки текстов соборных решений. Для всех очевидно, что ведение дел великой многомиллионной Церкви не может развиваться в рамках клуба. Потому и Межсоборное присутствие клубного характера иметь не может по определению. Включение в него мирян говорит о признании важности наличия обратной связи между клиром и миром.

Вместе с тем, иногда кажется, что принципы включения мирян в работу Межсоборного присутствия (они описаны в уставных документах) следовало бы сделать еще более отчетливыми. Во-первых, их доля по отношению к епископам и священникам еще слишком мала, чтобы можно было говорить о полноценном представительстве. Во-вторых, не понятны основания отбора, в соответствии с которыми эти лица должны представлять церковный мир и говорить от его лица.

– Принцип демократичности в современной церковной жизни – уместно ли вообще рассуждать о таком понятии? Что такое демократия в Церкви? Нуждается ли она в дополнительной защите?

– Фактически я уже ответил на этот вопрос: если мирянина интересует церковная власть, это означает, что с его христианством что-то не так. Но можно рассмотреть проблему и с другой стороны. Иногда, когда говорят о демократизации, то имеют в виду низовую церковную жизнь, а именно приходскую. Некоторые приходы, более сплоченные или более обеспеченные, чем другие, возможно, могли бы претендовать на большее самоуправление, чем то, которое предоставляется им Уставом. Однако "некоторые" не значит "все" или "большинство". Условия везде разные. Принципы управления выстраиваются исходя из максимально широкого контекста. Можно задаться вопросом: что дало бы сегодня Церкви общее ослабление централизации? – Только усиление непредсказуемости. Другое дело, что централизованное принятие решений без внимания к мнению людей зачастую ведет к тому же. Здесь можно говорить о том, что в церковной политике большую роль играет принцип усмотрения (аналогичный тому, который имеется в юридической практике), а от искусства или духовной основательности его применения зависит многое.

– Возможно ли проводить параллели между церковной и государственной управленческими системами в современной России? И, соответственно, делать выводы о стремлении Церкви "догнать" государство в усилении централизации в вопросах управления, развитии тяжеловесной бюрократической церковной машины – как это делают некоторые публицисты?

– К сожалению, бюрократизация сегодня – это не изобретение якобы вездесущего российского централизма, но "тренд" (сознательно воспользуюсь неблагозвучным и малоосмысленным словом), идущий к нам из Европы и Америки. Он состоит в специфическом панбухгалтеризме, то есть бухгалтерском отношении в том числе и к вещам, принципиально не поддающимся бухгалтерскому учету, таким, как образование и фундаментальная наука. Отчасти он является ответом на вызовы коррупции, то есть неадекватной реакцией на моральное разложение общества.

Насколько мне известно, Церковь отчасти оказалась невольно втянута в эти процессы, например, при реформировании системы духовного образования. Но в целом они настолько противоречат природе Церкви, что не могут захватить ее всю ни при каких условиях, кроме разве что потери собственной идентичности. Я думаю, что формальное равнение церковно-административных структур на государственные сегодня так же неизбежно, как и то, что духовная и народная жизнь все-таки будут идти своим чередом. Кроме того, у меня есть надежда на то, что не оправдавшие себя "тренды" рано или поздно будут признаны вредными для развития страны.