Антихристианские силы против духовного театра

Никита Астахов, создатель и руководитель театра "Глас", накануне своего 70-летнего юбилея рассказал корреспонденту "Известий" Александре Соповой о том, чем отличается духовный театр от обычного.

– В Светлый понедельник в театре "Глас" – спектакль "Светлое воскресение". Вы играете спектакль-размышление на основе "Выбранных мест из переписки с друзьями" Гоголя с 1989 года – и современные зрители раскупают билеты?

– Мы открыли театр с этим спектаклем, это краеугольный камень нашего репертуара. Там впервые со сцены звучат отрывки из Евангелия от Иоанна, церковные песнопения и текст из "Очерков по истории русской святости" Иоанна Кологривова. В конце звучит "Отче наш" – в прошлые годы зал всегда вставал на время молитвы. С 1989 года зритель изменился, теперь на молитву не встают – это режет глаз. Но сколько сил будет, мы будем сохранять этот спектакль, хотя теперь играем раз в году. Билеты всегда раскупаются – ведь у нас всего 70 мест в зале. Тем более что у нас за эти годы появился свой зритель, в том числе православные люди, которые не ходят в другие театры. Это трудный спектакль, созданный не для развлечения. Для веселья у нас есть другие, легкие постановки.

– Ваши спектакли адресованы воцерковленной или обычной аудитории?

– Сначала к нам ходили воцерковленные пожилые зрители, и они продолжают ходить. Но за последние лет пять стали появляться люди, не близкие Церкви, но ориентированные на театр. Им интересно узнать, что такое духовный театр, чем он отличается от других. В последние 2-3 года наш зал стал очень молодежным. Оказывается, молодым интересны темы вечной жизни и смерти.

– Чем духовный театр отличается от других?

– Цель такого театра 25 лет назад я сформулировал как воцерковление мышления зрительного зала. Тогда мне ответили: это не ваше дело, это дело Церкви. Конечно, я понял, что нам будет трудно, но мы по сей день занимаемся воцерковлением зала.

– Возможно ли кого-то скептически настроенного по отношению к Русской православной церкви переубедить?

– Возможно. Например, у нас есть спектакль "Раб Божий Николай": первая часть по "Старосветским помещикам", вторая – о том, как умерли Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, – на основе "Мытарств Преподобной Феодоры" (православный памятник XI века, рассказывающий о посмертных испытаниях души. – "Известия"). О 20 мытарствах рассказываем за 15 минут. Молодежи в зале вроде должна бы нравиться первая часть, где украинские пляски, смех, юмор. Но оказывается, что наибольший интерес вызывает именно перечисление всех грехов – сребролюбие, воровство, убийство и т.п. Однажды человек лет тридцати после спектакля подошел ко мне и сказал: "Я и не знал, что существует содомский грех" (то есть гомосексуализм). Я так понял, что он страдает этим грехом, но впервые об этом задумался, а до того такой возможности у него не было: он ни в церковь не ходил, ни родители ему не объясняли. Это огромная работа театра, если хоть с одним человеком это произошло.

– Следите ли вы за московской театральной жизнью?

– Я живу довольно уединенной жизнью, трудной и интересной. Так что в театры хожу редко. Но даже на эпатажные постановки, как "Идеальный муж" Константина Богомолова, случись возможность, пошел бы из профессионального интереса. Мне может что-то не понравиться, но я не стою на месте, постоянно ищу новые выразительные средства. Воздействовать на зал можно разными способами, можно довести до болезненного шока, но я всегда сначала думаю о том, полезно ли это человеку.

– Сейчас много говорят об "антицерковных настроениях в обществе".

– "Антихристианский фронт" существует с рождения Господа нашего Иисуса Христа. Так что нет ничего нового в современных антицерковных настроениях. Например, многие люди относятся к нашему театру недружелюбно, поэтому уже 16-й год после постановления правительства Москвы не строится наше здание. 150 млн рублей вложили в землю, а мы четыре года платим за аренду, чтобы удержать репертуар и сохранить театр! Я уже два письма Путину написал. Люди несут крест – играют спектакли, выполняют план на зарплатах в 15 тыс. рублей. Силы, которые не хотят, чтобы в Москве был единственный в мире духовный театр, – это и есть антихристианский фронт.

– Считаете ли вы, что России нужен закон о защите чувств верующих?

– Года 3-4 назад меня пригласили сниматься в кино. Я попросил вписать в договор, что если режиссер требует от меня выполнения какой-то актерской задачи, которая противоречит моему христианскому мировоззрению, я ее буду иметь право не выполнять. Мы эту фразу вставили – и слава Богу, что ничего такого не случилось, но я сам обезопасил себя юридически от сексуальных сцен, съемки нагишом, матерной брани в кадре. И мне уже никакая защита была не нужна.

– На свой театр вы готовы повесить табличку "здесь могут быть оскорблены чувства атеистов"?

– Мы общественная организация, вход к нам никому не возбраняется. Мы государственный театр, а не церковный, это принципиально. У нас план по премьерам, по заполнению зала. Одновременно это содружество православных художников, тех, кому неинтересно в других театрах.

– То есть проблем с неверующими и инаковерующими у вас нет?

– У нас был случай: сатанисты разбили нам витрину и шуранули топором или молотком по фотографии с изображением иконы. Потом звонили, угрожали: если не уберете иконы со сцены, мы вас подожжем. Я собрал коллектив вырабатывать позицию. Может, спектакль отменим? Что меня порадовало – все проявили себя по-христиански, решили играть.

Я знаю несколько католиков, которые посмотрели наши спектакли и перешли в православие. Приходили протестанты, предлагали сотрудничать. Мы вечера делали вместе, мешок сахара они нам подарили. А прошло время – и они говорят: давайте, мол, образ Богородицы уберем из спектакля. Мы, естественно, не согласились, и протестанты ушли.

Приходили и политические партии, просили сотрудничества, потом тоже уходили. Многим хочется разыграть наш театр как политическую карту. Жириновский, например, со всеми праздниками поздравляет – видно, аппарат у него хорошо работает. Наш театр можно высоко поднять в смысле политической рекламы – другое дело, что нам это неинтересно. Кто и был в каких партиях, ушли оттуда.

Я вот, например, ушел из КПСС, хотя когда крестился, еще был по молодости членом партии. Я понял, что не могу соединить в себе два разных мира. Подал заявление: прошу не считать меня коммунистом с начала Рождественского поста. Первый раз на парткоме вопрос прозвучал: а когда Рождественский пост? В то время это было еще скандально: меня называли предателем, но тогда уже не сажали.

Общество религиозно развивается: сейчас люди на улицах перед храмами крестятся, а в моей молодости этого не было. Я убежден, что нашему театру с каждым годом будет все легче и легче. Правда, на деле пока все труднее и труднее.

– Вы играли у Шукшина в "Печках-лавочках", сделали на основе его текстов спектакль "Ванька, не зевай!" Что вспоминается о работе с Шукшиным?

– "Печки-лавочки" мы снимали в Сростках, на родине Василия Макаровича Шукшина, на Алтае. Это было счастье – встретиться вживую с гениальным художником. Я был студентом Щепкинского, зачитывался его рассказами. А на съемках я почувствовал, как ему трудно. Ему мешали, его не то что недооценивали – над ним посмеивались. А я считаю, что это наш классик. И тогда я пообещал себе: если от меня будет зависеть постановка его работ, я это сделаю. Как только появилась такая возможность, мы сделали два спектакля: "Живы будем – не помрем!" с деревенским алтайским юмором и спектакль "Ванька, не зевай!" с его любимыми рассказами и размышлениями о современности и литературе. Шукшин перед смертью хотел издать книгу с таким названием, но не успел.