Три любовных истории

Весной расцветает не только природа, но и человеческие сердца. А потому самое время поговорить о любви. Нынешняя статья будет посвящена трем любовным историям разных времен – и том следе, который они оставили в нашем городе.

История первая. Императрица и кавалергард

На Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры (сейчас это Некрополь XVIII века) есть небольшой надгробный памятник: на скале стоит сломанное дерево, подле него сидит печальная женская фигура. Здесь похоронен штабс-ротмистр кавалергардского полка Алексей Охотников. Женская фигура напоминает посвященным о трагической любви между молодым кавалергардом и императрицей Елизаветой Алексеевной – супругой Александра I.

От этого романа осталось мало следов. Письма, которые влюбленные писали друг другу, после смерти Елизаветы Алексеевны попали в руки Николая I и тот, шокированный, их сжег. Тем не менее, сохранилось достаточно документов, чтобы мы могли реконструировать события.

О том, как начинался этот роман, мы можем судить по недавно обнаруженному фрагменту дневника императрицы. В 1803 году Елизавета Алексеевна, находившаяся в расцвете своей красоты, но "вдова при живом муже" (Александр I избегал жены, предпочитая ей многочисленных любовниц), встретила молодого красавца-кавалергарда. Долгое время влюбленные лишь обменивались взглядами, но для Елизаветы Алексеевны даже просто увидеть Охотникова издалека было огромным событием: "После обеда я случайно глянула в окно диванной комнаты на набережную, когда он проезжал, он не мог меня видеть, я заметила только его плюмаж и узнала коляску. Он смотрел в сторону набережной, но это мгновение произвело во мне извержение вулкана, и часа два потом кипящая лава заливала мое сердце".

Мы не знаем, кто первым сделал шаг к дальнейшему сближению и что именно послужило его причиной, но результат известен нам благодаря следующей императрице, Александре Феодоровне. Николай I, хоть и сжег компрометирующие царскую фамилию письма, как примерный семьянин, дал их сперва прочесть своей супруге, а та, хоть и ужаснувшись, все-таки записала их краткое содержание в свой дневник:

"4/16 июля. Если бы я сама не читала это, возможно, у меня оставались бы какие-то сомнения. Но вчера ночью я прочитала эти письма, написанные Охотниковым, офицером-кавалергардом, своей возлюбленной, императрице Елисавете, в которых он называет ее "ma petite femme", "mon ami, ma femme, mon Dieu, mon Elise, je t’adore" и т. д. Из них видно, что каждую ночь, когда не светила луна, он взбирался в окно на Каменном острове или же в Таврическом дворце, и они проводили вместе 2–3 часа... Мне кровь бросилась в голову от стыда, что подобное могло происходить в нашей семье, и, оглядываясь при этом на себя, я молила Бога, чтобы он уберег меня от такого, так как один легкомысленный шаг, одна поблажка, одна вольность – и все пойдет дальше и дальше, непостижимым для нас образом".

Вскоре императрица Елизавета Алексеевна забеременела, и ей пришлось сознаться во всем супругу. Александр I поступил благородно и официально признал ребенка своим. О его реакции мы можем судить по записи в дневнике Г. И. Вилламова, секретаря императрицы-матери Марии Феодоровны: "Понедельник, 26 сентября 1810. Она (Мария Феодоровна) расспросила меня о городских новостях и о том, что говорят об Императрице Елисавете. Услышав в ответ, что я не слышал ничего кроме хорошего, она... призналась, ... что двое детей Императрицы Елисаветы были не от Императора; ... что Елисавета была в интимной связи с офицером из кавалергардов Охотниковым, что этот человек, по слухам, очень красивый, умер во время родов Императрицы и что именно из-за этого ей было так плохо; ... что время обряда крещения Император признался, что чувствовал себя весьма двусмысленно; что поначалу он проявил мало внимания к новорожденному ребенку, но обрадовался, что это была девочка; что Императрица Елисавета, признавшись Императору в своей беременности, решила уйти, что Император проявил по отношению к ней максимум благородства;... что Император очень несчастен, так как весь мир сваливает всю вину на него, не зная истинного положения вещей".

Девочку назвали, как и ее мать, Елизаветой. Прожила она очень недолго; скончавшись в апреле 1808 года, была похоронена в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской лавры.

Недолго прожил и сам Охотников. По наиболее распространенной из версий (ее автором был великий князь Николай Михайлович, написавший биографию Елизаветы Алексеевны), он был ранен кинжалом, когда выходил из театра, и скончался от последствий ранения. Заказчиком покушения считали великого князя Константина, поступившего так то ли из ревности, то ли ради мести за брата. Но современные историки не склонны к романтике и считают, что Охотников скончался от обычного туберкулеза (болезни в те времена, увы, весьма нередкой), которым он был болен еще с 1804 года. Так или иначе, в 1807 году его не стало. А через полгода после похорон на его могиле поставили памятник, с описания которого мы и начали эту историю, работы известного скульптора И. П. Мартоса. Говорили, что чертами лица та женщина на скале напоминала Елизавету Алексеевну, но время стерло все следы, и так это или нет, мы сказать не можем.

История вторая. Самоубийство влюбленных

В словаре "Петербургская топонимика" сказано: "Карла и Эмилии проспект (утрачено). Пр. Карла и Эмилии (Выб. р‑н, Сосновка) (1912 – 15 декабря 1952), затем Тосненская ул. (15 декабря 1952 – 6 октября 1975) – вошел в застройку пр. Раевского и Тихорецкого пр." Откуда же взялось столь необычное название улицы?

Дело в том, что на месте "утраченного" проспекта когда-то была дорожка, ведшая к уединенной могиле. Любой житель Лесного рассказал бы нам, что похоронены здесь Карл и Эмилия – двое влюбленных, которые не могли соединиться при жизни и потому предпочли смерть. Могила долго была местной достопримечательностью, и в Петербурге даже публиковались открытки с ее фотографиями. Находилась она приблизительно на месте пересечения нынешних Тихорецкого проспекта и улицы Гидротехников. Историк М. И. Пыляев так описывал ее в 1898 году: "Над могилой бревенчатый сруб в три венца, окрашенный в зеленую краску, на который поставлена довольно высокая проволочная решетка зеленого цвета на замке, и под этой сеткой на могиле посажены цветы". Сам же памятник представлял собой простой металлический крест с надписью на русском и немецком языках: "Карл и Эмилия. Тихо встань на этом месте и вознеси молитву со слезой. Ты во тьме, они во свете. Не тревожь чистой любви покой. Летом 1855 г."

В 1916‑м трагедией Карла и Эмилии заинтересовались местные краеведы, члены Кружка изучения Лесного при Коммерческом училище. Один их них, Сергей Безбах, смог отыскать старожила, который поведал ему подробности этой истории несчастной любви. Как оказалось, Эмилию действительно звали Эмилия Каретан, а вот Карл оказался не Карлом – его имя было Луи Брудерер. Тела влюбленных нашли в лесу рано утром 4 августа 1855 года. Причиной их гибели стал отказ матери девушки дать согласие на брак: Луи сперва застрелил Эмилию, а затем покончил с собой. Самоубийц похоронили на опушке леса. "Могила ежедневно украшалась зеленью и цветами, причем рисунок представлял собой крест".

Могила не сохранилась до наших дней. Но в середине 1990‑х годов возникла идея отметить ее место памятником влюбленным. Первый блин вышел комом: небольшую скульптурную группу, двух влюбленных, укрывающихся под зонтом, установили в 2007 году довольно далеко от места расположения могилы Карла и Эмилии (во дворе дома по адресу ул. Бутлерова, 22); зонт, сделанный из бронзы, вскоре пал жертвой охотников за цветным металлом. Но недавно, уже на том самом месте, где была могила, установили небольшой памятный камень.

История третья. Фронтовое знакомство

Две предыдущих любовных истории трудно назвать счастливыми, но закончим рассказ на более жизнерадостной ноте. Третья наша история будет со счастливым концом. И след ее остался в самом центре нашего города – на Невском проспекте, неподалеку от набережной реки Фонтанки.

Нина Браташина была студенткой театрального института и даже успела попасть в популярный фотосборник "Киноконцерт 1941 года" в одном кадре с Сергеем Лемешевым. Борис Журавлев в 1938‑м закончил архитектурный факультет института имени И. Е. Репина и успешно работал в одной из ведущих архитектурных мастерских Ленинграда. Но – "завтра была война". Оба вступили в ополчение и были зачислены во Вторую гвардейскую дивизию. Борис стал адъютантом командира полка, Нина – санинструктором. Дальше были страшные бои под Гатчиной. Нина Браташина позднее вспоминала: "Мы хоронили бойцов в красивом гатчинском парке (до сих пор здесь нет знака или памятника), в бою погиб наш полковник, Борю ранило, я поднимала раненых на пути нашего кошмарного отступления, и два раза меня считали убитой, так как попадала под взрывы снарядов и вокруг валялись трупы".

Война, познакомив Бориса и Нину, вскоре разлучила влюбленных. Нину сперва направили в агитбригаду, а затем, в 1942‑м, ее эвакуировали из блокадного Ленинграда. Борис до октября 1943 года продолжал служить на фронте, а затем был демобилизован и направлен в институт "Ленпроект" – блокада еще не была снята, но городу уже требовались архитекторы. Впоследствии ему предстояло стать одним из ведущих архитекторов послевоенного Ленинграда.

Нина много раз писала Борису на его домашний адрес, но родители архитектора не одобряли знакомство с "актриской", а потому просто прятали письма в сундук. И только случайное письмо, посланное Ниной в 1944 году наугад в адрес института имени И. Е. Репина, дошло до адресата. Влюбленные, наконец, соединились.

Еще в то время, когда Борис Журавлев был на фронте, он принял участие в архитектурном конкурсе на проекты реконструкции разрушенных зданий города. Его проект перестройки полуразрушенного дома по адресу Невский проспект, 68, занял первое место; дом был отстроен после войны. Это был первый крупный реализованный проект молодого архитектора. Фронтон фасада здания украсили две фигуры – рабочего и колхозницы. Моделью для рабочего стал сам Борис Журавлев, а моделью для колхозницы – Нина Браташина.

К сожалению, сравнительно недавно дом № 68 по Невскому проспекту был снесен. Но фасад нового здания, построенного на его месте, восстановили по старому образцу, и фронтон его вновь украшают две статуи – рабочего и колхозницы, Бориса и Нины.