"И врата адовы не одолеют ее"

"К началу ХХ века Россия обладала тремя национальными институтами: монархией, Православной Церковью и армией", – начинает свои "Очерки по истории России. ХХ век" Борис Алексеевич Филиппов. И добавляет, что ослабление взаимосвязи между ними способствовало разрушению империи.

Это разрушение было трагичным, но еще трагичнее оказалась судьба Церкви. Расстрелы ее служителей начались почти сразу после революции, носили массовый характер в 1930-е годы, и даже в 1941 году было казнено 1900, а в 1943-м – 500 человек из духовенства. С сентября 1943 года, как известно, курс на уничтожение Церкви отменяется. Но и при этом в 1944-1946 годах она теряет расстрелянными по 100 человек ежегодно.

"Очерки" представляют собой в основном рассказ об истории Православной церкви, но с упоминанием и других вероисповеданий, об отношениях Церкви и государства с дореволюционного периода до начала 1990-х и отчасти об отношениях общества и государства, завершаясь анализом горбачевской перестройки. Материал на церковную тему с такой полнотой и систематичностью представлен впервые. Книга выдержала уже два издания. По статусу и характеру "Очерки" – это учебное пособие. Приводятся большие и очень ценные первоисточники: например, речь. П. А. Столыпина в Думе по вопросу вероисповедного законодательства, воззвания и проповеди церковных иерархов, показывающие их реакцию на Февральскую революцию, которую Церковь безоговорочно приняла; документы исторического Поместного собора Православной Российской Церкви 1917-1918 годов, на котором после двухсот лет синодального периода было восстановлено патриаршество; резко антицерковные документы большевиков, а затем – записки сталинского "обер-прокурора" Карпова (которому, впрочем, было указано обер-прокурором не быть), генерала НКВД, бывшего гонителя Церкви, ставшего затем ее в определенной степени защитником.

В этой книге мы не найдем великих строек коммунизма, хотя найдем, конечно, победу в войне, где Церковь изначально заняла позицию в защиту своего народа и своей земли – сразу, в те дни, когда и Сталин еще не подавал голоса (его первое выступление по радио после 22 июня состоялось 3 июля 1941 года). Но главное, что мы здесь найдем, – это во всем его скромном величии русский характер, который в своей основе в минувший век не согнулся ни в ту – рабскую, продеспотическую, ни в другую – отчаянновсеотрицающую сторону, оставаясь собой в своем достоинстве.

Сопротивление

Основным в этом отношении является стоящий несколько особняком "Очерк четвертый", написанный на важную для автора тему сопротивления общества сталинскому режиму. Его мысль в том, что, несмотря на "беспрецедентный по жестокости" и поражающий масштабами террор, состоявший в "планомерном уничтожении неорганизованных миллионов граждан", общество и личность не были подавлены окончательно: "моральное сопротивление было самой масштабной формой неприятия советской власти".

А также: "Христианство изначально ограничивает лояльность по отношению к любой власти требованием " почитать Бога больше, чем людей" (ап. Петр)". И верные этому принципу сотни тысяч верующих в условиях террора защищали свои церкви, прятали священнослужителей, создавали подпольные общины, сопровождали своих духовных отцов в ссылки, налаживали с ними связь, находили средства поддерживать их. Верующие мужественно вели себя в тюрьмах и лагерях. В свою очередь, такое поведение вызывало новые волны адресного террора, в 1937-1938 годах в лагерях были расстреляны многие священники и епископы, которые до того долгие годы провели в тюрьмах и ссылках.

В этой же главе обсуждается общий вопрос о характере отношения внутренне свободного человека к деспотически устроенной власти. И вот что говорит автор: "Анализируя примеры морального сопротивления, мы сталкиваемся с проблемой сознательного разделения и противопоставления режима – стране (родине)". "Умирать, так умирать с тобой, и с тобой, как Лазарь, встать из гроба", – цитируют "Очерки" стихотворный ответ Максимилиана Волошина на предложение эмигрировать. Здесь же и совет о. Павла Флоренского, великого богослова и ученого, своим духовным детям: "Кто чувствует силы, кто выдержит, пусть остается, а кто в этом не уверен, может уезжать". А выдержать было очень и очень нелегко.

Сопротивление, как отмечает автор, было и внутри самой коммунистической партии, причем как среди "старых большевиков", так и "в молодежной, близкой к властям среде". Что касается известной истории с репрессированными маршалами, то, по словам Б. А. Филиппова, "до сих пор нет ответа на вопрос, существовало ли реальное сопротивление Сталину в руководстве Красной Армии (и в частности, имело ли под собой основание "дело Тухачевского"?)".

"Все годы советской власти до начала Отечественной войны не прекращалось сопротивление сталинскому режиму", – проговаривает автор важную для себя мысль, оппонируя иным, более распространенным оценкам этого периода как времени покорности, закрепившимся после XX съезда и дожившим до сегодняшнего дня. Из других источников, кстати, мы видим, что даже успешное участие в развитии советской промышленности и науки не отменяло у людей вопросов и о характере власти, и о собственной как можно более достойной линии поведения. Вообще, возможность личной моральной оценки чего бы то ни было, в том числе правительства, была именно той способностью личности, с которой так боролась советская власть, у которой, особенно поначалу, была доктрина радикальной трансформации личности человека ("массовой переделки людей", по Н. Бухарину).

Разрушение общественных связей

В этом контексте "Очерки" предпринимают небольшой, но привлекающий внимание обзор связи между отношением к Церкви большевиков и "антиклерикальной традицией европейской буржуазии", включавшей в себя использование насилия. "Главными идеями, воспринятыми большевиками на Западе, были построение "нового общества" и создание "нового человека"", – пишет автор, указывая на роль Французской революции в формировании большевистского мировоззрения. При этом коммунистическая личность, о чем мы теперь знаем из истории попыток "переделки", виделась идеологам коммунизма как якобы социальная, коллективная, но в действительности – как лишенная подлинно социальных (групповых) связей, подчинившая их силе вышестоящего авторитета. "Именно на разрушение общественных связей и был направлен террор. И именно крепкие социальные связи помогали людям оказывать Сопротивление", – заключает автор.

Конечно же, нигде такие связи не были так крепки, будучи и институциализированы, и освящены канонически, как в Церкви, где есть обязанности друг перед другом епископа, священника и паствы. Вот одно из объяснений упорства, с которым коммунистическая партия боролась с Церковью наряду с принципиальным расхождением в вопросах мировоззрения (Б. А. Филиппов показывает, что доктринальный идеологический фактор имел определяющее значение в политике по отношению к Церкви вплоть до конца 1980-х).

При обсуждении темы Церкви в России после революции неизбежно внимание к теме отношения к советской власти св. Тихона (Беллавина) и местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского). Б. А. Филиппов подробно описывает действия патриарха Московского и всея России (именно так формулировался титул) Тихона в тот относительно недолгий, но определяющий период, когда ему пришлось стоять во главе Православной Российской Церкви. Избранный на ее Поместном соборе 18 ноября 1917 года, патриарх Тихон 19 января 1918 года в знаменитом послании "анафематствовал "творящих беззаконие и гонителей Церкви и веры Православной"". При этом он же "категорически отказался послать даже тайное благословение белым армиям, поскольку Церковь не может благословлять братоубийственную войну. Но он направил благословение находящимся под арестом бывшему государю и его семье. Не побоялся патриарх Тихон публично осудить расстрел царской семьи: "Совершилось ужасное дело... Наша христианская совесть, руководствуясь словом Божьим, не может согласиться с этим... Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть нас расстреливают"".

Все дальнейшие события, их разнообразные оценки и трактовки можно было бы подытожить приводимой в "Очерках" цитатой из доклада секретаря Антирелигиозной комиссии Тучкова, прочитанного после кончины Патриарха: "В настоящее время тихоновская церковь, в значительной степени улаживавшая последствия столкновения с государством в 22 г., приобрела вновь вид идеологического и организационного целого. Иерархический аппарат значительно возстановлен... В настоящее время тихоновщина наиболее сильная и многочисленная из оставшихся в СССР антисоветских группировок". Как отмечает Б. А. Филиппов, "это было признание неудачи" попыток расколоть и уничтожить Церковь, а именно такую задачу ставили власти.

Где опорный институт

Автор уделяет не очень много внимания нелепым попыткам Н. С. Хрущева "показать по телевизору последнего попа" и связанным с ними преследованиям духовенства, приводя тем не менее подробную статистику закрытия храмов, которое продолжалось и после того, как в 1964 году явные гонения были прекращены. Он отмечает начавшееся в конце 1960-х религиозное возрождение в самом обществе и пишет: "Уже в начале 1970-х годов в Русскую Православную Церковь пришли обладающие светским высшим образованием новые священники, вокруг которых стали воссоздаваться православные общины". К началу 1980-х на 5000 священников таких было не более 250, но именно они "во многом определили духовный настрой православного общества к концу 1980-х".

Книга завершается интересным разбором политики Горбачева с точки зрения примеров удавшихся реформ в недемократическом обществе. Хотя финальный очерк выглядит не вполне связанным с основным материалом книги, он связан с ним методологически. Это анализ с непременной опорой на документ, помещенный в исторический контекст, с ненавязчивой, но считывающейся позицией автора и изложенный ясным языком. Пожалуй, перед нами пример книги, опровергающий мнение, будто все факты уже известны и их остается только интерпретировать. Нам предстоит узнавать и узнавать собственную историю.

А еще одна связка заключена в том, что к концу века страна, существовавшая в тот момент в границах прежней империи, вновь теряла опорный институт, на сей раз КПСС, и автор мимо этого обстоятельства не проходит. Итак, в начале века опорных институтов было три, ближе к концу – один, в самом конце... Этот период уже за пределами "Очерков" как книги исторической. Историк свое дело сделал, прочтем же его внимательно.

Филиппов Борис. Очерки по истории России. ХХ век. – 2-е изд., испр. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2012. – 720 с.