Протодиакон Кураев. Плутовская комедия

Человек-мистификация и человек-легенда. Среди десятков людей, лично знакомых с о. Андреем Кураевым, я не встречал никого, кто нарисовал бы его положительный портрет, но вряд ли есть тот, к кому общее мнение было бы более благосклонно и извинительно. Каждому из нас, выросших на стишках и песенках про что такое хорошо и что такое плохо, перечитавших тонну книг о христианских добродетелях, ясно, какие свойства характера вызывают доверие и уважение. Фигура матёрого человечища, "протодиакона всея Руси" в данном контексте выглядит отрицанием правил. Она представляет пример странной иллюзии общественной оптики и, я бы сказал, даже какую-то бермудскую аномалию вперемешку со сталкером. Про таких говорят: ради красного словца не пожалеет и отца. Или, иначе: идёт по телам. Ибо количество оскорблённых, задетых, порой безо всякой нужды, походя поставленных в неловкое положение не поддаётся счислению. Дружба, долг, верность, ответственность предстают в настолько странных, шокирующих позах и ракурсах, что, как говорится, святых выноси.

"Суперправославный хай" – это ещё не самое сильное определение, которым он сходу, без предисловий может огреть на публике своего старого приятеля. Публичное с приватным, низменное с высоким, светлое с тёмным находятся в свободной перемене местами и превращении, подобно инь-янь. Нет постоянных критериев и принципов, но топливо для разжигания вселенского пожара, как любил говорить Троцкий. Недаром о. А. Кураев чтит народного русского поэта Григория Бенционовича Остера, изрекшего: "Нет ничего скучней общества послушных взрослых, выросшего из общества послушных детей". Чем не денницы?

Есть верное средство понравиться взрослым:

С утра начинайте орать и сорить,

Подслушивать, хныкать, по дому носиться

Лягаться и клянчить подарки у всех.

Хамите, хитрите, дразните и врите,

А к вечеру вдруг перестаньте на час, –

И сразу, с улыбкой растроганной гладя,

Все взрослые вас по головке погладят

И скажут, что вы замечательный мальчик

И нету ребенка приятнее вас.

Если вы окно разбили,

Не спешите признаваться.

Погодите, – не начнется ль

Вдруг гражданская война.

Артиллерия ударит,

Стекла вылетят повсюду,

И никто ругать не станет

За разбитое окно.

Свободное отношение к моральным нормам – визитная карточка сильной личности, и мы с радостью верим, что существуют бои без правил, гонки без ограничений, гуляния на краю пропасти, танцы с волками, полёты во сне и наяву, пиршества во время чумы, битва за мир, от которой камня на камне не останется, и чистота помыслов, приправленная матерным словом. Что не перевелись ещё белокурые бестии на земле русской, а победителей не судят и победитель забирает весь банк. Мы ненавидим себя дрожащих и втайне любуемся право имеющими. О, мы с радостью забываем своё достоинство, подхихикивая остроте за гранью фола. Мы с наслаждением отдаёмся на бичевание и уничижение, лишь бы таковые исходили от сильной личности, а не от себе подобных. Мы не в силах переносить, когда сильную личность не носят на руках. Мы с остервенением бросаемся защищать дорогого отца Андрея от любой критики, от одного намёка на ограничения в его адрес и рамки, ибо узда морали, наброшенная на Кураева, одновременно обещает и для всех нас прощание с мечтой о чуде, разоблачение Великого и Ужасного и окно возможностей, захлопнутое наглухо.

Вся современная мифология зиждется на суперменстве – вере в то, что некоторым людям "можно". Отстаивание "миссионерских заслуг" является, по существу, формой борьбы за чудо в его современной трактовке. События и впечатления, делающие нас причастными к суперменству, вербализируются в качестве миссионерских заслуг и ревниво отстаиваются. Типичная картина мистификации: Кураев-богослов. Долгие годы то, что называется богословием отца протодиакона, насиловало наш разум и слух, не различаясь по качеству с конферансом Задорнова или Жванецкого. Тем не менее, профессорство в ведущих учебных заведениях РПЦ подтверждало как будто имеющийся высокий академический уровень. Я не намерен спорить, правильно ли или неправильно о. Андрея уволили. В постановлении Учёного совета МДА меня заинтересовала последняя фраза: "имея в виду, что звания профессора он был удостоен в другом высшем учебном заведении". Недолго думая, я обратился в МДА и получил неофициальную справку: "Фактически именовали профессором, но никогда этого звания от МДА не присваивали. Перешёл из Свято-Тихоновского, где ему быстро профессорство дали и так же быстро избавились. В МДА регулярно игнорировал обязанности: редко посещал советы, фактическим отсутствовал на заседаниях кафедры, работал с крайне малым числом дипломников и диссертантов, за 10 лет не привёл к завершённому виду учебника по курсу, отсутствуют методические пособия".

Далее в СПТГУ я получил справку по предыдущему периоду. Оказалось, что и здесь наше светило обошлось без строгой профессиональной оценки, будучи удостоено профессорства "перезачётом". "Диакон Андрей Кураев возглавлял философско-богословский факультет в РПУ, был удостоен звания профессора Патриархом Алексием II, потом перешел вместе с А.Л.Дворкиным в ПСТБИ-ПСТГУ. Диакону Андрею, чья миссионерская слава была в зените, предложили прочитать курс лекций "Введение в богословие" для первого курса ПСТБИ, причем его слушали студенты всех факультетов. Студенты вспоминали эти лекции как яркие, выразительные и запоминающиеся. Однако диакон Андрей любил включать в свои выступления непотребные анекдоты и ремарки. Студенты считали его сексуально озабоченным и регулярно жаловались. Он также считал возможным на лекциях уничижительно отзываться о ПСТБИ в целом, а впоследствии в своих интернет-выступлениях неоднократно в издевательском тоне рисовал студенток ПСТБИ, кажется, и его преподавателей, с его точки зрения – ханжей, лицемерок и т.п. Вскоре диакон Андрей перешел к преподаванию в эпизодическом режиме, время от времени читал спецкурсы на Миссионерском факультете и числился профессором.

Нарекания к его миссионерским выступлениям постоянно усиливались, поэтому после очередного скандала встал вопрос о его увольнении. Отец Андрей тут же написал патетическое письмо о. ректору, пришел к нему на прием и после довольно длительной беседы был оставлен в штате ПСТГУ. Однако довольно скоро после этого, осенью 2004 г., он по собственной инициативе перешел в МДА и забрал у нас трудовую книжку.

Когда в Интернете появилось объявление о том, что диакон Андрей Кураев уволен из МДА, удивило то, что в тексте он назван профессором ПСТГУ, хотя он давно уже исчез с нашего горизонта. Правда, иногда мы получали с мест его выступлений некие сообщения, где сообщалось, что он по-прежнему называет себя нашим профессором. Это уже давно не так, и было бы правильно, если бы это внятно прозвучало бы в Интернете". Конец справки.

Вот так. Представляясь профессором МДА, о. Андрей не имел подтверждения статуса ни здесь, ни даже в ПСТГУ, а в решении Учёного совета молодого, только что созданного в середине 90-х годов учебного заведения, равно как и в доброй воле принявших его академических корпораций. Везде будучи принят авансом, со скидкой на звёздность, он в разных местах не стеснялся гнать откровенно халтуру, а под конец ещё и нагадил коллегам и руководству.

Ныне же на наших глазах развёртывается феерическое действо. То же лицо, прежде стоявшее за гранью добра и зла, исправно отлынивавшее от служебных обязанностей и питавшееся пищей богов, амброзией и нектаром с садов телерадио, мановением палочки, по какой-то непостижимой причине выскакивает в дамки и ставит условия. Ловкость рук, и – битый небитого везёт: протодиакон Андрей Кураев оказывается радетелем за самое лучшее в стенах Академии и в Церкви в целом, борцом против неправды, в то время как хорошо знающие его люди, коллеги по цеху, маститые священнослужители и учёные, преданные своему делу, – владыка Евгений Верейский, протоиереи Владислав Цыпин и Максим Козлов, профессор Михаил Иванов – вынуждены сносить обвинения в репрессиях, замалчивании злоупотреблений или в пассивном выполнении заказа "голубого лобби". Подумать только, все, кто расходятся с о. А. Кураевым, ничего не понимают, не думают о благе Церкви и должны считаться людьми нечестными и безразличными к злоупотреблениям, не желающими действовать и не имеющими веры и совести!

Нет сомнений, что церковная действительность далека от совершенства, многие злоупотребления имеют место и должны пресекаться – твёрдо, последовательно. Содомский грех в церковных структурах особенно омерзителен и тлетворен. Но, в конце концов, можно же научиться решать проблемы, от больших до малых, без ковровых бомбометаний? Можно не терять общей ответственности, памятовать долг дружбы и требования такта по отношению к окружающим людьми, проявлявшим в свою очередь терпение и добрые чувства, имеющими опыт и много лет трудившимся на благо Церкви. Можно, наконец, прекратить самому "выезжать" на беспардонном пачкании остальных. Откуда эта оголтелость, когда всякий, кто не согласен с о. протодиаконом Кураевым, автоматически переходит в разряд врагов и бесчестится?

В чём на сегодня состоит особенность ситуации? Она заключается в том, что одно упоминание имени протодиакона Кураева, взявшегося за очередную "горячую тему", вызывает оскомину. Ибо, хотя многие проблемы остры, "кураевщина" представляет болезнь отдельного рода. Отличительными проявлениями её являются: безмерность притязаний, вызывающее поведение, презрение к обязательствам, мстительность. Шаги навстречу только распаляют аппетит.

Очевидно, что начальствующие не будут принимать решений, вызванных давлением. Выводы из происшествия в Казанской духовной семинарии будут сделаны, но шантаж негативным общественным мнением при помощи медиа, принятая на себя миссия дежурного по стране, желание изображать прометеевский пафос и манипулировать профанными комплексами – всё это вместе не может вызвать ничего, кроме отторжения . "Кураевщина" – философия риска, философия авантюрного игрока, играющего людьми и ловящего кураж. Если кто-нибудь хочет героя-мессию и не видит другого выхода, за исключением крайностей, пускай чаще вспоминает библейское: "Не надейтесь на князей, на сынов человеческих". Только дурной вкус не различает сюжетов плутовской комедии. Никому не понравится, чтобы из любой щели, из каждой замочной скважины торчала физиономия Тартюфа.

Грешно смеяться, но начавшаяся кампания коллективного копания в грязном белье, истерики и подозрительности бьёт все рекорды примитива. В памяти всплывают сцены из остросюжетного сериала "Следствие ведут Колобки". Никто не видел практических результатов расследований о. А. Кураева в той форме, какая может заинтересовать правоохранительные органы или церковный суд. Однако праздник непослушания, фейерверки-салюты создали для некоторых полную уверенность в грандиозном прорыве в деле церковного очищения. Мистификация продолжается... Главное – шуметь и двигаться, выглядеть уверенным и успеть выскочить в окно до седьмого гроссмейстерского хода, попутно надев шахматную доску на голову оппонента.

Любая разница в мнениях сходу натягивается на шаблон политического протеста, противостояния оппозиции с "тираническим режимом". Над происходящим повисает чадливый морок костров Майдана. Заболевшее вече расширяет сферу претензией до обличений и проклятий уже поголовно в адрес церковных властей и, кажется, вот-вот, слетев с катушек, договорится до антиклерикализма и атеизма. Риторика Якунина и Лурье уже мало различается с напором доморощенной демократии, людей, добровольно сделавшихся антагонистами и фанатиками разрушения. Боливар не держит двоих, одной Москвы мало на тех, кто дал волю неприязни. В расшатанном воображении с разных сторон тянутся корявые, грязные руки, атмосфера пропитана заговором. Церковь тонет во зле и в спешном порядке требует спасения и оправдания. Посреди сцены стоит протодиакон, в отличие от заблуждающейся и меняющейся Церкви, един и тойжде во веки. Фанфары. Занавес.