27 января страна отметила славную героическую дату – исполнилось ровно 70 лет со дня снятия вражеской блокады и полного освобождения из фашистского окружения города Ленинграда. 70-летие снятия блокады по времени почти совпало с другой датой, весьма значимой для православных граждан России, – 5-летием интронизации Его Святейшества Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла.
Казалось бы, какая связь между двумя этими событиями, ну разве кроме той, что Патриарх Кирилл – петербуржец? Но оказывается, связь есть, и глубокая.
Двум этим датам мы посвятили свою очередную встречу с нашим постоянным собеседником – публицистом и общественным деятелем Александром Щипковым.
– Александр Владимирович, начнём с того, что наши с Вами беседы с большим интересом воспринимаются читательской аудиторией "Октября", причём как людьми православными, так и теми, кто, строго говоря, к верующим себя не относит. Но читают внимательно. Давайте сегодня поговорим о 70-летии снятия блокады Ленинграда. Вы родились в Ленинграде и Вам эта тема близка.
– Да, мама моя пережила часть блокады и осиротела тогда. Дата эта в истории нашей страны и нашего народа великая. А вторая дата, которую отметили православные в тот же день, – 5-летие выборов Святейшего Патриарха Кирилла. Я расскажу вам историю, которая связывает эти два события. И даже наша Таруса отчасти здесь тоже присутствует.
Мало кто сегодня знает о том, что во время ленинградской блокады большая часть погибших не была похоронена, а была сожжена в крематории. Мы знаем – из хроники, из рассказов – страшные описания жизни в блокадном Ленинграде, гибели от голода миллиона человек. Их, конечно, хоронили на городских кладбищах, если было кому хоронить. Если рядом были люди, у которых ещё были на это силы: родственники, соседи. В том числе хоронили на Пискарёвском кладбище, где сейчас расположен знаменитый мемориал. Закапывали в оборонительных траншеях, которые были всюду нарыты в городе. Но уже зимой 1941-42 г.г. стало понятно: весной начнётся катастрофическая эпидемия. Множество трупов было просто сложено во дворах – в знаменитых питерских дворах-колодцах, и горы этих трупов достигали окон третьих этажей.
По городу ходили специальные команды, собирали умерших и складировали их во дворах, в храмах, в других местах. Знаменитый храм Спас-на-Крови с его замечательными мозаиками, где сегодня так любят бывать туристы, во время блокады был почти под купол заполнен телами. Город с ужасом ждал весенней оттепели и гибели от эпидемий.
И вот тогда приказом Жданова на окраине города был создан крематорий. Его открыли в той части Ленинграда, которая уходит к знаменитым Пулковским высотам, километрах в пяти-шести от них. Там находился небольшой кирпичный завод. В этих местах до войны добывали глину и тут же из этой глины делали кирпич. В 30-е годы этот завод с технологической точки зрения был весьма оснащённым предприятием, там был сквозной конвейер для закладки кирпичей в печь для обжига. Оставалось только немного переоборудовать печи. Там и открыли спасительный для города крематорий.
Замороженные трупы в маленьких грузовиках-полуторках свозили в крематорий стоя – чтобы больше помещалось в кузов. Для нас, нынешних, картина ужасающая, но люди в блокадном Ленинграде разучились ужасаться...
– Сколько же умерших людей было сожжено в этом крематории?
– В общей сложности, по разным данным, – от шестисот до восьмисот тысяч человек. То есть основная часть погибших в блокаду ленинградцев была сожжена здесь.
– А что на месте крематория сейчас?
– Сейчас в этом месте находится зелёная зона. Такой большой-большой парк... Он носит название Парк Победы. Возник он вот как. После войны на улицу Московскую, где находился раньше завод, началось массовое паломничество. Люди возвращались с фронта, из эвакуации – а родных не находили ни среди живых, ни среди мёртвых. Могил не было. А про этот крематорий в городе, конечно, все знали. И вот на этот пустырь, к этим рвам, откуда некогда брали глину и куда во время блокады вагонетками ссыпали пепел – никто его, конечно, не закапывал, это было просто нереально сделать в тех условиях – туда потянулись люди. Они шли туда, сажали на этом пустыре деревья, кусты и вешали на них бирки с именами. И вся эта огромная территория – несколько гектаров земли – была в бирках, люди хотели хоть как-то обозначить место упокоения своих близких, хоть таким образом почтить их память. Всё это происходило, естественно, стихийно, но на Пасху, на Троицу, когда православные посещают могилы умерших близких, сюда стекались тысячи людей. Со всего города. Этот пустырь стал со временем святым местом для ленинградцев.
По документам, с которыми нам удалось познакомиться, выяснилось, что уже году в 47-м-48-м были обращения граждан в Московский райком партии г. Ленинграда, чтобы разрешили поставить там часовню. Но время было атеистическое, и конечно, никакую часовню поставить не разрешили.
А город, между тем, расстраивался. После войны в этом месте появился очень хороший район с высокими сталинскими домами. В планах была застройка и этих нескольких гектаров земли, но городские власти сделать это не решились – боялись народного возмущения, поэтому это место, где стояли деревья с бирками, просто "перешагнули" и начали строить дальше. И туда примерно в течение лет десяти ходил народ. В конце концов, чтобы как-то, с точки зрения власти, навести там порядок, было решено разбить там парк. Надо сказать, память блокадного Ленинграда стала отмечаться не сразу после войны. Лет двадцать после войны это старались, наоборот, никак не афишировать, а паломничество людей к этим деревьям, конечно, привлекало всеобщее внимание. И вот разбили парк. Это очень большая территория. Вдобавок к тем деревьям, что уже росли, что-то высадили, сделали регулярные дорожки, крематорий после войны снесли. Рвы, в которые ссыпали человеческий пепел, заполнили водой – сейчас там пруды. Зимой это излюбленное место для купания "моржей" – большинство из них, наверное, уже и не помнят, что там был крематорий и на дне этих прудов – пепел блокадников. Многие даже удивляются: почему парк называется парком Победы? Вокруг ни памятников, ни монументов – только название.
После 1991 года запрет на веру в стране был снят. Люди, пережившие блокаду, стали просить, чтобы там построили храм. И началось сопротивление. Городские власти не услышали этих просьб и не пошли навстречу.
– Кто именно не услышал?
– Первые запросы были адресованы Собчаку, а потом и всем остальным губернаторам. Безрезультатно. В течение 15 лет шла борьба за разрешение построить храм в этом месте.
– Но почему?!.
– Сейчас объясню, почему. Дело в том, что возле этого Парка Победы – прямо на месте бывшей проходной крематория – вырыли станцию метро "Парк Победы". Это один из богатых районов Ленинграда, там выстроены дорогие дома, весь Московский проспект – это оживлённая торговая улица, и с самого начала муссировались идеи построить тут торговый центр. Ещё в период "ларёчного капитализма", в середине 90-х годов, всё место возле метро "Парк Победы" – тротуары и часть парка – было оккупировано торговцами. Там продавалась всякая шаурма – шаверма, как питерцы говорят – бельё и прочий ширпотреб. И с тротуаров эти ларёчники наступали постепенно на территорию парка, на ту самую часть, где был завод, превращённый в крематорий.
– На землю, засыпанную пеплом...
– Именно! Блокадники и их родственники, понятно, стали сопротивляться. Поставили на этом месте деревянный поклонный крест. Торговцы шавермой его сожгли. Потом поставили металлический крест, рядом с ним время от времени служили панихиды – самочинно, конечно, без всяких разрешений. Соорудили железную конструкцию на ножках типа мангала, засыпали её песком и там ставили свечи. Всё это было самодельно, несистемно – просто было такое народное движение. Тогда эти торговцы ночью подогнали "ЗИЛ", выдернули крест и куда-то его увезли. Тогда блокадники и их дети на одном из питерских заводов, чуть ли не на Кировском, заказали из очень хорошей стали крест с ножкой метра в четыре глубиной. Установили и забетонировали так, что танком не выдернешь. Этот крест стоит до сих пор, с ним ничего не смогли сделать.
И постоянно шла борьба за разрешение на строительство храма на этом месте. Так получилось, что в 2007 году по поручению Сергея Миронова я стал заниматься этим вопросом. Я тогда работал в Совете Федерации. Ездил в Петербург по два-три раза в месяц, обивал пороги, организовывали мы там всевозможные акции: и молебны, и панихиды... С другой стороны работали юристы, пытаясь выбить это разрешение. Но отговорок, конечно, находилась масса. То парк оказывался памятником федерального значения, поэтому там ничего нельзя строить... То это зелёная зона и храм займёт место, предназначенное для отдыха горожан... Хотя речь шла о совсем небольшом храме, меньше по размерам нашего тарусского храма на Воскресенской горе.
Потом, когда мы развернули довольно активную деятельность, привлекли средства массовой информации, этот городской парк взяли и попросту выставили на торги. Город выставлял на торги какие-то корпуса, заброшенные бани, прочие ненужные муниципалитету объекты, и среди них – Парк Победы.
– Удивительно! Чем мотивировали?
– Городские власти сказали, что они не в состоянии содержать этот парк и его нужно отдавать в частные руки. А к этому времени к нам уже попала копия плана строительства на этом месте огромного торгового центра с подъездными путями, автостоянками и всей прочей атрибутикой подобных мест. Фактически весь парк должен был, согласно этому плану, стать огромной торговой территорией. Уже в 90-е годы стараниями активистов, блокадников здесь появился стихийный народный памятник жертвам блокады. Водолазы подняли со дна пруда вагонетку – одну из тех реальных вагонеток, на которые погружали тела перед отправкой в печь крематория. Её установили на постамент, и это был единственный памятник тем страшным событиям в этом месте. 27 января 2009 года праздновалось 65-летие окончательного снятия блокады. Мы с коллегами придумали символическую акцию – для того, чтобы привлечь внимание медиа-структур и с помощью СМИ повлиять на Смольный. В этот день в Москву из Петербурга приехали две блокадницы – старушки в глубоком возрасте, одной было уже под 90 лет – с урной, в которую положили землю из Московского Парка Победы в Петербурге. Это земля, перемешанная с пеплом. И в этот день утром состоялась торжественная передача урны с этим прахом в музей Великой Отечественной войны в Москве на Поклонной горе. Её установили в зале с панорамой, посвящённой блокаде Ленинграда.
А перед этим событием произошло вот что. Иду я по коридору Совета Федерации – и ко мне совершенно неожиданно подходит человек, которого я никогда раньше не видел. Видно, что какой-то большой начальник, судя по выправке и поведению – из спецслужб. Останавливает меня и говорит, что ему известно о готовящейся передаче урны с землёй из петербургского Парка Победы. Спрашивает: а вам помощь нужна? Да нет, – говорю. Вроде я уже всё организовал. А он: но у вас же нет почётного караула. Нет, – говорю. – Где же нам его взять? Он говорит: мне кажется, что здесь будет уместен кремлёвский почётный караул. И всю нашу акцию сопровождал кремлёвский почетный караул. До сих пор не знаю, кем был этот человек и кто его послал, но я ему очень благодарен: акция прошла чрезвычайно торжественно.
Моим вернейшим помощником была жена. На протяжении трёх лет, пока мы этим занимались, мы пересекались с огромным количеством людей, которые помогали. Мы сняли интереснейший документальный фильм об этом Парке Победы, но, знаете, до сих пор это место остаётся как-то в тени. О нём меньше известно, чем, скажем, о Пискарёвском кладбище, где расположен центральный мемориал жертвам блокады. Есть в этом некая несправедливость, конечно: самое главное место захоронения до сих пор малоизвестно... Так распорядилась история. Думаю, всё это со временем будет исправлено.
– И что было после этой торжественной передачи урны в музей?
– А дальше – в Москве оказалось огромное количество петербуржцев, переживших блокаду, и их родственников. Все они пришли на эту торжественную акцию – едва разместились в зале. Я был поражён тем, как в Москве сохраняется память о блокаде. Но разрешения на храм у нас по-прежнему не было.
И вот теперь о Святейшем Патриархе Кирилле. Волей судьбы в тот же день, когда у нас проходила акция передачи урны с блокадным прахом в музей на Поклонной горе, в Москве проходил Поместный Собор Русской Православной Церкви, на котором выбирали Патриарха. Это огромной значимости событие – не только для православной церкви, но и в целом для России, потому что Патриарх – фигура в том числе и политическая. Огромна значимость этой фигуры: кого выберут, как он будет руководить церковью и т.д. Уже под вечер, возвращаясь домой, я услышал по радио в машине, что Патриархом выбран Кирилл. А я с ним в силу своего ленинградского происхождения знаком, и знаком очень давно.
Прихожу домой и думаю: надо же его как-то поздравить. Сажусь за компьютер и пишу – даже не на открытке: на простом листе бумаги: "Ваше Святейшество, поздравляю Вас с избранием..." И так далее. Какие-то тёплые слова. И очень кратко пишу о том, что у нас вот такие проблемы со строительством храма на месте, которое он, конечно, прекрасно знает, он после войны жил в Ленинграде. Возможно, и они с отцом – отец у него был священником – ходили к этому месту служить панихиды. Прошу Святейшего помочь. Как-то повлиять на ситуацию. Подписываюсь, ставлю дату: 27 января. А в церковной среде принято, когда ставишь дату и подпись – подписать день святого. 27-го января – день памяти равноапостольной Нины. Но я вместо этого подписал: День окончательного снятия блокады Ленинграда. Я приехал в Отдел внешних церковных связей – Патриарх до избрания был его председателем – и попросил знакомого священника положить эту записку ему на стол. Возможно, что эта записка оказалась первой просьбой к нему в статусе Святейшего Патриарха.
– Кто раньше встал – того и валенки?
– Того и валенки! (смеётся) Но получилось это всё спонтанно. Естественно, больше я к Патриарху с этим не обращался. Ну можно себе представить: первые месяцы патриаршества – приём дел, бесконечные документы, огромный вал работы... Сотни бумаг в день – в каждую надо вникнуть, принять по ней какое-то решение.
Мы продолжаем заниматься нашими блокадными делами, пытаемся выколотить из Смольного разрешение. Февраль – тишина. Март – тишина. Ответа от Патриарха нет. Подходит апрель. И вот 7 апреля, на Благовещение, сидим мы семьей у себя дома, в Тарусе, мама ещё была жива. Сходили в храм, а вечером сидим, пьём чай, у нас у всех хорошее настроение. И уже ближе к семи – вдруг звонок на мобильный телефон. Вот почему я говорю, что Таруса отчасти ко всему этому причастна! Слышу в трубке голос Патриарха. Его Святейшество говорит, что он днями был в Петербурге, там встречался с Валентиной Ивановной Матвиенко – она в ту пору была питерским губернатором – и в присутствии Владимира, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, и секретаря Епархиального управления о. Сергия Куксевича на церковной территории, в доме петербургских митрополитов на Каменном острове, она сказала, что не возражает против строительства храма.
– Вот это Вам была благая весть!..
– Да... Я, конечно, поблагодарил Святейшего, а сам в полном недоумении – что же теперь-то делать? Официальной бумаги-то нет! Какие шаги предпринимать дальше? И на следующий день я во все СМИ, куда только мог, передал сообщение о том, что состоялась такая встреча. И СМИ вышли с информацией, что губернатор разрешила это строительство, что разговор был с Патриархом, митрополитом и его секретарём...
– И теперь отступать некуда.
– Нам – точно некуда. Дальше мы обратились к петербургским бизнесменам, которые, надо отдать им должное, отнеслись к этому очень искренне. Вскорости был сделан проект – на его подготовку ушло два-три месяца. Мы пытались понять, какой именно храм мы хотим строить. Поначалу рассматривали вариант копии одного из разрушенных петербургских храмов, там же очень много храмов было уничтожено, в том числе храмы знаменитых архитекторов. Но мы обсудили этот вариант со Святейшим, и он посоветовал не делать копий. Те храмы имеют свою историю, они строились совсем по другому поводу – это было бы смешением исторических пластов. И мы стали строить свой храм.
Сделали проект небольшого храма. Ещё кто-то в Смольном предложил: давайте часовню, – но тут уж мы категорически заявили: только храм, пусть маленький, но полноценный. В часовне нельзя служить литургию. В епархии мы договорились, чтобы литургия там служилась каждый день.
Храм освятили 7 мая 2010 года, к 65-летию Великой Победы. И с тех пор литургия служится там ежедневно и на ней поминаются погибшие в блокаду. Службы не прерываются ни на день – независимо от того, есть люди в храме или нет. Храм открыт всегда.
– Долго его строили?
– Храм построили молниеносно – за девять месяцев. Благодаря помощи Святейшего проект удалось сдвинуть с мёртвой точки, а дальше – как ребёночек родился. Девять месяцев – и всё. Казалось бы, эта история закончена, но – истории, как известно, заканчиваются на небесах.
Один из моих товарищей, живущий в Петербурге, который очень мне помогал в этом деле, ездил отдыхать в Грецию. В то время уже шло строительство храма. Он человек православный – недавно, кстати, месяц назад, был рукоположен в священники. В Греции он несколько раз встречался с каким-то старцем – сейчас не помню его имени. Однажды во время беседы с этим очень пожилым греческим священником он ему рассказал эту историю: про блокаду, про крематорий, про многолетнюю борьбу за этот храм... Мы этот парк называли про себя парк-антиминс. Антиминс – это такой плат, в который зашита частичка мощей. В каждом храме на престоле лежит антиминс и на нём совершают евхаристию. Без антиминса, без частички мощей какого-нибудь святого невозможно совершать богослужение, потому что изначально на заре христианства литургии совершались на мощах мучеников, пострадавших за веру. Эта традиция сохраняется, в каждом храме есть такой плат красного цвета.
И вот этот парк, усыпанный пеплом умерших мученической смертью людей, мы и назвали парк-антиминс. Там были сожжены тела самых разных людей: и праведников, и неправедников, и погибших на Пулковских высотах солдат, и верующих, и атеистов и т.д. Греческий старец, который никогда не был не то что в Ленинграде – в России, выслушал из уст моего товарища эту историю и сказал такую странную вещь. На этом месте будет построен в далёком будущем большой мужской монастырь, посреди монастыря будет стоять огромный собор. Наша маленькая церковь – она находится с краешку, прямо против того места, где был крематорий. А собор будет возвышаться прямо по центру, и когда-то, в неведомые нам времена, здесь состоится Всеправославный Собор.
Читатели могут, конечно, отнестись к этому утверждению скептически, я и сам не знаю, как это трактовать. Но поскольку это было сказано, я как-то придаю этому значение.
Как сложится жизнь, как Господь распорядится – узнаем. Но на самом деле нет больше нигде в мире такого кладбища, где было бы упокоено в одном месте такое количество сожженных людей. Их уморил голодом враг. История человечества такого не знает. Есть грандиозные поля сражений, битв, а здесь упокоены в подавляющем своём числе не воины. Это безвинно погибшие люди. Это жертва в чистом виде. А жертва – она имеет очень глубокий сакральный смысл, и в религии, и в жизни человека. Даже когда ты нищему подаёшь милостыню – это жертва. И эта жертва возвращается к тебе в каком-то ином виде. Она никогда не остаётся бесследной. А жертва человеческая, безвинная, многотысячная, конечно, имеет какое-то глубинное значение для всего нашего народа. Это вещи чрезвычайно тонкие и сложные.
Вот такая история – тяжёлая, трагическая и закончившаяся победой над тьмой. В конце концов, этот блокадный храм Всех святых в земле Российской просиявших объединил всех нас: и тех, кто за него боролся, и тех, кто по какой-то неведомой причине сопротивлялся. Ну и слава Богу!
Беседовала Г. ПЛУЩЕВСКАЯ.
Источник: Октябрь.Таруса
