Об идеологических войнах и толстых журналах

Могут ли в художественном поле существовать идеи, взаимно исключающиеся настолько, чтобы это стало поводом к войне на основе личной, то есть человеческой ненависти? Практика внутрироссийская показывает, что может. Она привела в советский период к физическому вытеснению в подполье всех художников, развивающих неоклассическую и неоавангардную (актуального авангарда) традиции, оставив как единственно возможную эстетическую концепцию советского прозелитизма. Сегодня вытесненные в подполье направления – главная тема исследования филологической науки. Оказалось, что именно там, в стеснённых обсоятельствах подполья (не Достоевского подполья – это отдельная тема,) переплавлялся магматический поток родной речи, порождая новые формы языка, а значит – и сознания!

Справедливо было замечено, что советская культура была литературацентричной, то есть на неё возлагалась миссия объединять общество. Поэтому толстые журналы издавались миллионными тиражами, а у редакторов эстетическое чувство на объединение было столь высокоразвито, что их выбор всегда предшествовал любому запретительному действию идеологического характера. В последнем замечании нет и тени иронии, ибо это явление сохранилось, но перекочевало в противоположный идеологический лагерь, называемом ныне либеральным. И это обстоятельство вынуждает сделать некоторый прогноз.

Если ситуация в ближайшее время не изменится, у России есть все шансы остаться навсегда культурной провинцией Западной Европы. Мир после двух мировых войн настолько изменился, что он не может оставаться "литературоцентричным". Он мог оставаться таким, когда "умер Бог", и по "смерти человека" литература ещё внушала надежду на его воскресение. Но сегодня, когда речь идёт о гибели всерьёз, когда мир природы, (то есть сама среда обитания), под угрозой, литература должна, наконец, стать не больше литературы. "Культура" должна быть не больше и не меньше "экономики" и "спорта", она просто должна стать самой собой. А это значит, что эстетические категории (напомню, что это категории, за которыми стоят идеи) должны превратиться в родовые признаки, в первоузнаваемые черты именно культурного явления. Это вернёт в литературу и искусство весь комплекс критериев явления культуры, пробудит способность мыслить свободно и ответственно. Тогда исчезнет повод для личной вражды. Ибо, как можно ненавидеть яблоко, как таковое, если ваш личный вкус откликается больше на груши, или брезгливо морщиться на гладкошерстных кошек, когда у вас дома обитает мохнатый десятикилограммовый зверь. В этом признании Другого нет и тени плюрализма. За свои идеи, эстетические принципы каждый художник может и даже обязан "стоять насмерть" но, главным образом, перед самим собой. И это фактор основополагающий. В этом зачатке смирения лежит залог и сохранения творческого разнообразия, и саморазвития. Это даст Время на саморазвитие каждого художника, исследователя, которое сегодня катастрофически исчезает. Это продлит время жизни культуры как таковой, а вслед за ней – и время самой Жизни. Ибо вне культуры люди способны истребить друг друга, что они не раз доказали. Это неизменно происходит, когда в их сознании доминирует категория денег. С такой доминантой изворотливое, но предельно упрощённое сознание порождает всевозможные идеологии, которые набирают силу за нарастающей, как снежный ком, в душе каждого идеолога гордыней и жестокостью. И таким образом бывший идейный противник становится личным врагом, которого не жалко истребить.

Я не призываю жить дружно, но призываю жить в мире с самим собой. Если бы это вдруг стало очевидным для всякого художника, творца, исследователя (кстати сказать, что именно исследователи ближе всего стоят к пониманию этого простого открытия) исчез бы сам повод к конфронтации. Тогда эстетически разнонаправленные журналы и объединения заинтересовались бы наконец Другими и смогли бы противостоять откровенному демонизму сребролюбивого масскульта.

"...Но, слава Богу, были караси

Идеалисты даже в наше время! –

Их возмущало праведное бремя

Пророка. Таковы России сны.

Ей снятся убиенные сыны..."

Олег Охапкин

Кроме того, ценя нечто у эстетически Других коллег, хотя и не признавая их "в общем и целом", мы становимся способными в своём собственном творчестве поменять что-то совсем чуть-чуть: графически – одна линия, музыкально – чуть сдвинутый консонанс, визуально – чуть уменьшенная контрастность. Это малое может стать прорывом из "тупика искусства" из "кризиса гуманитарной науки"...

Точно так же, бережно относясь к языку поэзии, мы сохраняем не только национальную идентичность, но и национальную безопасность. Эти вещи отстоят друг от друга не так далеко, как кажется. Теми, кто понимает этот язык, нельзя управлять. Поэтическая метафора освобождает говорящего на этом языке от необходимисти лгать и притворяться. Она даёт возможность свободно изъясняться, пользуясь культурными кодами. Остаётся лишь позаботиться о том, чтобы слушающий или читающий понимал эти коды. Веками они формируются, как на родном языке (в широком смысле: национальном, культурном, видовом, жанровом), так и от столкновения с другими языками. Сам язык аккумулирует это знание, он способен мгновенно породить нечто новое и передать любому, кто будет готов это воспринять, в каком бы "лагере" не находился Художник. Надо лишь "чуть-чуть"...

В культуре категория "чуть-чуть" – революционна! Культура не терпит взрывов – она погибают от них, как почва, земля, которую не взращивают. Вслед за этим и человек, живущий в поле культуры, – всегда созидатель. Важно держать это в поле своего актуального сознания. Тогда станет очевидным тот факт, что "созидателем" являюсь не "я один". Сегодня важно не попустить себе отрыва от культурной почвы, не дать себя вовлечь в идеологическую бессмыслицу.