Гражданин кантона Ури
висел тут же, за дверцей.
Ф.М. Достоевский
Оглядываясь назад, на свое либеральное прошлое, я не вижу ничего, кроме лжи и позора. Неугомонные девяностые годы – во многом потерянное время для русской литературы, время либеральной букеровской мертвечины, и чувство вины за это продолжительное дурновкусие нельзя отделить от новых, куда более оптимистических ощущений. Литературный процесс уж не тот, что был. Сколько демократическая веревочка ни вейся, а красивая, намыленная, удобная петля из нее уже сложилась. Брату-либералу пора карабкаться на табуретку.
Первый раз чувство тотальной собственной неправоты появилось у меня во время чтения романа Астафьева "Прокляты и убиты" – величайшего военного текста, обойденного, разумеется, в свое время букеровским жюри. Вещь эта при всех непременных особенностях астафьевского стиля, о которых здесь не место говорить, демонстрировала какое-то ужасающее, физиологическое, невозможно-чудесное явление Соборности – поглощения не только индивидуального героя, но и читателя как персонажа, как фигуры чтения этаким огромным, варварским потоком насилующего всех и вся текста. У Астафьева этот классический для теории постструктурализма прием получился, однако, в тысячу раз более убедительным, чем у любого писателя-постмодерниста. Стилистическая, идеологическая, да и просто человеческая энергия, исходившая от Виктора Петровича в этом романе, несравнима с вялыми потугами тех, кто не готов, заведя в квартире льва, принимать кровавую ванну. А именно таковы все либералы, таким был и я.
От позднего Астафьева я двинулся дальше. Чем дальше, тем больше мне становилось ясно, что хорошая литература в России категорически несовместима с тем умеренным, сонным, толерантным каноном 90-х, который пропагандировали все эти годы либеральные критики. Особенно хорошо виден этот разительный контраст при взгляде на истинные итоги 2001 года, подведенные в газете "День литературы" умнейшим из современных литобозревателей Владимиром Бондаренко. Большинство из названных им событийных книг года ("Блуждающее Время" Мамлеева, "Миледи Ротман" Личутина, "Книга Мертвых" Лимонова) никогда не получат ни Букера, ни Аполлона Григорьева. О них не пишут в большинстве газет, и читательское внимание им достается вопреки, а не благодаря критике. Что ж, публике не привыкать к подобному игнору – музыка Егора Летова на протяжении проклятых девяностых тоже проникала к меломанам при полном бойкоте со стороны тупых демократических масс-медиа.
Как бы там ни было, с какого-то момента я больше не мог сопротивляться очевидному. Метафизические усилия, необходимые для написания чего-то, превосходящего качеством толстый журнал N, требуют от автора признания тех органических и, возможно, зловещих законов бытия (страх Божий, неотвратимость смерти, благополучие России в силе ее святых штыков, иерархичность и принудительность как точка отсчета для гармонии в мире, etc.), что ненавистны и страшны либеральному, условно-реалистическому литератору-атеисту. Иван Сергеевич Тургенев (почему бы не вспомнить в конце концов об Иване Сергеевиче) был милейшим человеком, но в происходящем вокруг в отличие от Достоевского и Леонтьева он не понимал ни черта. Я не сомневаюсь, что именно Тургеневу (а также Пыпину, Златовратскому и Панаеву) из всех авторов девятнадцатого столетия, живи они сейчас, наши литературные прогрессисты воздали бы максимальное количество почестей. А вот мне от подобного положения вещей хочется замочить самого себя в сортире.
Однако времена, как сказано было выше, неуклонно меняются. Прогрессизм рушится, и скоро рухнет окончательно. Лучшая в настоящий момент в России премия "Национальный бестселлер" – лучший признак того, что обильная демократическая графомания девяностых уходит. Настает время признания яростных, неправильных, национально мыслящих авторов и сочинений – сочинений, от которых иной читатель содрогнется во вселенском трепете. Истинная литература обсуждает лишь две темы – Смерть и Власть. Только в русском языке есть звучащее приговором словечко "либеральничать".
В подмогу традиционной уваровской триаде мне хотелось бы предложить для идеологического строительства новой русской словесности другую вспомогательную глагольную триаду, хорошо поясняющую то, что в современной словесности является важнейшим достижением для писателя. Упромысливать – всячески содействовать распространению душеполезных, направленных против либеральной гордыни идей. Гнобить – обращать свое строгое внимание на явления, противные писательской и человеческой совести. Не петюкать – с достоинством принимать власть в разных ее формах и проявлениях, не упорствовать в злом индивидуализме. Иными словами, понимать порядок.
Упромысливать, гнобить и не петюкать. Лучшим русским писателем 2002 года является Александр Проханов.
Источник: Независимая газета
