Русская Православная Церковь и религиозные диссиденты в 60-80-е годы ХХ века

Доктор исторических наук, кандидат богословия, профессор Ивановского филиала Института управления А.А. Федотов в данном материале поднимает вопрос о неудовлетворенной жажде религиозной свободы, распространенной в советском обществе в 60-80-е годы ХХ века. Автор дает оценку позиции религиозных диссидентов, легшей в основу противостояния между ними и руководством Русской Православной Церкви.

Во второй половине 1960-х появляются примеры активного общественного сопротивления государственному атеизму. Наиболее известный документ этого периода – открытое письмо Святейшему Патриарху Алексию I священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина. Это письмо было написано в результате работы целой группы людей. Первоначальный вариант подготовил А.Э. Краснов-Левитин. Он был существенно переработан и дополнен священниками Николаем Эшлиманом и Георгием Эдельштейном. Над письмом работали также миряне Феликс Карелин, Лев Регельсон и Виктор Капитанчук. Священник Глеб Якунин высказал лишь общие идеи. Первоначально предполагалось, что это будет совместное письмо епископов и священников Патриарху, но затем практически все отказались поставить свои подписи. Письмо содержало резкую критику в адрес советской политики в области религии, и подписать его решились лишь два священника[1]. Копия письма была разослана правящим архиереям, а также Председателю Верховного Совета СССР, Председателю Совета Министров СССР, генеральному прокурору СССР.

Реакция Патриарха на это открытое письмо была весьма жесткой. Священники были запрещены в священнослужении, также было опубликовано специальное обращение Патриарха, где говорилось: "В их действиях мы усматриваем стремление нанести вред единству нашей Святой Церкви и нарушить мир церковный... Кроме того, в их действиях мы усматриваем и стремление возвести клевету на государственные органы... Распространению всевозможных "открытых писем" и статей должен быть положен решительный конец"[2].

Крайне отрицательной была официальная реакция на открытое письмо и епархиальных архиереев, несших ответственное церковное служение священников. Например, митрополит Ярославский и Ростовский Иоанн в своем письме Генеральному секретарю Всемирного Совета Церквей отмечал: "Я особенно возмущаюсь поведением священника Глеба Якунина, который, оставив созидательную деятельность пастыря, обратился к писанию клеветнических заявлений, волнующих лживыми миражами атмосферу экуменического движения"[3].

Настоятель Ярославского кафедрального собора протоиерей Борис Старк также негативно высказывался по поводу поступка Глеба Якунина: "Я не читал лично этого письма, но на основании мною услышанного от наших делегатов, считаю своим пастырским долгом откликнутся на то, что было мною услышано"[4].

В 1966 году 12 верующих Кировской епархии подписались под письмом к Патриарху, составленном Борисом Талантовым. В письме говорилось о том, что религиозная жизнь разоряется руками церковного руководства. Письмо получило огласку за пределами страны. В результате травли, развязанной в местной печати, скончались, не выдержав стресса, несколько человек, подписавших письмо (в том числе жена Талантова – от инсульта). 12.06.1969 года Б. Талантова арестовали и осудили на 2 года лагерей общего режима, где он и умер за несколько часов до освобождения[5].

Кроме того, в 1968 году за свое письмо, в котором содержались обвинения в отходе от норм, выработанных Поместным Собором 1917-1918 гг. и резкая критика реформы приходского управления, был отправлен на покой и послан в Жировицкий монастырь Калужский архиепископ Гермоген (Голубев)[6].

Ситуация, сложившаяся в 70-е годы, очень своеобразна. Как отмечал Д.Е. Фурман, "если в конце 50-х – в 60-е годы хрущевская либерализация в какой-то мере оживила веру в идеалы революции, то 70-е годы стали годами крайнего разочарования интеллигенции в официальных лозунгах, когда какие-либо надежды на перемены к лучшему были утрачены. Между тем церковь – фактически единственная легальная организация с неофициальной и более того – противоположной официальной идеологией, которая относительно безопасна (тем более что ее совершенно не обязательно демонстрировать). В этой ситуации движение к церкви и религии становилось совершенно естественным – так же, как до революции было совершенно естественным движение к атеизму. В интеллигентских кругах распространялись самые разные религии. Но поскольку в основе этого движения все же лежало отталкивание от настоящего и романтизация национального прошлого, наиболее выигрывало от него православие, куда переходило множество видных представителей интеллигенции (так же, как в республиках с иной национальной религиозной традицией наиболее выигрывали эти национальные религии). Атеизм же в определенных интеллигентских кругах становился просто чем-то неприличным – как до революции в передовых интеллигентских кругах "неприличной" была религиозность. И если до революции у нас в интеллигенции было мощное атеистическое крыло, а в народе господствовало формальное православие, то теперь ситуация становилась противоположной"[7].

1970-1980-е годы – время, когда наблюдалось оживление общественного интереса к проблемам Русской Православной Церкви. Общественная реакция на засилье государственного атеизма становилась ярко выраженной, появлялись свидетельствовавшие об этом документы. Однако со стороны церковной иерархии эти проявления свободомыслия не всегда встречали понимание, имели место проявления идеализации ведущими архиереями государственно-церковных отношений в СССР.

Показательны следующие слова из интервью 1974 года архиепископа (позднее митрополита) Питирима (Нечаева): "Говорю как епископ и богослов: с отделением Церкви от государства религиозные общины утратили лишь изначала несвойственные им функции социального служения.

Церковь в Советском Союзе больше не занимается преподаванием Закона Божия для несовершеннолетних, потому что религиозные наставления несовершеннолетних детей способствует возникновению предрассудков и даже содержит в себе элементы духовного и нравственного насилия совести"[8]. В своей апологии советского режима он пошел намного дальше других иерархов.

Митрополит Ярославский и Ростовский Иоанн в официальном заявлении во Всемирный Совет Церквей писал: "Неужели члены Генеральной Ассамблеи не видели перед собой молодых и сильных богословов в составе нашей делегации и неужели из этого непонятно было, что за этими избранниками из отборных молодых священнослужителей стоят десятки и сотни таких же как они молодых, но, может быть более погруженных в приходскую жизнь, чем экуменическую деятельность священников, а за этими сотнями выдающихся стоят тысячи средних, но молодых священнослужителей.

Свобода жить по вере совершенно ясна всем в нашей стране. Я, как архиерей Ярославской епархии, т. е. одной из внутренних епархий Советского Союза, могу засвидетельствовать, что я только и занят тем, что создаю новые кадры молодых священнослужителей взамен стареющих и умирающих"[9].

Настоятель Ярославского кафедрального собора протоиерей Борис Старк в своей апологии советской религиозной политики отмечал: "Я помню, когда в 1952 году я уезжал из Франции многие мои друзья предостерегали меня: "Что ты делаешь? Куда везешь своих детей? В страну атеизма! Из них сделают безбожников!" И вот оба мои сына – священники и мне хочется спросить моих собратьев по Парижу, у которых тоже были и есть сыновья: "Кто из них принял вашу эстафету? Встал на ваш путь?""[10]

Среди общественных деятелей, выступивших против антицерковных гонений, нельзя не отметить Солженицына А.И., направившего на Крестопоклонной неделе 1972 года письмо Патриарху Пимену. Известный писатель-эмигрант писал: "Пришиблено право продолжать веру отцов, право родителей воспитывать детей в собственном миропонимании, – а вы церковные иерархи, смирились с этим и способствуете этому, находя достоверный признак свободы вероисповедания в этом. В том, что мы должны отдать детей беззащитными не в нейтральные руки, но в удел атеистической пропаганде, самой примитивной и недобросовестной.... По любому злу в дальней Азии или Африке Русская Церковь имеет свое взволнованное мнение, лишь по внутренним бедам – никогда никакого... На каждый действующий храм – двадцать в запустении и осквернении, – есть ли зрелище более надрывное, чем эти скелеты, достояния птиц и кладовщиков?"[11]

Создание в 1973 году Христианского комитета защиты прав верующих в СССР во главе с Глебом Якуниным свидетельствует об изменении ситуации в связи с ростом сопротивления антицерковной политике. Верующие многих приходов обращались в этот Комитет, который посылал петиции в адрес Патриарха и властей.

Советские органы государственной власти не собирались закрывать на это глаза. В 1979 году Глеб Якунин был арестован, полученный им лагерный срок сокращен лишь в 1987 году. Разгромлены религиозно-философские семинары в крупных городах России (Москва – Александр Огородников, Ленинград – Виктор Пореш, Смоленск – Татьяна Щипкова), организаторы осуждены на большие сроки. Известный московский священник Дмитрий Дудко за духовно-просветительскую деятельность был арестован в начале 1980 года, полгода находился под следствием, затем выступил по Центральному телевидению с заявлением, что действовал по заданию ЦРУ, что в этом он раскаивается и в будущем воздержится от любой политической деятельности. После этого выступления он был освобожден и получил приход[12].

Необходимо отметить, что отца Димитрия Дудко это надломило духовно. В своих воспоминаниях он пишет: "Следователю своему я сказал:

– Вы же целая армия, организация, а я один.... Впрочем, у меня тоже была армия – духовные дети, вы ее рассеяли. Когда-то мое слово подхватывали, когда-то, когда меня вызывали, многие шли со мной. А теперь, когда вызывают, жена только идет со мной. Да еще один, о котором говорят, что он, мол, мало что понимает. Да еще одна, которая почти в истерике кричит: "Вы убили моего духовного отца!" – Это по-вашему не Голгофа?"[13]

На процессе В. Пореша в Ленинградском городском суде, который проходил 23-25.04.1980 года, он заявил: "В 1974 году нами был создан Христианский семинар по проблемам религиозного возрождения в России. С самого начала, с создания, семинар подвергался преследованиям КГБ. Был посажен в психиатрическую больницу член семинара А. Ардентов, его история болезни есть в деле, из нее явствует, что он абсолютно здоров. Постоянная слежка за членами семинара"[14].

Священник Дмитрий Дудко позднее так объяснил свое заявление по телевидению: "...вопрос встал так: страдать не за дело Христа, а за дело кесаря. За политику, а не за веру. За земное, а не за небесное. Чекисты мне предложили выбор: земную славу, венец мученика – или дело Божие... Я понимал, на какой позор я иду, как будет трудно меня понять, но я сознательно пошел на это... И вот, когда освободился, у меня пошло расхождение "с диссиденцией". Хочу заметить, не я обманул ее ожидания, а она обманулась, потому что напрасно видела во мне диссидента"[15].

Показательно письмо митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия доктору Конраду Райзеру, заместителю генерального секретаря Всемирного Совета Церквей, по поводу судебных процессов в СССР над религиозными диссидентами: "К сожалению, многие стороны жизни нашего общества, включая права человека и особенно вопросы религиозной свободы, западными религиозными агентствами подаются часто весьма искаженно, в духе так называемой психологической войны. Отсюда не удивительно превратное, как правило, их толкование за границей..."[16].

1960-1980-е годы стали временем не только противостояния общества государственному атеистическому режиму, но и формирования определенной внутрицерковной оппозиции. "Религиозное возрождение" конца 1970-х годов – начала 1980-х годов не встретило понимания со стороны руководства Церкви. Связано это было с тем, что религиозные диссиденты выступали с модернистских, обновленческих позиций, не совместимых с традиционной церковностью. Немаловажную роль сыграло и то, что религиозные диссиденты требовали вещей, невозможных в тех исторических условиях советской действительности – разрешения благотворительной деятельности, издания разнообразной духовной литературы, большой духовно-просветительской деятельности. Кроме того, они критиковали церковных иерархов за их молчание по вопросам религиозной дискриминации в стране и отсутствие поддержки тех, на кого власти начинали гонения в связи с религиозными убеждениями. Все это и обусловило расхождение позиций руководства Русской Православной Церкви и религиозных диссидентов.

В конфликте между религиозными диссидентами и представителями государственных структур Церковь, в лице иерархов, занимала позицию государства, в первую очередь, потому что официальная поддержка диссидентов могла навлечь на Церковь новые гонения. Другой причиной было то, что среди религиозных диссидентов было много людей, оторванных от подлинной церковности, для которых протестная деятельность становилась самоцелью. Позднейшие годы со всей убедительностью показали правильность такой позиции церковного руководства. Когда богоборческого государства не стало люди, привыкшие бороться против чего угодно, лишь бы бороться, направили свою энергию против Церкви. В то же время деятельность религиозных диссидентов имела и положительные стороны: распространение в самиздате религиозной литературы, привлечение общественного, в том числе международного внимания к имеющимся религиозным проблемам в Советском Союзе. Это создавало почву для перемен в общественном отношении к религии в конце 1980-х годов.