Иерей Димитрий Фетисов: Главный недуг

О чем на самом деле хочет сказать церковная интеллигенция, кружась вокруг очевидной истины, что "война – это зло"? О том, что нам не нужен суверенитет, или о том, что нет ничего плохого в базе НАТО на Черном море?

1. Так сложилось исторически, что у нас уже не один век обсуждают сложную тему "Церковь и интеллигенция". Обсуждают совершенно с разных сторон: но до конца эта тема, на мой взгляд, в ближайшее тысячелетие не исчерпается (поскольку говорить об интеллигенции приходится самой интеллигенции – а поговорить она любит).

Быть может, лишь светопреставление раньше времени прекратит благостный самоанализ, но, так как по моему глубокому убеждению, одним из атрибутов вечного блаженства будет процесс безграничного познания, то, возможно, сей спор продолжится и в вечности...

Есть и иной ракурс темы: "Интеллигенция в церкви". Спорили работники умственного труда – спорили, искали – искали и вот, наконец, они нашли истину, придя в храм и даже, в какой-то степени, воцерковившись.

Теперь церковь для них – не институт духовенства и ансамбль старинных зданий. Теперь произнося слово "церковь" – они подразумевают самих себя. И здесь возникает вопрос: какие проблемы могут возникнуть у этого элитного класса внутри церкви? Чем он болеет и чего ему следует опасаться, а к чему стремиться?

Можно встретить много статей с предостережениями от заболеваний профессиональными недугами. Любой священник или врач рискует превратиться в "Ионыча", учительница – в злую карикатурно-анекдотическую "училку" и т.д. А в кого в худшем случае рискует превратиться верующий православный интеллектуал?

Совсем недавно я бы и не задумывался над этими вопросами, если бы не последние события на Украине, в контексте которых в среде православной интеллектуальной элиты начали раздаваться возгласы и предостережения, похожие на небезызвестные пацифистско-диссидентские речи музыканта Андрея Макаревича.

2. Первое, о чем бы я вспомнил, обращаясь к интеллектуалам как священник к верующим людям (причем как священник из внешней, провинциальной среды, не принадлежащей к интеллигентной "тусовке"), – это слова Христа Спасителя о том, что "... трудно богатому войти в Царствие Небесное" (Мф.19:23-24).

Очевидно, что эти слова сказаны не только про материальное богатство, но и про всякое другое, включая и богатый ум. Господь Иисус Христос этой фразой предостерегает нас от гордыни и превозношения над другими людьми и призывает к смирению.

А какое тут может быть смирение, когда ты такой умный? Тебе должны воздавать по заслугам и к тебе непременно должны прислушиваться и ценить. Я не иронизирую: это и правда было бы логичным – прислушиваться к тем, кто умнее нас.

Ведь еще со времен Платона (который утверждал, что управлять государством должна каста философов), и даже раньше, всякий мыслящий и, тем более, пишущий человек рано или поздно пытается "порулить" и очень обижается или недоумевает, когда этого ему не дают сделать.

Отсюда, кстати, из обычной гордыньки исходит и полное непонимание у некоторых представителей церковной и околоцерковной интеллигенции мистического и практического смысла чисто религиозного понятия "послушание". Часто наблюдаю софистические схемы забалтывания необходимости этой самой непонятной для внешних людей добродетели. Увы, некоторые верующие люди, имеющие по несколько дипломов, частенько забывают простейшую вещь: даже в аду у диавола есть иерархия...

3. Не так давно мы видели попытки революции (или "перестройки") в церкви – по крайней мере, так это выглядело со стороны – исходящие от известного и всеми уважаемого профессора богословия. А теперь, когда они провалились, слышны стали едкие и злые укоры в адрес здравствующего и покойного патриархов, да в различных безбожных желтых газетенках постоянно проскакивает:

"... если бы мое обращение происходило в нынешние времена, то я бы в такую РПЦ, как сейчас, не пошел".

Говоря это, человек как бы искренне забывает, что порядка и свободы в церкви сейчас несомненно больше, чем в СССР. Неужели флагман современного миссионерства забыл, что прежде чуть ли не в каждом номере Журнала Московской патриархии вынуждены были "страха ради иудейска" писать хвалебные речи и приветственные адреса дорогим генсекам, а будущий патриарх Пимен не имел возможности получить даже семинарское образование?

Неужели забыты и прочие "прелести" советского периода? А ведь речь не про абы кого – речь о человеке, действительно беспрецедентно потрудившемся на миссионерской ниве, о человеке, чьи книги мы помним и любим с ранней юности.

Но вот от этого искушения – применить свои знания слишком широко, энергично и не всегда по чину – не застрахованы бывают даже такие "глыбы" богословского знания и подвижники проповеди.

4. Вторая проблема всего класса интеллигенции и нередко его православной части – это оторванность от реальности. Все те проблемы, про которые вопиют наши интеллектуалы, ставя их на самое первое место – часто сильно преувеличены и надуманы.

Вот недавняя статья известного блестящего богослова нашей современности, занимающегося исследованием Библии, Андрея Десницкого. Озаглавлена она так: "Что происходит с церковью. Кальвинизм в русском православии".

В тексте автор осуществляет интересную попытку анализа существующих в современном православии системных проблем и, выявляя их, задает следующие вопросы: "Что же происходит с нашей церковью? Почему в ней все больше формализма, отчетности и помпезности?

Почему церковное руководство все громче и настоятельнее говорит о ценностях и прочих идеологемах и все меньше – о Христе и Евангелии? И почему все строится по модели ручного управления?"

Я простой русский священник, интегрированный в институт церкви еще больше, чем, пожалуй, Андрей Десницкий, и я на практике совершенно не вижу того, о чем он пишет. Единственное, с чем соглашусь и на что, знаю, иногда ропщет духовенство, так это с тем, что нас действительно постиг избыток отчетностей, в которых нередко утопаешь.

Другая близкая проблема – состояние в дюжине различных общеепархиальных комиссий, где приходится подолгу заседать. Вот по этому пункту обвинения в формализме могут быть приняты.

В других сферах формализма я в упор не вижу. Напротив, церковь как институт сегодня – пожалуй, самая неформальная организация. Иногда неформальная до безобразия.

Здесь нередко батюшка может десятилетиями трудиться, окормляя, например, тюрьмы и детские дома, и его будет не замечать церковное начальство или даже относиться к нему строже, чем к остальным.

Здесь священника с эмгэушным образованием могут отправить служить на дальний приход, проповедовать безграмотным бабушкам. Здесь каждый, в какой-то мере, сам по себе, и спрос с тебя невелик: хочешь – трудись и "подвизайся", не хочешь – не надо, за все перед Богом ответим, и он воздаст нам по делам.

Какой же здесь формализм? Формализм – это когда премия тебе (или "почетная грамота") от епархии за то, что в этом году крестил на 300 человек больше, чем в прошлом, и десять, а не пять раз посетил детский дом.

Этого, слава Богу, нет и не предвидится, так что каждый крестит и посещает не для "галочки", а для блага паствы и собственной души. Или не крестит и не посещает – потому что "я сегодня требный".

Многие люди, которым впервые доводится наблюдать, как "варится" наша "кухня" изнутри, некоторое время отказываются верить своим глазам. Они, видя, насколько церковь действительно неформальна в хорошем и иногда, к сожалению, в плохом смысле этого слова, признают за чудо сам факт ее существования.

А что за помпезность имеет в виду автор? Изнутри я прекрасно вижу, что церковь значительно беднее, чем футбольный клуб "Зенит". И что даже городские приходы (что уж говорить о сельских) иногда едва концы с концами сводят.

Да, правда, бывают отдельные, довольно редкие случаи, когда приходу или батюшке повезло с благодетелем, но эти случаи весьма нечасты. Ну а если кто-то видит в жизни наших архипастырей один лишь блеск, роскошь и державность, то полезно в очередной раз перечитать чеховского "Архиерея".

Как человек, который трудился совсем рядом с архиереями почти десять лет, скажу, что сейчас быть архиереем еще труднее и драматичнее, чем в те времена, о которых писал Антон Павлович. Ныне день любого владыки расписан даже не по часам, а по минутам, и только дурак захочет стать епископом лишь из-за всего этого внешнего византийского блеска и помпы.

Не вижу я и никакой "кремлевской модели ручного управления". Приведу в пример себя. Не первый год я пишу в СМИ с достаточно широкой аудиторией. Какие-то мои статьи, возможно, не бесспорны, какие-то, может быть, были и вовсе неудачны.

Но ни разу мой правящий архиерей не сказал мне ни единого замечания или тем более не дал "установки", как и про что писать. Только в самом начале моего публицистического пути, когда я брал благословение на сотрудничество со светскими СМИ, мой епископ попросил меня не связываться с откровенно желтыми изданиями. И все. Мне непонятны все эти постоянные намеки на неприличность конструктивных взаимоотношений с властью. Складывается такое ощущение, что нравственный долг патриарха, архиерея и любого рядового попа – это непрестанно проклинать власть и повсеместно ее критиковать, как это некогда делал, например, митрополит Филипп.

Но Владимир Владимирович – это не Иван Грозный, с одной стороны. А с другой, когда это требуется (например, в вопросе ювенальной юстиции, абортов, образования и некоторых социальных проблем), церковь в лице патриарха довольно часто критикует власть.

5. Еще интеллигентам очень свойственна патологическая боязнь кого-либо обидеть. Причем боятся часто не за себя, а за того парня, который, возможно, кого-то обидел или вот-вот обидит, ежели ему не попенять. Именно в среде верующей интеллигенции уже звучало стыдливое сожаление в связи с поддержкой РПЦ намерений госвласти восстановить изначальный вид московского Кремля, вернув туда монастырь и несколько храмов.

Нередко теперь в этой же среде, говоря о церкви, неким особым языком высказываются и "против войны", не всегда поясняя, что именно здесь имеется в виду. Так, недавно один из известных православных ресурсов, pravmir.ru, который, к слову, в структурном плане к РПЦ не относится, провел конференцию под названием "Нравственность и нейтралитет: стратегия православного СМИ в условиях информационной войны".

В преамбуле к материалам конференции раздаются сетования, что "мы столкнулись с ситуацией, когда взвешенность и объективность приходится имитировать за счет здравого смысла. Если в информационном поле страны все меньше информации и все больше пропаганды, нравственная позиция начинает противоречить принципу нейтралитета". Но, к сожалению, из выступлений не совсем понятно, о каком нейтралитете идет речь и о какой конкретно нравственной позиции.

Это – тоже проблема нашей русской (не только православной) интеллигенции: недоговаривать или, долго помусолив какую-нибудь мысль и вызвав тем раздражение против себя, позже дать понять: а я не то имел в виду.

Это безопасно – давать понять, ведь в таком случае ответственность остается не на намекающем, а на том, кто "не так понял". Или еще можно сказать: хотя я и высказал эту мысль, но это еще не значит, что я ее разделяю.

Что в итоге хотели сказать некоторые участники конференции, настойчиво кружась вокруг очевидной истины, что "война – это зло" и напоминая, "что христианство – это про любовь"? О том, что нам не нужен суверенитет или о том, что нет ничего плохого в базе НАТО на Черном море? А может быть участниками и вовсе приветствуется перспектива для России стать второй Сербией или чем-то в этом роде (вариантов – десятки)?

Увы, здесь проблема, видимо, исходит от того, что она на самом деле очень хорошая – наша верующая интеллигенция. Она судит по себе и, видимо, искренне верит, что мир возможен и легко осуществим лишь единым свободным порывом воюющих солдат, массово вспомнивших, что "христианство – это про любовь", стоит лишь какому маститому иерарху обратиться к ним с речью в прямом эфире. Или что мир осуществим парой фраз, сказанных за чашкой кофе между парой президентов и парой иерархов.

И все же, когда хриплый голос Высоцкого поет "нет, и в церкви все не так, все не так, как надо", мне все время хочется спросить: а как надо? Только, пожалуйста, не намеком, а четко по пунктам и исчерпывающе: как?

Только искренно и реалистично ответив на этот вопрос, можно, на мой взгляд, избежать главного недуга любого мыслителя – оторванности от реальности, часто и приводящей в наших нынешних условиях к самому настоящему предательскому диссидентству.