Владимир Легойда: свобода творчества не является индульгенцией

Последние события вокруг нашумевшей постановки оперы "Тангейзер" в Новосибирском театре оперы и балета РИА Новости прокомментировал председатель Синодального информационного отдела Московского патриархата Владимир ЛЕГОЙДА. Последние события вокруг нашумевшей постановки оперы "Тангейзер" в Новосибирском театре оперы и балета специальному корреспонденту РИА Новости Сергею Стефанову прокомментировал председатель Синодального информационного отдела Московского патриархата Владимир Легойда.

– Владимир Романович, в официальном комментарии министерства культуры в связи с конфликтом вокруг постановки оперы "Тангейзер" в Новосибирске помимо признания того факта, что "чувства верующих имеют право на уважение", содержалось и обращение к представителям конфессий, которым "необходимо понимать, что уважение к Церкви достигается не через обращения в правоохранительные органы, а через терпеливую, вдумчивую проповедь и разъяснение своей системы ценностей". На ваш взгляд, достаточная ли работа проводится на этом участке, имея в виду проповедь и просвещение?

– Мы изначально, с самых первых комментариев, подчеркивали важность диалога. И благодарны министерству культуры, которое предложило свою площадку для дискуссии. Я принимал участие в общественном обсуждении, прошедшем в министерстве. Правда, тогда выразил пожелание и сейчас могу повторить, что если бы это все было сделано чуть пораньше, то, может быть, нам всем тогда было бы проще, ситуация легче бы разрешилась.

Насчет того, достаточно или недостаточно делается... Наверное, можно было бы еще больше сделать. Христианин всегда с себя должен очень строго спрашивать.

Диалог необходим, безусловно. Но он возможен лишь тогда, когда стороны готовы слушать друг друга. То есть это не может быть два монолога, произнесенных последовательно или произносимых параллельно.

– Что бы вы ответили тем, кто говорит от лица деятелей культуры: "Силком в театр никто не тянет. Не нравится – не ходи. Но зачем увольнять директора и дразнить часть общества?"

– Что касается конкретной ситуации с увольнением (Бориса Мездрича – ред.), то тут еще вопрос, кто кого дразнит. Работодатель – в данном случае министерство культуры – предложил своему сотруднику осуществить некоторые изменения, он это сделать отказался.

Какой у работодателя выбор? Он издал распоряжение – значит, оно должно быть выполнено. Формально-правовая сторона четко соблюдена, и, насколько я понимаю, сам господин Мездрич не собирается оспаривать правомочность этого решения.

А насчет того, что "не нравится – не ходи"... Сегодня мы живем в информационном обществе, медийность врывается в нашу жизнь. И если раньше, условно говоря, до эпохи изобретения фотографии, чтобы что-то увидеть, надо было пойти и посмотреть, то сейчас это что-то можно увидеть, и совершенно не желая этого.

Я видел в записи постановку "Тангейзера" во время просмотра в министерстве культуры, но уже задолго до этого я видел видеоряд, связанный со скандальным плакатом, фотографии и так далее. Притом что я не собирался туда идти и не искал этого специально – это просто было выложено в соцсетях и попалось на глаза.

Поэтому это одна из причин, по которым мне сложно принять этот аргумент как полноценный.

– Замглавы администрации президента РФ Магомедсалам Магомедов высказал пожелание, что репертуар государственных театров перед показом нужно просматривать во избежание повторения ситуации, как с постановкой "Тангейзера". Сторонники таких мер предлагают создать некий совещательный орган с членами экспертного сообщества, который бы осуществлял просмотр постановок на предмет наличия там каких-то провокационных, кощунственных вещей. Ваше отношение к подобным инициативам?

– Я думаю, что формы, как избегать ненужного напряжения, могут быть разными. Если мы говорим о сфере искусства, то, на мой взгляд, прежде всего нужно вести разговор об ответственности художника. Михаил Михайлович Бахтин говорил о том, что "искусство и жизнь не одно, но должны стать во мне единым, в единстве моей ответственности". Понятно, что художник должен чувствовать свою ответственность и помнить о специфике той художественной ткани, с которой он имеет дело. Ведь "нам не дано предугадать, как наше слово отзовется". Это ведь очень точно и важно.

Как писал Довлатов, любая литературная материя состоит, первое, из того, что художник хотел сказать, второе – из того, что сумел сказать, и третье – из того, что он не собирался говорить, но оно все равно сказалось. И если то, что он не собирался говорить, вдруг кого-то задело, то дальше, конечно, как человек ответственный, он должен вести себя соответствующим образом.

Я уже многократно говорил по ситуации с "Тангейзером": даже если исходить из того, что никто никого не хотел обижать, если возникла ситуация, когда группа людей считает себя оскорбленной, то как должен повести себя культурный, воспитанный человек? Он должен сделать, безусловно, две вещи – извиниться и убрать причину обиды.

А что касается конкретных форм, повторяю, они могут быть разными. В том числе возможна и такая, которую вы упомянули в своем вопросе.

Ответственность – вещь, которая ни в коем случае не отменяет свободного творчества. Но и свобода творчества художника не является индульгенцией, не дает права на безответственность.

Безусловно, искусство обладает своей автономией, но она не абсолютна. Она исчезает, как только художник выносит свое произведение на суд общества.

– Другой спектакль Тимофея Кулябина – "Онегин", начинавшийся с полового акта на сцене, в прошлом году был удостоен специального приза жюри крупнейшей национальной премии в области театра "Золотая маска". Ранее на ту же премию, как известно, был номинирован "Идеальный муж", против которого также выступали деятели Русской церкви и православные активисты, заявлявшие, что в постановках МХТ имени Чехова "Идеальный муж" и "Братья Карамазовы" пропагандируются "разврат, гомосексуализм, педофилия и наркомания". На ваш взгляд, становятся ли подобные вещи своего рода нормой в искусстве, когда, по выражению писателя Ирины Юрьевой, "режиссеры не дают пощечину общественному вкусу, а потакают общественному безвкусию"?

– Я надеюсь, что нормой не становятся и никогда не станут. Но, к сожалению, нередко бывает, что когда у человека нет ярких талантов, то он начинает заниматься эпатажем. И тут разные формы могут быть. Кто-то эпатирует публику нецензурной бранью, кто-то чем-то еще.

Мне кажется, новые формы в искусстве – это некая неизбежность. Этот поиск всегда был, есть и будет, и здесь бывают и удачи, и неудачи.

К сожалению, не всегда можно отличить, идет ли речь о поиске новой формы или это просто сознательная провокация. И здесь важно, чтобы свою оценку давали специалисты.

Лично мне близка позиция Данте, который говорил, что задача искусства – "проводить человека из ада в рай". Это такая метафора, которая вполне понятна, особенно в нашей стране, ведь у нас есть замечательные образцы искусства в литературе, в музыке и других видах творчества. У нас есть классики, те самые гиганты, на плечах которых стоят сегодняшние творцы. И хорошо бы, чтобы они не отрывались от них, потому что можно упасть и больно разбиться.

– Вот, кстати, похожее мнение высказал и Андрей Кончаловский, увидевший назревание глубочайшего разрыва между рядовым зрителем и эстетикой молодых художников, ищущих новые формы. Разрыв этот, по оценке режиссера, начался не сегодня, а где-то в начале прошлого века, когда выработалась "формула успеха" – скандал важнее художественной ценности замысла...

– Понятно, что искусство – это всегда "искус", искушение... Но настоящее искусство никогда не сводится к этому, в нем всегда есть что-то большее, за что и ценится произведение.

Когда помимо эпатажа, эпатажной формы или подхода в произведении больше ничего нет и это составляет единственную его ценность, вот тогда и возникает этот разрыв.

Настоящие шедевры должны пройти проверку временем. Вспомним, в эпоху перестройки появлялись литературные произведения, о которых говорили как о талантливейших, гениальных. Их даже начинали изучать в школах, а сейчас об этих произведениях никто и не вспоминает. Я бы не хотел их называть, чтобы никого не обижать. Но они не прожили даже 30 лет.

Сегодня медийный, общественный шум бывает зачастую намного громче, чем само произведение. А обычно мы из истории классики знаем другие примеры – когда автор, будь то композитор или писатель, умирал в бедности, его не принимали, а потом, через какое-то время, становилось понятно, что он создал гениальное произведение. Сейчас же мы сталкиваемся с ситуацией наоборот. Поэтому тут очень важна еще некая проверка временем, и, я думаю, вся шелуха естественным образом отвалится.