Инквизиция добралась до Нобелевской премии

C Нобелевской премией по литературе в этом году случилась довольно примечательная история.

Присудили ее австрийской писательнице Эльфриде Елинек – автору романов "Похоть", "Любовницы" и "Пианистка". В них мрачно и подчеркнуто механистично описывается интимная жизнь героинь, чаще всего протекающая в не совсем обычных формах – садизм, мазохизм и тому подобное. Враждебный человеку буржуазный мир порождает такие отношения между людьми, истинные чувства возможны только в виде перверсии, а потому лишь маргиналы и "уроды" этими чувствами наделены – в противовес сытому консюмеристскому большинству. Все, кто видел нашумевший пару лет назад фильм "Пианистка", снятый по роману Елинек, живо представляет, о чем идет речь.

После присуждения последовало небольшое шоу, устроенное новым лауреатом. Елинек объявила, что не поедет в Стокгольм получать премию, потому что считает, будто не заслужила ее, а также не желает, чтобы это присуждение рассматривалось "как цветок в бутоньерке Австрии", так как "полностью дистанцируется от нынешнего австрийского правительства". Да и вообще "больше чувствует отчаяние, нежели радость". Впрочем, разумеется, не это заявление мы назвали примечательной историей – все уже привыкли к выходкам нобелевских лауреатов, тем более, если они европейские интеллектуалы.

Примечательной вышла реакция Ватикана. Выходящая там газета Osservatore Romano напечатала программную статью, в которой было высказано резкое несогласие с решением Нобелевского комитета. Папский престол считает, что австрийская писательница описывает мир женщины, концентрируя внимание на "сценах грубой эротики", где секс граничит с патологией, а власть с насилием, что, по мнению Ватикана, не свидетельствует об "эмансипации женщины от эротизма".

Героини Елинек не способны на простое человеческое общение, которое они компенсируют самоутверждением с позиции силы. Это, как пишет Osservatore Romano, никогда не рождает нежные чувства, не возвышает душу, а лишь дезориентирует сознание. Во имя политической и социальной критики писательница делает ставку на "выходящую из всяких рамок непристойность, что выливается в абсолютный нигилизм", – делает вывод ватиканское издание.

Что это? Проявление традиционного католического обскурантизма, отрицание свободы творчества, клерикальное лицемерие? Именно так и прокомментировали мнение Ватикана многие европейские газеты, следуя привычке бороться с "вечно возрождающейся инквизицией".

Однако парадоксальным образом Ватикан со своим дремучим консерватизмом оказался куда более чуток к веяниям времени, нежели защитники искусства. Потому что весь этот претенциозный пафос обретения истинного чувства через извращение, навязанное женщине порабощающим мужским миром, – ныне унылое общее место уходящего мейнстрима (в защиту Елинек, впрочем, стоит сказать, что она завела эту шарманку не в 90-е, а лет на 25 пораньше).

Именно после нескольких десятилетий господства этой идеологии, одним из выразителей которой и является Елинек, европейская культура ощутила эстетическое банкротство. Было столько рассказано об извращениях и извращенцах, столько сорвано всяческих покровов в стремлении "освободить" темное сознание бедного, задавленного потреблением обывателя, что скулы стало сводить от скуки. Отсюда и мощная новая культурная волна, связанная с требованием "новой искренности". Простые истории о простых чувствах, нарочитая сентиментальность, погруженность в обыденную жизнь вполне обычных людей – сегодня наиболее модное, продвинутое и востребованное публикой чтение. То есть те самые "нежные чувства, возвышающие душу", о которых говорит Ватикан.

Потому так свежо и звучит сегодня консервативная апология традиционных оснований человеческого общежития, и такой оригинальной кажется почти викториански добропорядочная эстетика. "Смелые" же описания скомпрометированы до такой степени, что ничего, кроме раздражения, вызвать уже не способны. И сегодня их надо табуировать также, как некогда – "розы" и "морозы".

Впрочем, возможно нет никакого парадокса в том, что Ватикан оказался современнее, чем интеллектуалы из Нобелевского комитета

14 октября 2004 г.