О пользе общественного несогласия

В связи с этим может быть задан другой вопрос: а нужен ли нам столь серьезный общественный раскол в год, когда мы собираемся осмысленно отметить столетие одного из самых величайших и самых трагичных расколов в нашей истории?! Не подтверждаем ли мы тем самым, что действительно: "Есть у революции начало – нет у революции конца"?

В свете таких вопрошаний может показаться, что решение петербургских властей было и несвоевременно, и неуместно. И что ради общественного спокойствия нужно было в этом (по крайней мере) году оставить все как есть. И пусть бы Исаакий и дальше пребывал в противоестественно-гибридном состоянии: полухрам-полумузей, напоминая о многолетнем пребывании в его стенах маятника Фуко, некогда призванного демонстрировать посетителям, что "Бога нет". Пусть бы что угодно – лишь бы в городе и мире царила "тишь да гладь..."

Что ж, логика соблазнительная, но, по сути, глубоко порочная. Потому что строительство общественной "тиши-глади" на фундаменте несправедливости и неправды по определению провально. Однажды совершенное зло никогда не обернется добром, и срок давности у злодеяния отсутствует так же по определению. А было ли злодеянием то, что совершили большевики в отношении Церкви (понимаемой и как Храм, и как Община верующих) – вопрос риторический. Или – все-таки нет?!

Собственно говоря, в самой возможности этого "нет" и коренится природа околохрамового спора. "Замузейщики", политические оппозиционеры, "свидетели маятника Фуко" и все остальные сторонники того, чтобы никогда Исаакий не стал, прежде всего, и в первую очередь – Храмом, а потом и в очередь вторую – музеем, по сути, предлагают стране формулу исторического забвения: "Что было – то было и быльем поросло". Но лукавство этого соблазна беспамятства в том и состоит, что они же в отношении других лиц и других сторон нашего общего прошлого непримиримо настаивают на непременном и всеобщем покаянии. Признавая, с одной стороны, правомерность морального суда над прошлым, а с другой – самих себя изобличая в избирательности правосудия.

Тонкость момента еще и в том, что регулярно раздающиеся призывы к покаянию за массовые репрессии вообще и за "сталинизм" в частности предполагают живое и действенное присутствие инстанции, уполномоченной, так сказать, этот акт всенародного покаяния принять. Попросту говоря – наличие той самой Церкви, языком которой (не важно – вслух или про себя) начал говорить наш народ более тысячи лет назад и продолжает это делать посейчас. Ибо только в языке Церкви имеет смысл глагол "каяться", неразрывно связанный с существительным "грех".

Вспоминается в связи с этим история тридцатилетней давности, а именно – выход фильма Тенгиза Абуладзе "Покаяние". Его главный посыл о бессмысленности дороги, которая "не ведет к Храму", был практически единодушно воспринят даже всеми теми, кто сегодня в необходимости полноценного "воцерковления" Исаакиевского собора так или иначе сомневается. Но что же изменилось с тех пор?! Или сочувствие и симпатию вызывала лишь Церковь гонимая, а Церковь возрождающаяся вдруг становится подозрительной и антипатичной? И к ней самой, кстати, нередко предъявляется требование покаяния за свое непозволительно соглашательское советское прошлое.

Но если это так, если даже люди открыто и непросто не-церковные, а агрессивно анти-церковные говорят на языке Церкви, то есть надежда на то, что и весь сыр-бор вокруг Исаакия в конечном счете может привести к столь желаемому всеми общественному консенсусу. Потому что, даже если нас сегодня многое разделяет, то хотя бы во имя обретения несомненной инстанции покаяния (в необходимости которого мы все согласны) давайте всего лишь и только признаем право Храма быть Храмом. А не складом, производственным помещением, клубом и даже – музеем.

Как говорил Эйнштейн по другому поводу, главное понять замысел Бога, а все остальное детали. Так и тут. Если мы в принципе согласны, что у нас все еще есть неоплатный долг перед Церковью, почти уничтоженной в годы большевизма и что Храм должен быть Храмом, то все остальное – детали, решаемые, как принято говорить, в рабочем порядке. И размещение прежнего музейного хозяйства и персонала на новом месте, и организация экскурсий, и содержание здания, и реставрационные работы. А в Храме будет то, чему в нем быть и положено – служение вечности, вмещенное в отмеренные человеческие часы.

Именно поэтому следует признать вполне своевременным решение питерских властей о возвращении Исаакиевскому собору его изначального статуса. Поговорка "лучше поздно, чем никогда" в данном случае уместна вполне. Даже при том, что этот статус по нынешнему решению предоставлен ему лишь на 49 лет. Это решение может стать модельным для поиска продуктивного выхода из ситуаций общественного несогласия относительно нашего прошлого. Которое не пустит нас в будущее до тех пор, пока мы не научимся деятельному взаимопокаянию.