Исламский фактор в российской политике

Мусульмане составляют приблизительно 13% от 146-миллионного населения Российской Федерации. Компактно мусульмане проживают в Поволжье, на Южном Урале, на Северном Кавказе. Только в столице РФ 'большой' Москве их насчитывается свыше 1 миллиона человек.

Ислам используется в политике самыми разными силами, как светскими, так и собственно религиозными. Некоторые эксперты полагают, что такое его использование является искусственным, хотя и могущим обеспечить тактический успех в ходе политических кампаний по выборам в законодательные органы власти или при избрании президента и губернаторов. Однако сугубо конструктивистский подход недостаточен, поскольку ислам является частью социокультурного ландшафта российского общества. Религиозная идентичность тесно связана с идентичностью этнической.

Мусульманам в Российской Федерации присущи сразу три идентичности: этническая, конфессиональная и российская. Полная гармония двух первых с третьей не достигнута и находится в трудном процессе становления, на что негативное воздействие оказывают разного рода этнополитические конфликты, которые порою принимают конфессиональную окраску. Наиболее острый из них – между Москвой и Чечней.

Добавим к вышесказанному, что границы России, значительная часть ее территории расположена в т.н. христиано-мусульманском пограничьи, ее предшественник Советский Союз проводил активную политику в мусульманском мире (Ближний Восток, Афганистан, Иран и т.д), а ныне в непосредственной близости от нее сложились мусульманские конфликтогенные зоны.

Одним из следствий либерализации постсоветского общества стал процесс религиозного возрождения, часть которого – исламский 'ренессанс'. Количество зарегистрированных мусульманских общин возросло с 868 (1991) до 2907 (1999) ¹. Исламское возрождение сопровождалось политизацией ислама, что было обусловлено, во-первых, особенностями исламской традиции, в которой вмешательство религии в политику является допустимым, во-вторых – стремлением мусульман реализовать собственные этноконфессиональные интересы.

Политизация ислама выражалась в создании исламских партий и движений, в участии в политике наиболее активных представителей мусульманского духовенства, в задействовании исламского фактора во внешних отношениях. В Российской Федерации действуют партии и движения, подчеркивающие конфессиональный характер своей идеологии и апеллировавшие преимущественно или только к мусульманам. Среди них – возникшая еще в советскую эпоху в 1990 году Исламская партия возрождения, действовавшие в середине 90-х годов Общественное движение 'Нур', Союз мусульман России, Исламский Комитет, образованные три года назад движения 'Рефах', 'Меджлис' и т.д. Помимо них, в регионах России, в Поволжье и на Северном Кавказе действуют региональные и республиканские объединения мусульман.

Последний виток политической активности мусульман пришелся на избирательный цикл 1998-2000 годы. Мусульманские политики образовали Общероссийское политическое общественное движение 'Рефах', трансформированное в 2000 году в одноименную партию. Возглавил 'Рефах' влиятельный молодой политик Абдул-Вахед Ниязов. На парламентских выборах выступавший в блоке с пропутинским 'Единством' 'Рефах' провел в Думу 5 депутатов. Всего в составе Госдумы оказалось 12 мусульман, что побудило Ниязова выступить с идеей создания в российском парламенте особой 'мусульманской фракции', которая существовала в Думе Российской империи еще в начале века (предложение Ниязова не получило необходимой поддержки).

В 2001 году на базе 'Рефах' была образована Евразийская партия России. Тяга мусульманских политиков к евразийству отражала определенные антизападные настроения в российском обществе, которые мусульмане охотно разделяли. Кроме того, обращение мусульманских политиков к евразийству способствовало их сближению с властью, которая в 2001 году неожиданно для многих стала использовать евразийство в качестве одного из идеологических обоснований для сохранения присутствия России на постсоветском пространстве и одновременно – в качестве ответа на глобализацию и американский проект однополярного мира.

Деятельность мусульманских политических организаций не стала фактором интеграции мусульманского сообщества России. Оно поделено на региональные и этнические анклавы с автономными интересами. Не прекращается острая борьба среди мусульманского духовенства. Существует идейно-политическое разделение на умеренных, которые составляют большинство, и радикалов.

Корни исламского радикализма на российской почве неоднородны. Так, исламский радикализм возникает на базе этнополитического противостояния мусульманской периферии и Центра. Это характерно, например, для Татарстана, где наиболее радикальная часть националистов, сплотившаяся в партию 'Иттифак', рассуждает о том, что Россия 'разлеглась на землях 'Золотой орды'', что естественным путем возрождения России является ее исламизации. Активность исламских радикалов в Татарстане на ниве религиозного образования порою именуется журналистами 'взятием Казани' ².

Особенно заметно прослеживается взаимосвязь исламского радикализма и этнического и регионального сепаратизма на Северном Кавказе, где чеченское сопротивление осуществлялось под лозунгом джихада и где в середине 90-х годов получила распространение идея создания на базе Чечни и Дагестана (а, возможно, и Ингушетии) исламского государства.

Исламскому радикализму способствует рост недовольства мусульман ухудшением их материального положения, коррупцией среди властей, упадком нравов, распространением наркомании и т.д. Среди части населения социальный протест принимает религиозную форму. Это наиболее типично для Дагестана, на территории которого вплоть до осени 1999 года существовали целые анклавы, население которых провозгласило эти земли 'исламской территорией' (даже 'исламским государством', хотя и под юрисдикцией РФ).

Еще одна причина радикализации ислама заключается во внешнем влиянии на российских мусульман со стороны их единоверцев с Ближнего и Среднего Востока. Это влияние включает в себя как идеологический, культурный, так и финансовый и политический аспекты. Контакты между исламскими радикалами в России и их единомышленниками в Центральной Азии, на Ближнем и Среднем Востоке нельзя игнорировать. Сравнительно недавно советское общество было отгорожено от остального мира железным занавесом. Этот занавес предотвращал проникновение в страну 'ересей' не только с Запада, но и с Востока. Его исчезновение повлекло за собой появление в России не только западных ценностей, но также и идей, пришедших с Востока, в том числе исламского фундаментализма. Учитывая советский опыт, можно представить, что запрет этих идей будет способствовать росту их популярности – для чего есть веские внутренние предпосылки, выраженные в растущей социальной фрустрации и нерешенности чеченского конфликта. К тому же носителями радикального духа оказываются молодые энергичные мусульмане, прошедшие религиозное обучение, владеющие арабским языком, имеющие навыки миссионерской деятельности.

Внутренние проблемы российского ислама связаны с ситуацией в сопредельных с Россией мусульманских регионах, а также на Ближнем Востоке. Там велико влияние радикальных сил, действия которых могут восприниматься как внешний исламский вызов России. С исламской угрозой России ассоциируются Афганистан, Центральная Азия и... Чечня, ситуация в которой, строго говоря, является угрозой внутренней, а ее внешний характер обусловлен солидарностью с чеченскими сепаратистами международных исламских организаций 'Тайбы', 'Саар фаундейшн', 'Аль-Игасы' (со штаб-квартирами в Саудовской Аравии), 'Аль-Каиды', 'Братьями-мусульманами', кувейтским 'Обществом социальных реформ', палестинской группировкой 'Хамас', Благотворительным обществом Катара, алжирской 'Аль-Джамаа аль-мусалляха' ('Вооруженная община') и некоторыми другими.

Чечня (и в известном смысле Дагестан) составляют западный фланг 'дуги нестабильности', центр и восток которой приходятся на Афганистан, Пакистан, Центральную Азию и дальше – на китайский Синцзян. Существующая там нестабильность может быть интерпретирована как религиозно-политический вызов, обращенный как против местных оппонентов исламистов – правящих режимов в Центральной Азии, Пакистане, Китае, противников талибов в Афганистане – и одновременно как угроза третьим странам, находящимся в непосредственной близости с 'дугой'. Исламский радикализм в принципе не имеет строгих границ и включает в зону своих интересов и прямых действий самые отдаленные от его очагов регионы, что показал прежде всего удар по США 11 сентября 2001 года. Естественно, что эти вызовы не могут не касаться России.

Со взятием в 1996 году талибами Кабула в российских политических кругах стал обсуждаться вопрос, будут ли они продвигаться дальше на север, вступив на территорию Центральной Азии. Кое-кто в Москве риторически спрашивал, 'дойдут ли талибы до Казани'. Вероятность возникновения широкомасштабной исламской угрозы для России, инициаторами и носителями которой должны были выступать талибы, исламисты Центральной Азии и, естественно, чеченцы, обрела устойчивую популярность. Кремлевские политики зачастую изображали Россию чуть ли не главной целью мирового исламизма, что было призвано оправдывать трудности и неудачи в чеченской войне, а также повысить в глазах мирового сообщества геополитическую роль России как авангарда борьбы против религиозного радикализма.

В 1999 году в аппарате российского президента раздались угрозы нанесения Россией бомбовых ударов по центрам подготовки боевиков на афганской территории. Правда, они были быстро дезавуированы, поскольку реально поступать таким образом Россия была не готова ни по чисто военным причинам, ни по политическим соображениям. Не слишком значительной оказалась помощь России и при отражении наступательных действий исламских боевиков главы Исламского Движения Узбекистана Джумы Намангани в Узбекистане и Киргизии в 1998-2000 годах. Она ограничивалась предоставлением вооружений и боеприпасов, что России обошлось практически бесплатно. Однако Москве не удалось наладить, например, обучение местных военных антипартизанской войне. И уж конечно не стоял вопрос об участии в антитеррорических акциях российского спецназа.

В августе 2000 году российские военные и политики предлагали создать на основе Договора о коллективной безопасности 1992 года некий временный Объединенный штаб, который должен был координировать действия Узбекистана, Киргизии и России по разгрому исламских боевиков; была приведена в повышенную боеготовность дислоцирующаяся в Таджикистане 201-ая российская дивизия. Впоследствии с участием России и центрально-азиатских государств был сформирован Антитеррорический центр, который, однако, реально так себя и не проявил.

В мае 2000 года во время своего визита в Ташкент президент России Владимир Путин сделал высказывание, длительное время тиражировавшееся местными и российскими СМИ: 'Угроза Узбекистану является также угрозой России' ³. Это заявление было призвано на самом высоком уровне лишний раз подтвердить наличие у России особых национальных военно-политических интересов в регионе, а также факт исламской угрозы России со стороны религиозных радикалов. Аналогичные соображения высказывались в связи с отношениями России с другими центрально-азиатскими государствами.

В конце 90-х годов в России усиливается борьба с внутренним исламским радикализмом. Было задержано несколько мусульманских проповедников, в г. Набережные Челны (Татарстан) закрыта одна из крупнейших российских мечетей 'Йалдуз' ('Звезда'), имамы которой обвинялись спецслужбами в проведении фундаменталистской пропаганды и даже в подготовке молодых татар для войны в Чечне. Кроме того, были арестованы лица, имевшие связи с исламистскими организациями в Центральной Азии, прежде всего ИДУ и ХТИ. (В 2000 г. в г. Омске во время курултая мусульман Сибири сотрудники ФСБ арестовали имама соборной мечети города Курган, члена Исполкома движения 'Рефах'.)

Связи между российскими исламистами и их центрально-азиатскими единомышленниками всегда были скорее спорадическими, нежели постоянными. Они по большей части заключались в протестах российских мусульманских политиков в связи с ущемлением прав местной исламской оппозиции. Эти выступления носили вербальный характер. К тому же трудно представить, чтобы российские исламские радикалы были способны оказывать эффективную помощь исламистам Центральной Азии. Последние же, в свою очередь, не способны да и не стремятся вмешиваться в дела российского мусульманского сообщества. Зато – подобно талибам – они могут служить для российских радикалов поводом для доказательства весомости политического ислама на постсоветском пространстве.

Террористические акты в США и операция возмездия в Афганистане 'Несокрушимая свобода' подчеркнули значимость исламского фактора в расстановке сил на самых разных геополитических уровнях, обнаружили уязвимые места в отношениях между мусульманским миром и Западом (в данном случае включая Россию). Наконец, они вновь напомнили о том, что российские мусульмане в некоторых случаях склонны демонстрировать позицию, отличную от официальной, – как было, например, во время югославского конфликта, когда руководители российского мусульманства солидаризировались с мусульманами, а не с православными сербами.

Непосредственно после трагедии в Нью-Йорке и Вашингтоне большинство мусульманских политиков России много рассуждало о том, что, пока вина мусульман в терактах не доказана, разговоры об 'исламском терроризме' некорректны, провокационны, реанимируют исламофобию. Последнее вызывало беспокойство российских мусульман, поскольку в 90-е годы предубежденность в отношении ислама среди населения заметно выросла ⁴. С другой стороны, из частных бесед можно было уловить, что немалая часть мусульман, включая политический истэблишмент, вслед за Кремлем публично осуждая терроризм, в то же время высказывала мнение, что уничтожение зданий в Нью-Йорке есть своего рода 'исламский ответ' на глобальный американский вызов.

Антиамериканизм порой афишировался достаточно откровенно. И здесь мусульманские политики солидаризировались с российскими коммунистами и националистами. В октябре 2001 года на Васильевском спуске, что в непосредственной близости от Кремля, Евразийская партия России совместно с Компартией Российской Федерации планировали провести совместную акцию, целью которой было осудить глобализм, претензии США на гегемонию в мире и неадекватность их действий в Афганистане. Однако, не желая обострять отношения с Кремлем, мусульмане все же отказались от проведения этой манифестации.

Эта ситуация вновь напомнила о том, что среди российских политиков, особенно среди левых и националистов, есть те, кто готов сотрудничать с исламом (в том числе радикальным, фундаменталистским) на основе совместной борьбы против Запада. В январе 2002 года в оппозиционной радикальной газете 'Завтра' было опубликовано новогоднее поздравление гражданам России. Тексту сопутствовал рисунок, на котором были изображены лидеры российских коммунистов и националистов. В правом же углу рисунка красовался человек в чалме и с автоматом, в котором угадывались черты Усамы бен Ладена ⁵.

В ноябре–декабре 2001 года в российских изданиях коммунистического и националистического толка стали появляться материалы, в которых сопротивление талибов американцам сравнивалось с героизмом советских солдат в Великой Отечественной войне. В который раз вспоминался аятолла Хомейни, провозгласивший США 'большим сатаной'. (Кстати, бои палестинских мусульман в Рамаллахе против израильской армии сравнивались со Сталинградской битвой ⁶)

Что касается кремлевских политиков, то они стараются максимально разыграть угрозу исламского вызова, чтобы повысить статус России в системе международной безопасности. По мнению военного эксперта по проблемам ислама Сергея Мелькова, исламский фактор 'усиливает коалиционную составляющую ее политики' ⁷. Кроме того, солидаризируясь с борьбой США и их союзников против исламского терроризма, Москва надеялась, что Запад с бoльшим пониманием отнесется к ее действиям против чеченских сепаратистов, связанных с международными исламскими организациями. Эти надежды оправдались не до конца, поскольку уже в декабре 2001 года в Европе и США возобновилась критика России за нарушение прав человека в Чечне.

В то же время обращает на себя внимание то, что, поддерживая Запад, Кремль дал понять своим союзникам, в первую очередь США: отношения России с мусульманским миром не тождественны отношениям между ним и Западом, в силу особенностей своего геополитического положения, специфики исторических связей Россия не может и не будет копировать американский курс, а в отдельных случаях откажется от его безоговорочной поддержки. Прежде всего это касается отношений Москвы с Ираном и Ираком, которые вот уж более десяти лет являются объектом систематической критики со стороны США. Для России же эти отношения важны не только с экономической точки зрения (возможно, что с Ираком они вообще убыточны), но в плане самоутверждения, демонстрации способности проводить независимый курс.

Одновременно в Москве без удовольствия наблюдают начавшееся осенью 2001 года интенсивное военное проникновение США в Центральную Азию, а с начала 2002 года – в Панкисское ущелье Грузии, где были замечены люди из 'Аль-Каиды'. Можно согласиться с теми американскими политиками, которые полагают, что США должны прийти в регион Центральной Азии и Закавказье 'всерьез и надолго', взять на себя обязательства по трансформации и ускоренному развитию местной экономики, оказать всемерную финансовую и прочую помощь, что в итоге обеспечит здесь стабильность и процветание. Но существует опасность – и при том немалая – что массированное присутствие американцев, в частности, в Центральной Азии, не сможет переломить там ситуацию, напротив: поспешность реформ, устойчивая коррупция, непрофессионализм местной администрации – все это ускорит расслоение в обществе, приведет к его дестабилизации и в конце концов обернется социальным взрывом, который может принять религиозную форму.

Насколько актуальными в этой связи будет оставаться для России проблема исламского вызова – как внутреннего, так и внешнего?

Значение ислама во внутренней жизни России является непреходящим. Это объясняется полиэтническим и поликонфессиональным характером государства, демографией, а также периодически возникающей напряженностью в районах концентрированного проживания мусульман и в мусульмано-христианском пограничье. Конечно, не религия является первопричиной возникающих там трудностей. Однако реакция на них людей и конфликтогенная ситуация практически неизбежно получают ту или и иную степень религиозной окраски.

Развиваются связи российских мусульман с зарубежными единоверцами. Одно из объективных последствий этого – продолжающееся проникновение в Россию новых, нетрадиционных богословских и идеологических установок, оказывающих противоречивое воздействия на сознание мусульман, на их политическую активность.

Мусульмане России ощущают себя частью мировой уммы и чувствуют себя сопричастными ко всем событиям, внутри нее происходящим или с нею связанным. Они болезненно восприняли сентябрьские события 2001 года, особенно в связи с тем, что в России, как никогда, интенсивно заговорили об исламской угрозе, о внешнем 'исламском вызове'.

Если понимать под этим внешним вызовом близкое соседство России с мусульманскими странами, в том числе с теми, которым присуща фундаменталистская идеология, где исламские радикалы стоят у власти или действуют в оппозиции, то такой вызов, безусловно, существует, и задача России давать на него взвешенный, соответствующий ее национальным интересам ответ. Если же рассматривать 'исламский вызов' исключительно как прямую угрозу российским интересам, то такой подход суживает для России возможности политического маневра, ограничивает сферу ее активности в мусульманском мире. К тому же острие исламского радикализма никогда не было направлено в первую очередь против России (война Советского Союза в Афганистане – частный случай, но даже она полностью не подорвала позиции СССР в мусульманском мире).

Абсолютизация российскими политиками и военными 'исламского вызова' служит для доказательства 'европейскости' России, для сближения ее с Западом. Совместная борьба против исламской угрозы должна содействовать превращению России в одну из ключевых фигур международной системы безопасности.

[1] Ислам и мусульмане России. Москва, 1999, №205

[2] Постнова Вера. Еще одно взятие Казани, в: Независимая газета, 04.03.2002

[3] Народное слово (Ташкент), 20.05.2000

[4] Кудрявцев А.В. Исламофобия в постсоветской России. Институт востоковедения РАН, Москва, 1998, с.170.

[5] Завтра, 01.2002.

[6] Софрончук Василий. Израиль: гостеррор, в: Советская Россия, 02.04.2002.

[7] Мельков С.А. Исламский фактор и военная политика России. Москва, 2001, с.118.