Сегодня консерватизм существует в рамках так называемого неолиберального консенсуса. Современный неолиберализм помимо политической идеологии представляет собой культурные институты и модели самоидентификации, которые определяют идентичность современного обывателя. Причем даже такого обывателя, который совсем не интересуется политикой.
Матрицу неолиберализма составляют сценарии массового потребления, система "толерантных" табу, привилегии меньшинств, христианофобия, маргинализация института семьи, отрицание биологического определения пола и многое другое. Консерватизм включен в эту парадигму как одна из допустимых форм полемики о ценностях при условии поддержки общей либеральной системы социальных нормативов и регуляторов.
Эта поглощенность консерватизма неолиберальной социокультурной матрицей определяет сегодняшнюю специфику его существования. Консерватор в этих условиях не может ясно указать на те социальные институты и практики, которые он хотел бы сохранить или перестроить, поскольку они выстроены под либеральную модель. Максимум, что он может – это напоминать обществу о важности "традиционных ценностей" и "христианской морали". При таких условиях, демонстрируя некоторое свободомыслие на словах и обеспечивая видимость общественной дискуссии, консервативная позиция фактически лишь помогает укреплять либеральные институты.
Следствием этого положения является размытость самого понятия "консерватизм", которое в широком бытовом употреблении остается синонимом "косности", "отсталости", "старомодности". Такие коннотации способствуют решению одной конкретной политической задачи. Эта задача состоит в том, чтобы расцепить в сознании обывателя консерватизм с концептосферой понятия "традиция", которое положительно маркирована в сознании того же обывателя.
Целью современного либерального капитализма является устранение либо перестройка традиционных институтов, включая церковь, семью, нацию, систему образования. Ведь всякая традиция способствует утверждению в обществе единых правил и прав, то есть де факто уменьшению социального неравенства, в то время как нынешняя социальная модель основана на привилегиях меньшинства, на культивировании различий, фрагментации общества и дроблении политической, культурной и любой другой субъектности. Древний принцип "разделяй и властвуй" перенесен сегодня в область самоидентификации. И современный консерватизм, построенный на системном мышлении, на архетипе целостности и единства, пока ничего не может этому противопоставить и предотвратить разрыв традиции.
Тем временем Церкви, например, настойчиво предлагается отказаться от ряда догматов – например, от понятия "грех", от так называемого "тезиса об исключительности Христа", от церковнославянского языка службы, от осуждения однополых союзов. А ведь однополые союзы не просто некое исключение, они призваны трансформировать весь институт семьи, от которого зависит воспроизводство и содержание других общественных институтов. А именно – общепринятой морали, гражданских консенсусов, профессиональных групп, образовательных стандартов и даже принципов экономической политики. Негласные нормы поведения в обществе производны от того, что закладывается семьей, при этом семья в среднем всегда более традиционна и более "солидарна", чем общество в целом.
Неолиберализм противопоставляет нации искусственно спроектированные сообщества. Для этого культивируются социальные различия, а не сходства. Общество фрагментируется, превращаясь в конгломерат меньшинств, миноритарных социальных групп. Вместо исторических национальных государств пропагандируется "мир, состоящий из регионов". В системе образования доминирует принцип узких компетенций вместо единых системных знаний и научно-критических норм.
Все эти явления свидетельствуют о нарастании социального регресса. Регресс порождает ощущение безвозвратной утраты обществом его бесценного исторического опыта, а консерватизм при этом лишается своих основных исторических позиций. Принимая предложенную ему социальную повестку, современный консерватор вынужден имитировать связь с историей, играть роль эдакого общественного архивариуса или музейного работника. Но он не в состоянии по-настоящему говорить от имени традиции, представлять ее дух и букву.
Такова роль консервативной мысли в политической реальности позднего модерна. Эту ситуацию можно назвать неолиберальным "пленением" консерватизма. Но, к счастью, ситуация не настолько безвыходная, какой кажется на первый взгляд.
Новый и в чем-то неожиданный шанс для консерватизма связан с нарастающими явлениями мирового кризиса, в условиях которого происходит быстрый износ прежней, неолиберальной идеологической постройки.
В экспертном сообществе уже давно открыто констатируют: "Либерализм имеет, да и всегда имел крайне мало общего с демократией. В рамках этой удивительной доктрины 85% считаются "не соответствующими цивилизационным стандартам", поэтому никакие нормы на них не распространяются. Авторы небезызвестной брошюры "Унтерменш" были бы довольны такой социальной проекцией своих идей" [1, с. 153]
И эта ситуация имеет историческое объяснение. Как писал русский философ А.С. Панарин, "просвещенческий гуманизм, в отрыве от христианского архетипа сострадательности, превращается в идеологию сверхчеловека, претендующего на то, чтобы монополизировать современность и объявить большинство неполноценной расой традиционалистов" [2, с. 30].
В результате "благородную открытость просвещения они заменили эзотерикой "демократического" расизма, связанного с убеждением в том, что демократия имеет свой цвет кожи и свой тип ментальности, характеризующий европейского "белого человека". В начале 90-х годов, мало кто обратил внимание на тот факт, что "новые демократы" мыслят по-расистски, отказываясь от установок христианского и просвещенческого универсализма" [2, с. 15.]
Кризис либеральной модели дает консервативному направлению "второе дыхание" новый исторический шанс. Но воспользуются ли консерваторы этим шансом, смогут ли сформулировать свою социальную позицию, свои идеалы и найти свой язык – это пока открытый вопрос. Главная проблема в том, что в условиях кризиса либерализма не сам консерватизм находит в себе силы выйти из политического гетто, но исторические обстоятельства ему в этом помогают.
Зададимся вопросом, что конкретно мы увидим в ближайшее время под вывеской консерватизма при таком исторически благоприятном для него кризисном сценарии? Здесь необходимо сделать отступление в сторону типологии современного консерватизма.
Рассматривая консерватизм как мировое явление, ученые выделяют множество его разновидностей – традиционалистский, реформистский (либеральный), либертаристский, неоконсерватизм... Несколько лет назад я сам проводил классификацию российского консерватизма, в рамках которой выделил антикварный консерватизм (ориентированный на тот или иной фрагмент исторической реальности, например, романовскую монархию времен Николая Второго), резонерский консерватизм, "комконсерватизм" или консерватизм советского типа, евразийский консерватизм, либерал-консерватизм, а также симулятивный консерватизм националистического толка, церковный и околоцерковный консерватизм, социал-консерватизм.
Как можно заметить, эта сумма частей едва укладывается в рамки обобщающего их понятия, и это, в общем, закономерно. Но одна из существенных современных тенденций состоит в том, что в условиях нарастания мирового кризиса все заметнее становится невозможное ранее парадоксальное сближение консервативных и некоторых левых идей, прежде всего идей социальной справедливости и социального государства, своего рода политическая "рокировка". По всей видимости, это явление не только российского, но мирового масштаба. Так, например, Марин Ле Пен использует повестку социалистов, предлагая лозунги, близкие рабочему классу, синим воротничкам. Она сводит воедино вопросы заработной платы, условий труда, трудоустройства – и проблему миграции, иностранной рабочей силы.
Националисты и евроскептики отбирают у левых уличную и рабочую аудиторию, поскольку предлагают свои пути решения проблемы конкуренции и трудовой занятости, пусть и в контексте миграционной темы. Российские левые публицисты отмечали этот феномен двойной аудитории. И в связи с этим утверждали, что успех Национального фронта – результат "банкротства" французских левых, которые дали либеральному мейнстриму себя поглотить, отказались от борьбы и в итоге потеряли сторонников, которых подобрали другие. Те, кто не побоялся четко заявить свою позицию.
Есть все основания сетовать на инертность европейских левых. Но лично я вижу в этой ситуации и более общую закономерность самого идеологического дискурса. Это проявление гибридного сознания позднелиберальной эпохи, точнее, его проекция на сферу политики.
Рост такого явления как консервативный социализм или социал-консерватизм сегодня очевиден. В России этот процесс набирает силу, о чем свидетельствуют статьи, опубликованные в двух социал-консервативных сборниках "Перелом" (переведен на английский язык) и "Плаха", а также в альманахе "Тетради по консерватизму". В последнем в качестве лейтмотива проходит следующая мысль: "Памятуя, что Февраль был попыткой втиснуть Русский мир в "либеральный проект", а Октябрь – в еще более жесткий формат проекта коммунистического, мы можем, наконец, оценить по достоинству все еще не реализованный потенциал того, что можно обозначить как "консервативный проект" [3, с. 8]
В отличие от классического консерватизма русский социал-консерватизм вскрывает роль традиции как движущей силы социогенеза и очищает "консерватизм" от таких оценочными понятий и ярлыков как "пассеизм", "охранительство", "архаика", "патриархальность". Он трактует традицию как интегральное явление, как диалектический процесс, включающий в себя и исторически устойчивые и изменчивые, новационные содержания, устанавливая между ними необходимый баланс. Например, идею социальной справедливости такой консерватизм склонен возводить к нормам христианской этики, а нормы демократии к влиянию общины как исторической формы "народоначалия".
У части консервативного лагеря в последнее время растет интерес к левой политике. Вполне очевидно, что при сохранении нынешних тенденций в мировой политике этот идейный синтез в России будет укрепляться и оказывать влияние на развитие консервативной мысли.
Список литературы
1. Белжеларский Е.А. Распад либеральной идентичности. / Плаха. 1917–2017: Сборник статей о русской идентичности. М.: ПРОБЕЛ-2000, 2015.
2. Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. – М.: Эксмо, 2003.
3. Поляков Леонид. Слово к читателю. Тетради по консерватизму: Альманах Фонда ИСЭПИ: №3. – М.: Некоммерческий фонд – Институт социально-экономических и политических исследований (Фонд ИСЭПИ), 2016.
Источник: Тетради по консерватизму. №1, 2017
