Татьяна Ковалькова. О концепции "Бронзового века"

Позволю себе немного общих замечаний для прояснения ситуации. За постперестроечное время успело уже устояться понятие "Бронзовый век русской литературы" и шире – культуры. Школьниками пишутся рефераты, открываются новые имена, учёными разрабатываются самые разнообразные концепты под этим общим названием, политики и публицисты ради размежевания с оппонентами также взяли его на вооружение. И только художникам, чьё творчество, призвано олицетворять этот концепт, по правде сказать, до этого нет дела.

Для хаотичного и потому живого культурно-литературного процесса, оно суть лишнее, превосходящее жизненные необходимости этого самого процесса, этакий бутерброд с икрой на столе три дня не евшего художника. Ему бы щец! – то есть друга-слушателя, редактора-издателя и домработницу, чтобы тряпкой и щёлоком погоняла бы местных бесов из всех грязных углов, зажгла бы фитилёк – символ тепла и света.

Бронзовый век, как и Серебряный и Золотой нужен только читателю (зрителю), который отстаёт от писателя (художника) минимум на четверть века (идущие "с веком наравне" – очень от него отстают). Сколько утекает воды в жизни творца за такое время! Вот и сам он другой, а его тексты передают свет былой, умершей в нём звезды. Он пишет иные тексты, посылая их в будущее. Художник обречён всё время умирать и возрождаться, умирать и возрождаться, как вечно воскресающий Дионис. Он не может стоять на месте, ибо остановка... поворот головы ...Лотта-Орфея-Одиссея... назад – не равнозначен смерти, не прекращает жизни, но избавляет от дара. Остановиться – значит потерять из вида ниточку пути, оглянуться – значит утратить веру, а с ней и энергию движения.

Итак, пребывая в напряжении и страхе всю жизнь, художник не имеет резерва времени думать о концептах. О них призваны думать философы и специалисты по текстам – веды: литературоведы, искусствоведы, музыковеды – любители и ценители состоявшейся формы. Однако, объективация возможна, когда процесс уже завершён. Но, поскольку он, по множеству субъективных ощущений, всплывает в своей актуальности то здесь, то там, субъективные его трактовки важны для выделения главных характеристик.

Что же мыслители современности говорят о понятии "Бронзовый век", и какое отношение к нему имеет поэт Олег Охапкин? Начнём с конца. Простодушный по душе и мужественный по наружности, красивый лицом и телом Олег Охапкин, как правило производил в "приличном обществе" конфуз, то есть на латыни – впечатление смешанное, запутанное. А поскольку обладал и невероятной энергией, то не слушать его было невозможно. И вот такой человек написал в 1975 году небольшую поэму "Бронзовый век" из совокупности разговоров на эту тему в ближнем круге. В ней он перечислил "бронзовых" поэтов: "Красовицкий, Ерёмин, Уфлянд, Глеб Горбовский, Соснора, Кушнер, Рейн да Найман, Иосиф Бродский, Дмитрий Бобышев да Охапкин, Ожиганов, Кривулин, Куприянов Борис да Виктор Ширали... Стратановский, кто же /Не вспомянет о них! Без них-то/ Было б грустно. Скажи, Сережа.../ Чейгин, Эрль... может. Лён иль кто-то/ Из других: Величанский, либо/ Кто ещё, но открыл ворота / Всей процессии. Всем спасибо".

Понятно, что обозначенный таким образом круг знакомых между собою московских и ленинградских поэтов, не мог вместить всех живущих и творящих в советском культурном подполье авторов. А это Лианозовский и Южинский круг в Москве; круг Роальда Мандельштама и "Орден нищенствующих живописцев", позже поэты Малой Садовой в Ленинграде, и другие. Что же создавало именно этот круг?

И когда Он вошёл в сердца нам.
Мы толпою пред Ним стояли.
Но дружиною стали, кланом.
Чуть бичи Его засвистали.

Он исторгнул из Храма лишних.
Торговавших талантом, чтобы
Воцарился в сердцах Всевышний,
А в торгующих – дух утробы.

И пошли по домам поэты.
Те, кто Бога встречали – с миром,
А купцы разбрелись по свету
Золотому служить кумиру.

"У Охапкина речь идёт о поэтах, которых коснулся Христос, – они вновь почувствовали Божье дыхание. Вернули жизни религиозную составляющую, которая была утрачена в декадансе, отвергнута в футуризме и тщательно замаскирована в советской литературе. Хотя после войны это чувство всколыхнулось. Легко заметить, что в этих "святцах" нет "официальной фронды", нет ни одного поэта Политеха. И это закономерно.

Собственно именно Олег Охапкин и создал понятие Бронзового века, почувствовал его и дал ему название. Разумеется, всего этого недостаточно. Чтобы определить рамки явления профессионально, а не поэтически, нужен был кто-то, кто сумеет выйти за пределы поэтического цеха. Этим человеком и стал Слава Лён. Практически он оказал потомкам ту же услугу, которую когда-то оказал им и Николай Оцуп, застолбивший название соседней эпохи в своей статье "Серебряный век русской поэзии", впервые напечатанной в 1933 году в парижском журнале "Числа".

Грандиозный резонанс – память о жертвах и мучениках войны и память о жертве Нового Завета – впервые осветило для меня всю суть Бронзового века как новой эпохи. Это было возвращение к моральным глубинам русской традиции, где всякая жертва – напоминание о Его жертве. Так зарастал исторический разрыв между традицией советской и дореволюционной, собирались воедино разные части народного тела. Это было возвращение к глубинным смыслам". (1)

Такая трактовка Бронзового века Александра Щипкова находится в полном согласии с самоидентификацией в нём Олега Охапкина. Однако Охапкин идёт дальше.

Я восславил не столько неких
Современников, сколько речь их,
На которой легла печать.
Приучившая нас молчать.

И далее:

Быстротечен их век и тесен
Круг назначенных Богом песен.
Всё, чему суждено греметь,
Им придётся в молчаньи петь.

Лишь тогда отдохнут от бронзы.
Как начнётся эпоха прозы.

Речь молчания. Это вторая громадная тема, которая обозначена Олегом Охапкиным, как основная характеристика Бронзового века. Есть не мало глубоких работы на эту тему наших современников и филологических (2) и философских (3), не говоря уже о богословского-философском дискурсе Серебряного века, спровоцированном Владимиром Соловьёвым. Последователи Соловьёва обратились уже прямо к трудам Григория Паламы, разделившись на два, почти непримиримых, лагеря: софиологов – С.Булгаков, А.Лосев, П.Флоренский и неопатристов – В.Лосский, о. Георгия Флоровский, В.Эрн. Но поэзия тем и хороша, что избегает системы доказательств, имея её в интенции и передавая через образы и энергию слова.

И если это принимать во внимание, как одну из основных характеристик поэзии Бронзового века, то в нём оказываются многие авторы, биографически не попавшие в "ближний круг" общения Охапкина и, до наоборот, выпадают из "бронзовых" многие в нём обозначенные. Так, например, в него попадает пригретый в Вологде поэт Михаил Сопин – аскетического, Шаламовского устроения; поэты и художники разгромленного в 1930-е годы круга Филонова и Стерлигова. А вот по лицеприятию разработчика теории Славы Лёна причисленные к "бронзовым" – благополучные Бэлла Ахмадулина или Сергей Довлатов – явно из него выпадают. Здесь главное умерить своё жадное желание вместить всех творящих с 1953 по 1989 (2003?) – по классификации Лёна, – в Бронзовый век. Непопадание туда вовсе не означает отсутствие таланта, но это авторы принадлежащие другим формациям, пока ещё не имеющим окончательного наименования. Но это тема не на одну исследовательскую работу.

История возникновения, распространения и функционирования понятия "Бронзовый век" точно такая же, как и у понятий "Золотой" и "Серебренный" век. (4) Есть человек, который его придумал, есть следующий человек, который его систематизировал, и есть дальнейшее мифологическое (а потому многовариантное) бытование термина. Все имена хорошо известны. Здесь же хотелось бы остановиться на культурологическом аспекте этих понятий.

Итак, Золотой век русской литературы (здесь и далее мы ограничимся всё же литературой) – это период первой трети XIX века, то есть, в отношении авторов – от Пушкина до Тютчева. Это развитие на русской почве больших стилей – романтизма и реализма. Но, как Золотой (именно для русской культуры) век, он состоялся уже по завершении его творцами определённой работы: реформирования русского литературного языка, на котором они совершили прорыв национальной литературы (на тот момент уже с не менее 300-летней историей) на уровень общеевропейской (классической) литературы, ведущей свою генеалогию от литературы античной. Так появилась "русская классика", благодаря которой нас знает весь мир. Мы восприняли и освоили все коды европейской культуры, создав на их основе прекрасное здание чистейшей по искренности христианской культуры, в то время как в самой Европе христианство рационализировалось протестантизмом и теряло новизну откровения. И если это брать за главную характеристику Золотого века, то временные рамки – первая треть XIX века – должна считаться местом её зарождения, а весь "век" считать законченным со смертью главного его пророка – Ф.М.Достоевского.

Девятисотые годы того же XIX века – место зарождение века Серебренного. Его характеризует развитие последнего большого (то есть общего для всей Европейской цивилизации) стиля – модерн. Делает его таковым новое рождение нового языка, причём, не только литературного, но, благодаря бурной эпохе научных открытий – принципиально нового во всех сферах искусства. Этот "век" оказался кратким – всего два десятилетия, до Первой Мировой войны, нарушившей естественный ход развития искусства, но интенсивность мысли была таковой, что наработок хватило практически на целый календарный век развития. В отношении авторов: это время от Блока до Заболоцкого. Последнего можно считать междумирком. С него, по сути, начинается век Бронзовый. В этот период интерес к античному наследию был не столько стилистическим, как в Золотом веке, сколько духовным. Правомочно вполне назвать культурное явление века Серебренного русским Ренессансом (или Проторенессансом по концепции "Бронзового века" Натэллы Сперанской). В других образах: век Золотой назван веком Аполлонической Античности, век Серебренный – Дионисийской.

Если тему развивать далее в этой системе координат, то Бронзовый век призван совместить опыт предыдущих эпох: "Известно, что на одном фронтоне Дельфийского храма был изображён Дионис и его фиас, в то время как на другом – Аполлон в окружении своей свиты. Нам предстоит осуществить этот синтез, помыслить божественный союз, открыть новую страницу в истории великой русской философии и культуры. За Серебряным веком следует век Бронзовый, век союза Аполлона и Диониса, век Третьего Возрождения". (5)

В символическом плане ожидание новой эры освоения Античности представляется и закономерным, и обнадёживающим. Однако, в первую очередь, речь вновь идёт о новом языке. Новые метафизики (это самоопределение философов Международного Евразийского движения) пребывают в ожидании Бронзового века, как Третьего Возрождения. Если к тексту "Теогонии" Гесиода относится, как к прикровенному изложению тайн мироздания (а не генеалогии языческих демонов, читай богов), то пять веков человечества (четыре по Овидию) предстают повторяющимися на каждом новом витке истории циклами. Этот постулат эпохи Античности на новом витке научного прогресса совпадает с открытием Дмитрия Михалевского фрактальности бытия на всех его уровнях. Обнаружив первоначально эти закономерности в сфере развития восприятия пространства и художественной формы, для объяснения этих закономерностей он ввёл понятия "парадигмы пространственной мерности" и "парадигмального цикла".

"Онтоистория представляет собой циклическую развёртку парадигмального цикла на всё более высокие уровни бытия. Циклический процесс, развивающийся на нескольких уровнях, может быть описан как фрактал. В этом случае фрактал отличается от развития "по спирали" тем, что каждый предыдущий цикл развития оказывается первым этапом каждого следующего цикла.

Прогресс сознания подчиняется тому же закону, что и эволюция всего живого: закону циклического повышения размерности. Также – циклически размерно – формируются социальные структуры общества. Также – через повышение размерностей – развивается морфогенез продуктов творческой деятельности человека и также выстраивается история развития Культуры, как пространства бытия души человека".(6)

Открытая Дмитрием Михалевским закономерность внушает уверенность, что новый язык – литературный в частности – будет сформирован, из многих имеющихся наработок, в ближайшее время.

Работа эта длится не одно десятилетие. Настолько давно (благодаря Андрею Платонову, обэриутам, хеленуктам и другим), что позволило уже в 1959 году появится на свет замечательному по своему литературному достоинству Манифесту Квалитизма (от англ. – quality – качество). По причине его краткости и важности реперных точек приведу его целиком:

МАНИФЕСТ КВАЛИТИЗМА

1. "Дыр – бул – щыл", – это итоговый прорыв гениев Серебряного века: это НУЛЬ-СТИХА. Нуль-языка как материала. Нуль-метра как формы. Нуль содержательного значения и смысла. Но это – Великий Гимн бессмертному движению стиха.

2. Когда Кручёных с Малевичем достигли "самого низа" – НУЛЯ – и думали, что это – КОНЕЦ, то снизу постучали: Василиск Гнедов. Кулаком "Поэмы конца". Но это были уже НЕ СТИХИ, это был поэтический ЖЕСТ. "Так умирал Великий Сиг". Так завершился Серебряный век.

3. Мы открываем – Бронзовый. Мы, квалитисты, при-званы – через десятилетия концлагерей, немотствования, догутенберговщины – возродить качественно совершенный русский стих качественно новом языке.

4. Поэзия ничего не от-ражает. Поэзия – по-ражает. Она вы-ражает СУТЬ: трагическую подоплеку рас-пахнутого поэтом МИРА. И – за-пахивающей его ЗЕМЛИ. На какой ОНИ – поэт и его мир – СТОЯТ!

5. Высвобождение языка из-под спуда логики и грамматики – наша первая цель. Цель – на-помнить о родстве СТИХА И СТИХИИ. Слово во вдохновенном стихе должно стать НЕ-ВОЛЬНЫМ – ПРО-ИЗВОЛЬНЫМ – ВОЛЬНЫМ.

6. Следует прорваться к ПРАЯЗЫКУ ветхого Адама. Какой первым – со вдохновением и смыслом – дарил ВЕЩАМ – ИМЕНА.

7. Через слово – к сущности. От сущности – к Богу!

По поручению первых квалитистов
Слава Лён, 13 декабря 1959,
Московский университет

В 1978 году Слава Лён в своём австрийском альманахе NRL опубликовал концепцию "Бронзового века русской культуры (1953 – 1989)". Далее, в монографии "Древо Русского Стиха" (1983) он зафиксировал более 50 "неподцензурных (подпольных) школ русского стиха Бронзового века в поле русской поэзии". Насколько каждая из них принадлежит Бронзовому веку – рассудит время. Составленная коллективом авторов – друзей Лёна поэтическая антология "Бронзовый век русской поэзии" вышла в свет лишь в 2013 году. (7) В 2014 году на первых Охапкинских чтениях в Петербурге квалитист и ре-цептуалист поэт Слава Лён публично признал, что авторство термина принадлежит Олегу Охапкину. Будучи единственным до этого момента толкователем этого понятия, он открыл тем самым путь к внимательному прочтению поэмы Олега Охапкина. Благодаря Охапкину понятие "Бронзовый век" обретает свою экзистенцию, выходит из под контроля тоталитарной системы придуманной Лёном.

Согласно концепции Лёна, Бронзовый век отмечен четырьмя стиховыми системами (стимами): стима традиционного стиха – стима квалитизма – стима концепта – стима верлибра (или "русский свободный стих" по Буричу). Непонятно только, почему это прерогатива Бронзового века? В веке Серебренном можно обнаружить те же тенденции, если поставить задачу поиска аналогов.

С 2005 года стала активно продвигаться Лёном и Кувалдиным (возможно и другими) новая концепция – Ре-Цептуализма. Пунктов в манифесте Ре-Цептуализма всё время прибавляется (от 10 – по публикации в "Митином журнале", до 17 – в "ReceptART"). Но он неизменно начинается с артистической фразы Владимира Эрля: "Всё отменить!" А далее Ре-Цептуализм объявляется искусством Третьего тысячелетия, а заканчивается по разному: либо – "бессмертие обретается в знаке", либо – "искусство, как Бог, бессмертно". В середине, пунктом 9 значится: "Ре-Цептуализм отвергает искусство в "художественных образах", у-тверждая семиотическое искусство – в знаках и символах: язык иератур, сигнатур, символоров – язык Третьего тысячелетия (да здравствует Михаил Шварцман!).

Один из авторов этого сборника литературовед и философ Александр Марков вполне убедительно соединил в сравнении "искусство в художественных образах" Охапкина и иературы Шварцмана, ибо ориентировался не на форму их произведений, а на содержание. Последуем же за его мудростью и прочтём поэму Олега Охапкина новыми глазами:

БРОНЗОВЫЙ ВЕК

С.С.

На Галерной чернела арка.

В Летнем тонко пела флюгарка,

И серебряный месяц ярко

Над серебряным веком стыл.

А. А.

Красовицкий, Ерёмин, Уфлянд,

Глеб Горбовский, Соснора, Кушнер...

Макинтошами, помню, устлан

Путь Господень в живые души.

Рейн да Найман, Иосиф Бродский,

Дмитрий Бобышев да Охапкин

Наломали пред Ним берёзки,

Постилали цветов охапки.

Ожиганов, Кривулин... Впрочем,

Дальше столько пришло народу.

Что едва ли строфу упрочим,

Если всех перечислим сряду.

Куприянов Борис да Виктор

Ширали... Стратановский, кто же

Не вспомянет о них! Без них-то

Было б грустно. Скажи, Сережа...

Чейгин, Эрль... может. Лён иль кто-то

Из других: Величанский, либо

Кто ещё, но открыл ворота

Всей процессии. Всем спасибо.

И когда Он вошёл в сердца нам.

Мы толпою пред Ним стояли.

Но дружиною стали, кланом.

Чуть бичи Его засвистали.

Он исторгнул из Храма лишних.

Торговавших талантом, чтобы

Воцарился в сердцах Всевышний,

А в торгующих – дух утробы.

И пошли по домам поэты.

Те, кто Бога встречали – с миром,

А купцы разбрелись по свету

Золотому служить кумиру.

Разбрелися по всем дорогам.

Приступили ко всем порогам,

И на бронзовосерых лицах

Тихо бронзовый век горел.

На Галерной пылала арка.

Доносились битлы из парка,

И на жарких старинных шпицах

Летний зной день за днём старел.

А по набережной блокадной

Той походкой слегка прохладной

Горемык, стариков, калек

Двадцать первый маячил век.

Век железный. Теперь уж точно.

Но в него мы войдём заочно.

Нас раздавит железом он –

Век машина, Число-закон.

Но поэзии нашей бронза

Над машиною встанет грозно,

Серафически распластав

Огнецветный души состав.

И над веком Числа незримо

Шестикрылого серафима

Отразит глубина сердец.

Так велел ей времён Творец.

И вспомянет нас новый Ньютон,

Ломоносов, Державин в лютой

И железной своей тоске.

Мы не строили на песке.

Мы стояли на тех гранитах.

Где священная речь убитых

Ваших пращуров, наших лир

Освятила грядущий мир.

Но в жестокие наши годы

Мы слагали вот эти оды.

Возводили алтарный свод.

Где Глагол к нам сходил с высот.

Это в бронзовом нашем веке

Совершилось. Пришелец некий

Босоногий меж нас ходил.

К вам доходит лишь дым кадил.

И за это видение Слова

Нам досталась такая слава,

О которой судить не нам.

Жизнь даётся по именам.

Им ещё прославляться рано.

Но, что делать, когда так странно

Открывается книга тех,

Кто из мёртвых восставил стих.

Эта бронза ещё в расплаве.

Но ваятель отливку вправе

Совершить на хозяйский глаз.

Помяните, поймите нас!

Мы пройдём, как пред нами те, кто

Назначал нам пути и вектор.

Но пройдёте и вы, кто там

Настигает нас по пятам.

Это всё, что хотел сказать я.

Впрочем, все стихотворцы – братья,

И в железное время то

Не осудит меня никто.

Я восславил не столько неких

Современников, сколько речь их,

На которой легла печать.

Приучившая нас молчать.

Бронзовеющий стих надыбав,

Я гляжу, как друзья на дыбах

Постаментов молчат и ждут

Послабленья. Напрасный труд.

Быстротечен их век и тесен

Круг назначенных Богом песен.

Всё, чему суждено греметь,

Им придётся в молчаньи петь.

Лишь тогда отдохнут от бронзы.

Как начнётся эпоха прозы.

Эх, поэзия! Грёзы, розы...

Русской лиры прямая медь.

1975

1. Щипков.А. Бронзовый век России. Взгляд из Тарусы. СПб.: Русская культура, 2015.

2. Веролайнен.М. Речь и молчание. Сюжеты и мифы русской словесности. Предисловие С. Г. Бочарова. СПб.:Амфора, 2003, 503 стр. // О.Сокурова. Слово в истории русской духовности и культуры. Предисловие Ю. К. Руденко – СПб.: СПбГУ, 2013. – 392 с.

3. Бибихин.В. Внутренняя форма слова. СПб.:Наука, 2008 – 420 с. // М.Михайлова. Эстетика молчания. Москва: Никея, 2011. – 319 с.

4. Омри Ронен. Серебряный век как умысел и вымысел. М.: О.Г.И., 2000. 152 с.

5. Сперанская. Н. Дионис преследуемый. М.:Культурная революция, 2014. //Интернет статья "Русская античность", 2016.

6. Михалевский Д. Пространство и бытие. СПб.: Алетейя, 2017. – С. 167.

7. Академия русского стиха: антология: [в 2 т.] / Мировая акад. рус. стиха (Нью-Йорк – Париж – Москва – СПб.); [авт. идеи Слава Лен; сост.: Слава Лен, Валерий Мишин; ред. Тамара Буковская]. – СПб. : ВВМ (Бронзовый век русской поэзии), 2013. – Т. 1. – 254, [2] с.: ил.; Т. 2. – 255, [1] c..