Родина СЛОНов

"Взять бы этого Канта, да за его доказательства и на Соловки!" – кто не помнит этого дельного предложения поэта Ивана Бездомного, так развеселившего Воланда. В Петербурге проходили Дни Соловков. Они совпали с Днем политзаключенных, 30 октября, отмечавшимся в СССР немногими отважными людьми нелегально и наказуемо с 1974 года, а с 1991-го ставшего официальным праздником в числе других праздников посткоммунистической России.

Альбом

В проведении Дней Соловков принимали участие международное общество "Друзья Соловков", представители Соловецкого музея-заповедника, Соловецкого монастыря, общества "Мемориал", благотворительного фонда им. Д.С. Лихачева и Музея Сергея Мироновича Кирова. Работники этого музея вкупе с Соловецким историко-архитектурным и природным музеем к знаменательным дням приготовили подарок: фотоальбом "С.Л.О.Н. – О.Г.П.У. Фотолетопись".

Фотоальбом был в свое время подарен чекистами Миронычу – чекисты отчитались перед хозяином Ленинградской области о проделанной работе. Первые фотографии выполнены архитектором-реставратором Петром Барановским, приезжавшим на Соловки вместе с комиссией расследовать причины пожара 1923 года; последующие снимки делал заключенный Эрлих. Ныне альбом, бывший в единственном экземпляре, растиражирован и снабжен текстами документов, статьями из журнала концлагеря "Соловецкие острова" и воспоминаниями соловчан.

Какое-то дикое, несообразное впечатление производят и этот альбом, и вся история Соловков с 1923 по 1930 год. Потом все было более или менее в русле общих зверств, вплоть до закрытия концлагеря в 1939 году. Но вот поначалу... Театр, музей, биосад, звероферма, журнал, газета, Соловецкое общество краеведов, научные труды рядом с матом, избиениями, издевательствами, бессудными расстрелами, пытками, непосильной работой – трудно понять, что здесь было самообманом, а что обманом; что наглым жульничеством, а что – слепотой революционных фанатиков.

С 1923 по 1925 год здесь располагалась политическая зона, где отбывали срок не "каэры" (контрреволюционеры) и не уголовники, а политзаключенные – эсеры, меньшевики, анархисты. Они не выходили на общие работы, избирали старост, у них был особый режим (например, они имели право гулять в любое время суток до отбоя). Когда начальник лагеря попытался отобрать право на прогулку, дело дошло до прямого неповиновения и расстрела.

В результате – международный скандал, да и не только международный. Давид Рязанов, член ЦК и первый директор Института Маркса-Энгельса (пока без Ленина), орал на заседании Центрального Комитета, что его "седины опозорены". Давида Борисовича расстреляли в 1930 году. Но до этого надо было еще дожить, а тогда, в 1923-м, на Соловки прибыла целая правительственная комиссия расследовать инцидент. Виноватыми были признаны "политики", "спровоцировавшие охрану". Потом, до самой "оттепели", и комиссий никаких туда не приезжало. В 1925-м политзаключенные были вывезены с островов на материк. Их ждали отмена статуса политических и растворение в общей массе узников.

На Соловках, покуда Архипелаг ГУЛАГ (по образному выражению Солженицына) поднимался из моря, все слиплось в такой неразъемный кровавый комок из лжи и веры, жестокости и прекраснодушия, цинизма и фанатизма, что поди разорви, поди разбери... Был монастырь, а стал концлагерь. Первый в истории со знанием дела построенный концлагерь. Не по необходимости, как у англичан во время англо-бурской войны, а, если можно так выразиться, идейно...

Монахи-инструкторы

История Соловков фантастична, как вся история России. Фантасмагорична, как вся история русской революции. Символична, как вся история русского ХХ века.

В фотоальбоме не отмечено (а жаль!), что новая жизнь Соловков началась с бунта монастырской братии против слишком делового и оборотистого, слишком бизнесменистого настоятеля отца Иоанникия. К началу ХХ века у отца Иоанникия было процветающее хозяйство. Сухой док, оранжерея, пароход, кирпичный завод, гончарное производство, гидроэлектростанция, были задумки насчет покупки самолета, но тут на острове в качестве монахов появилась флотская братва. Именно так – большое количество военнопленных моряков времен русско-японской войны, освободившись, постриглось в монахи. Они были неприятно поражены, попав вместо монастыря в процветающее хозяйство. Какие самолеты? Какие оранжереи? Бедность и равенство...

В 1917 году в самый разгар Февральской революции отца Иоанникия свергли и вместо него выбрали настоятелем отца Вениамина. Сторонники евангельской бедности и равенства были рады даже тогда, когда на острове появились чекисты. Поскольку – вот отличная формулировка, а за отличную формулировку можно простить, если не все, то многое – "диктатура пролетариата есть Евангелие, написанное атеистическими чернилами".

Новый настоятель был выслан на материк и убит в 1928 году. Большинство братии тоже выслали. На острове осталось 62 монаха, по иронии истории это оказались как раз сторонники Иоанникия – специалисты, обслуживающие разного рода производства. Специалисты ведь нужны всякой власти. В 1923 году, когда был организован концлагерь, они работали в этом заведении в качестве "монахов-инструкторов" – официальное наименование. Носили рясы, клобуки, получали зарплату. Отец Флавиан следил за соловецким маяком, отец Мелхиседек ведал портняжной мастерской, отец Самсон – кузней, отец Исидор обслуживал систему соловецких каналов, отец Авимелех – гончарное производство. Двое из них попали в пропагандистский фильм, снятый в 1928 году в ответ на шум в зарубежной прессе о том, что благодаря дешевому рабскому труду Советы сбивают цены на мировом рынке сырья.

В этом фильме появлялся отец Авимелех. Он не смотрел в кинокамеру, просто работал на гончарном круге. Под его пальцами глина приобретала самые разные формы. Снимал фильм небездарный режиссер, понимавший толк в символическом значении кадра. Человек – это глина, из которой можно вылепить все, что угодно: можно монаха, можно гончара, можно рабочего – вот что значила эта движущаяся картинка.

Отец Исидор в том же самом фильме был обозначен титрами: "Бывший монах Исидор – талантливый самоучка, смотритель каналов". "Талантливый самоучка" в клобуке и рясе смотрел в кинокамеру, чуть-чуть улыбался, а потом грозил пальцем. Хорошо так, по-отечески грозил... В фильме появлялись еще двое талантливых соловчан. Веселый инженер, изобретатель Леонид Курчевский, сконструировавший на Соловках аэроглиссер и две моторные лодки, особенные какие-то лодки, чуть ли не ледокольные, и начальник метеостанции – серб, дешифровщик, создатель двух стенографических систем, полиглот и хиромант Владимир Кривош-Неманич.

Леонида Курчевского расстреляли в 1938-м, Кривош-Неманич умер своей смертью. Что же я, право, рассказываю об этом пропагандистском киношном безобразии? Да ведь его показывали на презентации фотоальбома в Музее Кирова 30 октября, в День политзаключенных. В пропагандистском фильме было то же сочетание цинизма и веры, которое нимало не извиняет верующего циника, но изумляет... широкостью человеческой натуры. Все-таки хорошо бы сузить.

Соловки и Колыма

Создание концлагеря на островах свидетельствовало о том, что в первоначальный социальный проект не входила широкая сеть лагерей. Расчет был на один далекий архипелаг, где из воров получаются труженики, из аристократов – коммунисты, из нэпманов – бессребреники, из кокаинистов – спортсмены, из монахов – инструкторы. Потом жизнь внесла коррективы и то, что казалось побочным, стало главным. Да таким главным, что об этом и вслух-то нельзя было говорить, не то, что... пропагандировать.

Соловки стали нарицательным именем, как и Колыма. Оттуда, из бывшего монастыря, ставшего концлагерем, на материк пришли слова "блат", "стукач", "параша", "ксива". Соловки были первой Колымой Советской России, но про Колыму никто не снимал пропагандистских фильмов. Никто не хвастался перед иностранными гостями и перед знаменитыми писателями: мол, какая же у нас тюрьма? У нас место перевоспитывания. И какое удачное! Журнал... (Хороший журнал, кто бы спорил.) Научное общество – в самом деле, великолепное общество, отличные статьи (например, про неолитические лабиринты на Соловках). Зверопитомник – вот заключенный Михаил Некрасов птицу гагу одомашнивает, а заключенный Карл Тумилайнен разводит черно-бурых лис, соболей и кроликов. С материка к нему приезжают ученые, делятся опытом. Заключенный Павел Флоренский исследует содержание йода в водорослях.

Нет, шарашки существовали и во времена Колымы, а какой был расцвет шарашечной науки и техники при Лаврентии Палыче! Но не было такой... рекламы рабского труда. И не то чтобы этот труд не воспринимался как рабский. Нет. Полные циники и полные идиоты, конечно, лепили что-то про радость освобождающего труда. Умные люди находили другие оправдания, мол, через вынужденность работы к освобождающему труду. Такая выходила диалектика.

Юмор и смерть

Соловки помнились даже тогда, когда, казалось бы, их заслонили другие события: репрессии 30-х, война, послевоенная шовинистическая кампания. В конце 40-х по стране прокатилась борьба за русский приоритет во всех областях знаний и умений. Тогда и родилась эта шутка: "Россия – родина слонов".

Мол, мы не только паровоз и аэроплан смастерили, мы еще и слона изобрели. Как всякая хорошая шутка, эта была многослойной. СЛОН – аббревиатура Соловецкий лагерь особого назначения. Шутник сострил куда опаснее, чем это могло показаться на первый взгляд. Родина СЛОНов, то бишь концлагерей.

Но время прошло и никто уже не обращает внимания на многослойность этой шуточки образца 1949 года. Остроумие вымирает раньше ума. Правда, есть долгоиграющие хохмы. В журнале "Соловецкие острова" был раздел: "Кто что из поэтов написал бы по прибытии в Соловки?" Раздел вел поэт Юрий Казарновский. Вот отрывок из его пародии на Игоря Северянина, под названием "В северном котэдже" (с эпиграфом: "Я троегодно обуслонен / Коллегиально осужден..."): "Среди красот полярного бомонда, / В дессерте экзотической тоски, / Бросая тень, как черная ротонда, / Галантно услонеют Соловки... / Компрометируют маман комроты, / На файв-о-клоках фейерверя мат, / Под музыку Россини ловит шпроты / Большая чайка с занавеса МХАТ".

В фотоальбоме помещены эти стихи. Жаль, что рядом не разместили отчаянное письмо Казарновского Горькому о том, что он, Юрий Казарновский, студент из Ростова-на-Дону, посаженный неизвестно за что в концлагерь, точно не выживет в этом "северном котэдже". Так оно и случилось. Когда это знаешь, по-иному воспринимаешь смешную пародию на Игоря Северянина, верно?

09.11.2004