Интервью с кардиналом Йозефом Ратцингером, префектом ватиканской Конгрегации вероучения

– Европа, колыбель и опора Католицизма, утрачивает свой христианский дух. Уже сегодня не практикующие веру, равнодушные к ней или отрицающие ее, составляют большинство. Для Церкви Рима это решающий вызов. С этого начался наш разговор с кардиналом Йозефом Ратцингером в Красном Зале Конгрегации вероучения.

"Мы переживаем эпоху великих преобразований. Снижение уровня рождаемости и иммиграция сказываются также и на изменении этнического состава Европы. Прежде всего, это нашло свое выражение в том, что мы перешли от христианской культуры к агрессивному, а подчас и нетерпимому секуляризму. Несмотря на это, хотя Церкви пустеют, вера не мертва. Я уверен, что даже в контексте общества с большим разнообразием культурных традиций, контрастирующих между собой, христианская вера останется важным фактором, придающим нравственную и культурную силу континенту".

Следовательно, кардинал Ратцингер не пессимист?

– Оптимизм и пессимизм – это категории эмоциональные. Думаю, что я реалист. Я убежден во внутренней силе веры. Я убеждаюсь в этом все больше, по мере того, как католичество становится все более "католическим", то есть вселенским. И в то время, как другие континенты открывают свой способ быть христианами и католиками, Европа уже не является тем определяющим голосом, каким была в прошлом.

После нашумевшего дела Буттильоне (Рокко Буттильоне лишился поста комиссара по правосудию, свободам и безопасности Европейской комиссии за то, что категорично выступил против однополых браков – прим. перев.), некоторые группы мирян и католиков считают, что христианство в Европе находится в осаде.

В Швеции один пастор протестант, который высказался о гомосексуализме на основе отрывков из Писания, попал на месяц в тюрьму. Отстаивание независимости от религиозного мировоззрения не является больше тем проявлением нейтральности, которая открывает для всех дорогу к свободе. Это превращается в идеологию, которая навязывается через политику и не оставляет места для публичного выражения католических и христианских взглядов. И мы должны защищать религиозную свободу от нападок идеологии, которая преподносит себя как глас разума, в то время, как является всего лишь выражением некоего рационализма".

Но чем является независимость от религиозного мировоззрения для вас?

– Правильно понятая, такая независимость выражает собой свободу вероисповедания. Государство не должно навязывать какую-то одну религию, оно должно открыть свободное пространство для всех религий, вместе с ответственностью по отношению к гражданскому обществу, и позволяя, тем самым, этим религиям стать факторами созидания общественной жизни.

И все же есть деликатные моменты. Такие, как, к примеру, Распятие в школах. Существует такая тенденция, я бы сказал, опошляющая, что Крест – это всего лишь символ вселенской любви, и потому он не может никому мешать. На самом же деле Крест – это прежде всего знак Бога и определенной религии. Разве непонятны протесты тех, кто утверждают, что в школах и других общественных местах не может быть выставлен знак только одной религии?

– Это зависит от исторической ситуации. Разумеется, страны, не знавшие христианского присутствия и не имевшие христианской истории, не желают этого знака, потому что он не выражает их общего наследия или нравственной направленности. Думаю, что благодаря Богу Италия и часть Германии все еще настолько глубоко пропитаны христианством, что знак Распятия остается для них точкой отсчета. Крест говорит нам о Боге, Который стал человеком и умер за человека, Который любит человека и прощает его. Христианство исключает терроризм и религиозные войны во имя Бога. Может случится так, что в будущем народ утратит христианскую закваску: тогда можно будет говорить о том, что Распятие не выражает общей направленности и поэтому его нельзя выставлять в общественных местах. Для меня бы это было очень грустно, и потому я прилагаю все силы к тому, чтобы эта закваска не исчезла.

А если иудей или мусульманин, не вступая в полемику, попросят выставить в школе также знак его веры, будет ли справедливо отказать ему?

– Над этим можно подумать, хорошо взвесив все сложности, которые повлечет за собой подобный шаг. Но это открытый вопрос; чтобы ответить на него, мне пришлось бы подумать над ним более глубоко.

Как Вы считаете, легко ли современному человеку понять Церковь?

– Давайте не будем делать из современного человека мифический образ: он очень разный. В латинской Америке, в Африке, в Азии. И даже среди нас есть социальные слои с самыми разными представлениями о мире. Но это правда, что христианство испытывает трудности с тем, чтобы донести себя до современного мира, особенно западного: американского и европейского. В интеллектуальном плане система представлений христианства очень далека от современных воззрений и языка. Возьмем, к примеру, слово "природа": насколько изменился его смысл! Вне всякого сомнения, мы должны делать все возможное, чтобы эта система представлений стала понятна и выявила истинную суть христианства.

Как описать ее?

– История любви между Богом и людьми. Если понять это на языке нашего времени, все остальное придет.

И этого достаточно?

– Существует также сложность в принятии христианства с экзистенциальной точки зрения. Современные модели жизни очень разнообразны, поэтому одного лишь интеллектуального усилия здесь недостаточно. Только через конкретный опыт и жизненный пример можно проверить доступность и реальность христианского послания.

В последнее время вновь стали распространяться идеи сохранить христианство в замкнутых от внешнего мира обществах. Это имеет смысл?

– Конечно нет. Тогда была определенная историческая ситуация, со своими светлыми и мрачными сторонами, как свидетельствует об этом история Церкви. Сегодня склонны видеть только мрачную сторону, но есть также и свет, как подчеркивает великая средневековая культура. Сегодня нет необходимости скрываться, это было бы абсурдом. Мы должны признать, что история идет вперед, человечество испытывает трудности в вопросах веры, что естественно в условиях плюрализма, но мы хорошо знаем, что есть также новые возможности для свободной и зрелой веры. Потому что вера – это не только результат определенной традиции и особой общественной ситуации. Это прежде всего результат искреннего "да" Христу.

Какое место отводится Богу в современном обществе?

– Очень незначительное. В политической жизни считается почти неприличным говорить о Боге, как если бы это было покушением на свободу неверующих. Мир политики следует своим законам и идет своим путем, исключив Бога, как не имеющего отношения к нашей жизни. То же самое происходит в мире коммерции, экономики и в частной жизни. Бог остается в тени. И это в то время, когда политическая и экономическая сферы нуждаются в нравственной ответственности, которая рождается из сердца человека, и в конечном счете, ему не должно быть все равно – есть Бог или Его нет. Общество, абсолютно исключающее Бога из своей жизни, разрушает само себя. Мы видели это на примере великих тоталитарных режимов прошлого века.

Еще один тугой узел завязан в сфере сексуальной этики. Энциклика Humanae Vitae вырыла пропасть между учением и практическим поведением верных. Может быть настало время пересмотреть ее?

– Для меня очевидно, что мы должны продолжать размышлять на ней. Еще в первые годы своего Понтификата Иоанн Павел II предложил к этой проблеме новый подход, антропологический, персоналистский, дав новое видение отношений между "я" и "ты" мужчины и женщины. Это правда, что противозачаточная пилюля открыла путь антропологической революции величайших размеров. Она не стала, как ее задумывали вначале, всего лишь помощью в трудных ситуациях, но изменила взгляд на сексуальность, на человека и его тело. Сексуальность была отделена от деторождения, и таким образом глубоко изменилось само представление о человеческой жизни. Сексуальный акт утратил свою глубину и цель, которая вначале была очевидной и определяющей, так, что все типы сексуальности стали равны между собой. Прежде всего эта революция уравняла между собой гомосексуальность и гетеросексуальность. Вот почему я говорю, что Папа Павел VI поднял проблему величайшей важности.

Так, гомосексуализм. Но ведь это тема, которая касается любви двух людей, а не только сексуальности. Что может сделать Церковь, чтобы понять это явление?

– На это отвечу вам так: мы должны прежде всего проявлять к этим людям большое уважение как к личностям, страдающим от своего состояния и ищущим свой способ жить. Однако утверждение юридической формы для гомосексуального брака не окажет реальной помощи этим людям.

Следовательно, вы осуждаете выбор, который сделала для себя в этом вопросе Испания?

– Да, потому что он разрушителен для семьи и общества. Право порождает нравственность, или некое подобие нравственности, потому что народ обычно считает: что позволяется законом, то является нравственно допустимым. И если мы приравняем этот союз к супружеству, в результате получим общество, которое не будет признавать ни специфичность, ни основополагающий характер семьи, которая должна состоять из мужчины и женщины и имеет цель дать продолжение – не только в биологическом смысле – человечеству. Вот почему выбор Испании не является по-настоящему благотворным для этих людей, поскольку подобным образом разрушаются основополагающие элементы правопорядка.

Ваше Высокопреосвященство, иногда Церковь, говоря категорическое "нет", терпит поражение. Может быть, в этом случае можно допустить заключение какого-то договора солидарности между двумя людьми, также и гомосексуалами, который признавался бы и защищался законами?

– Но узаконивание подобного намерения – хочет того законодатель, или нет – неизбежно приведет к тому, что общественное мнение будет воспринимать его как еще одну форму супружества. Не будем также забывать, что делая подобный выбор, к которому сегодня склоняется Европа, мы отделяем себя от всех великих культур человечества, которые всегда признавали истинное значение сексуальности: то есть то, что мужчина и женщина созданы для того, чтобы сообща быть гарантией будущего человечества. Гарантией не только физической, но и нравственной.

В конечном счете все точки зрения, сталкивающиеся в вопросах этики, размышляют о революции субъекта, происходящей в западном мире. Новая субъективность – это катастрофа или вызов для Церкви?

– Сама по себе способность к самоопределению может быть вещью очень неплохой. Но я сомневаюсь, что многие субъекты реально являются самоопределяющимися – во что нас сегодня хотят заставить поверить – и не живут, напротив, в некоем искусственно созданном униформизме, желая самореализоваться. Человек сегодня подвержен манипулированию со стороны рынка, масс медиа, моды. Правдой является то, что сфера субъекта значительно расширилась. Проблема в том, что сегодня религия и нравственность кажутся относящимися лишь к сфере субъекта. Считается, что объективность относится исключительно к наукам, а все остальное – это субъективное. И как следствие религия теряет свое влияние на формирование общественного сознания.

И что тогда?

– Из всего этого положительным является то, что человек лучше осознает свою свободу и ответственность. Но настало время признать, что человеческую свободу можно пережить лишь как свободу, разделенную с другими. В общей ответственности. Прежде всего следует понять, что человек не создал себя сам: он является творением со своими ограничениями, ему дана возможность ошибаться и находить путь, отвечающий его бытию человеческой личности.

В этот чисто западный сценарий врывается ислам. Как к нему должен относиться Католицизм?

– Прежде всего следует сказать, что ислам является многоформным, его нельзя сводить лишь к терроризму. Существуют различные толкования ислама: сунниты, шииты и т.д. В культурном отношении есть огромная разница между Индонезией, Африкой, или арабским полуостровом, и вероятно, что формируется также ислам с европейскими чертами, принимающий элементы нашей культуры. В любом случае, для нас является положительным вызовом твердая вера мусульман в Бога, их осознание, что мы все находимся под судом Божиим, их нравственное наследие и соблюдение некоторых норм, которые показывают, что вера, чтобы ее переживать, нуждается в общих выражениях: то, что мы немного утратили.

А что вы можете сказать в качестве критики?

– Эта религия слишком привязана к книге, которая считается переданной на словах, что таит в себе опасности. Мы можем предложить понятие религиозной свободы религии, в которой определяющим является теократия, то есть неразрывная связь между государственной властью и религией. Мы можем показать им, что Бог, оставляющий больше свободы человеку, открывает перед ним новые горизонты и возможности для культурного развития.

В наших странах существует тенденция любым способом "экспортировать" западные ценности в остальной мир, потому что они считаются лучшими.

– Мы не должны навязывать и возводить в догму все наши идеи. Мы должны осознавать относительность многих наших политических, религиозных, экономических реалий. С другой стороны, мы должны дать другим народам возможность внести вклад в многообразие сокровищницы человеческой культуры. Мы пытаемся убедить других в том, что нам кажется важным, но это следует делать с уважением, не навязывая.

Перевод: София Халходжаева (Agnuz)

20 ноября 2004 г.