Идет война. Идет война за суверенитет России – не только за физическое выживание и ресурсы, но, в первую очередь, за культурно-исторические смыслы. Наш народ теперь сам определяет свои национальные цели. Это исторически поворотный момент.
С ростом суверенитета многократно усилился запрос на национальную идеологию. Чем более размыты идеологические ориентиры, тем менее прочно положение России в ходе войны. Чтобы сохранить субъектность и победить, нам необходимо ясно увидеть и сформулировать наши исторические цели и образ национального будущего, то есть отрефлексировать основы российской идеологии.
И тут возникает главный вопрос: кто же в России имеет право (и должен) озвучивать идеологию? Власть? Религиозные лидеры? Экспертное сообщество? Деятели культуры?
Попробуем сжато ответить на этот вопрос, поскольку с нашей точки зрения борьба за право говорить от имени субъекта идеологии, которую мы наблюдаем в течение последних двух-трех лет, вредоносна для страны.
***
В гибридных конфликтах важной задачей является расшатывание идеологии противника. Это ведет к дезориентации, затрудняет коллективное целеполагание: люди перестают понимать, чего именно они хотят и зачем живут. В таком состоянии российское общество находилось с конца 1980-х до начала 2000-х гг. Аналогичная ситуация возникала и в период первой русской Смуты в начале XVII века.
Распространенный вариант расшатывания идеологии – это ее расщепление на конкурирующие, враждебные друг другу доктрины, сопровождающее национальный раскол. Именно это происходило в России в период церковного Раскола в середине XVII века и в годы Гражданской войны в начале XX века.
Цель нашего противника – лишить нас подлинной идеологии, дезориентировать. Для этого нам навязывают три мифа об идеологии. Все они ошибочны и вредны.
Первый миф утверждает, что идеология – это некая универсальная доктрина, сверхучение, которое дает ответы на все вопросы жизни. Этим гностицизмом страдали и советские марксисты, и постсоветские либералы. Страдает им, увы, и значительная часть нынешних консерваторов. Имея гностицизм в знаменателе, любое течение приводит русское общество к развалу. Это аксиома.
Второй миф возник на основе первого и утверждает, что общество во избежание тоталитаризма должно жить вовсе без идеологии. Между тем понятия "идеология" и "доктринерство" – не синонимы; хорошая идеология никогда не претендует на всезнайство и тотальность, при этом обществ, свободных от идеологии, в принципе не существует, и требование "идеологической стерильности" заведомо абсурдно.
Известная поговорка утверждает: "Если народ не хочет кормить свою армию, ему придется кормить чужую". С идеологией ситуация аналогична: народу, не осознающему собственной идеологии, придется следовать чужой и в чужих интересах. Эта ситуация знакома нам по девяностым годам, когда мы импортировали либерально-буржуазную идеологию в обмен на собственный суверенитет.
Как правило, чужая идеология является импортной, не связанной с традицией народа. Она формируется специалистами по когнитивным операциям и удерживается в публичном поле оппонента усилиями геополитических противников (как, например, распространенный сегодня в России либерал-консерватизм).
Такой интеллектуальный продукт обычно преподносится как набор универсальных и очевидных истин ("общечеловеческих ценностей", "ценностей цивилизации" и т. п.), как совокупный и обобщенный опыт всего человечества. Но внутри этого набора легко заметны "швы" – очевидные издержки и противоречия. Например, может одновременно декларироваться женское равноправие и право носить хиджабы, а демократия из власти народа превращается во власть демократов или другого меньшинства.
Третий миф утверждает, что на историческом повороте общество обязано составить и написать для себя новую идеологию. Эта точка зрения восходит к социальному конструктивизму, с его идеей наций и конфессий как "воображаемых сообществ", в том числе регионалистских и этнофутуристических.
Следствием этого мифа становится появление идеологических симулякров, поскольку идеологию пытаются придумать "с нуля", используя общественное сознание как "чистую доску". Следующим шагом происходит возврат ко второму мифу о ненужности идеологий вообще. Раскачивание этого маятника ведет к маргинализации и карнавализации идеологической сферы, ослаблению навыков общественной консолидации и утрате иммунитета в отношении контридеологем политических оппонентов.
По мере разрастания квазиидеологий аутентичная идеология стирается, теряются ее очертания, снижается способность общества к четкому формулированию ее положений. Сегодня главную опасность представляет именно этот сценарий.
***
Аутентичная идеология никогда не претендует на роль катехизиса, сборника ответов на все вопросы. Она в нескольких словах формулирует культурно-историческое кредо народа, его совокупный опыт. Она проста, понятна всем, и ее статус как идеологии не отрицается и не маскируется.
Идеология дает ясный ответ на главный вопрос: "Куда мы идем?" – то есть какие исторические цели народ перед собой ставит и чего хочет достичь в будущем. Поэтому идеология включает в себя образ желаемого будущего.
Положения идеологии – это плод открытого национального консенсуса, они разделяются всеми социальными группами, кроме компрадорских. При этом они могут частично меняться под воздействием долгосрочных исторических процессов.
Сегодня российская идеология обеспечивает национальное единство, осуществляя для этого взаимный перевод разных культурно-исторических кодов: православного, советского, русского дореволюционного и других, сводя воедино разные субидентичности.
Критерием аутентичности российской идеологии следует считать: во-первых, нравственные правила народа, его ценностный базис и, во-вторых, связь с коллективным народным опытом (религиозным, культурным, научным, военным, экономическим, политическим и проч.), формулируемм на основе уже пройденного исторического пути.
Идеология неотделима от государственной стратегии национальной безопасности. Эта стратегия определяет образ будущего с точки зрения геополитических целей, актуальных задач и значимых угроз.
Идеология определяет стратегию национальной безопасности в ценностном аспекте, в рамках базовых дихотомий: "добро – зло", "истина – ложь", "свой – чужой", "друг – враг", и т.д. Без этого обеспечить нацбезопасность невозможно.
Важнейшим источником идеологии является сюжет национальной драмы, он же определяет и базовую национальную идентичность. Например, в России это церковный Раскол, революция, Великая Отечественная война, в США – рабовладение и гражданская война, во Франции – взятие Бастилии, якобинцы, поражение Бонапарта и т.д.
***
У всякой идеологии есть субъекты и объекты. Объекты – это сами идеологические тезисы, аксиомы общественного сознания. Субъекты – те, кто их озвучивают и являются, таким образом, носителями идеологических дефиниций. Основы идеологии существуют в коллективной памяти, но формализуют их именно идеологические субъекты. Они обеспечивают национальный консенсус в отношении различных идеологем, разъясняя их логические связи, отношение к различным вызовам и процессам.
Фигуры, в которых общество видит субъектов идеологии (в этих случаях говорят о "доверии народа"), приобретают легитимность символического порядка – в дополнение к легитимности чисто юридической, связанной с их служебными полномочиями.
Символическая легитимность в обществах соборного типа, в том числе и в русском, более фундаментальна, чем юридическая. Ее носители получают возможность интерпретировать общественные вопросы. В сегодняшней России такими фигурами являются Президент, Патриарх и те, кто реально (а не номинально) обеспечил России защиту ее суверенитета и исторических прав в ходе СВО.
Церковь не занимается идеологией непосредственно. Святейший Патриарх Кирилл всегда подчеркивает, что область церковной ответственности лежит не в сфере идеологии, а в сфере нравственного мировоззрения, от которого зависит целомудренность – целостность человеческой личности во всех ее аспектах.
Возникает вопрос: если Церковь не занимается формулированием идеологии, то есть ли между идеологией и мировоззрением народа какая-то связь? Разумеется, есть.
Идеологические вопросы решаются Церковью не как идеологические, но как вопросы человеческого мышления и поведения, которые увязаны с заповедями и с пониманием Божьего промысла. То есть, не окольно через политологию, социологию, философию, а напрямую через Евангелие.
Церковь формулирует язык, формирует дискурс, на котором обсуждаются востребованные общественные идеи, обсуждаются и артикулируются те государственные цели, которые мы и называем идеологией.
Этим занимается уже непосредственно государство. В первую очередь – Президент. Институт президентской власти – основная сила, способная сейчас говорить об идеологии и от имени идеологии.
Церковь же смотрит на человека и мир с библейских, богословских позиций. То есть с позиций Традиции. Особенность этого взгляда в том, что все общественные процессы, точно так же, как личная духовная жизнь человека, оцениваются нравственными критериями.
Это не значит, что ответственность Церкви сужается только до богословских и этических вопросов. Просто эти вопросы стоят выше в иерархии и ответы на них определяют суждения по всем остальным вопросам.
Круг вопросов, которыми занимается Церковь, широк. Это не только богословие и мораль.
Церковь затрагивает социальные, политические вопросы. Но не как политику, не как социальную философию, а как вопросы, вписанные в общий традиционалистский нравственно-богословский проблемный контур.
И вполне очевидно, что этот круг тем может озвучивать тот, кто владеет совокупным опытом народа. Таким институтом у нас является Церковь.
Во-первых, она трансисторична. Стоит над всеми эпохами и группами влияния, на стороне вечных ценностей.
Во-вторых, это самый устойчивый институт, устоявший и соединивший воедино старую, новую и новейшую Россию. Несколько эпох.
Поэтому, отвечая на вопрос, поставленный в начале нашей статьи, мы можем уверенно утверждать, что вопросы традиции как метода передачи нравственного и культурного опыта формулирует Церковь.
А вопросы идеологии, то есть постановку цивилизационной цели, к которой движется народ, формулирует Президент.
Источник: Парламентская газета
