С 1833 по 1849 гг. министром народного просвещения был Сергей Семенович Уваров (1786-1855). Сергей Семенович человеком был образованным и в деле просвещения понимал (с 1818 г., то есть с 32 лет, и до смерти он был президентом петербургской АН). Годы его министерства называют "золотым веком" Московского университета. Новый Устав Университета 1835 г. слегка урезал автономию, но полностью ее не уничтожил. И при Уварове были в Университете замечательные профессора, наиболее знаменитые из которых – Т.Н. Грановский, К.Д. Кавелин, П.Г. Редкин и К.Ф. Рулье. Кроме того, Уваров имел хороший слог, был знатоком античной культуры; но при этом немножко карьерист.
И все бы ничего, но одна из выдумок образованного карьериста – теория официальной народности – в условиях абсолютного идеологического вакуума начинает привлекать усиленное внимание, и в призрачном свете этого внимания вновь и вновь выступает на подмостки российской истории Сергей Семенович, чиновник и почитатель искусств, человек образованный, но находящийся целиком в рамках чиновной системы, – типаж, имеющий большое будущее.
Прежде всего надо сказать, что историческая формула русского народа родилась у Уварова при составлении "Отчета..." государю после осмотра Московского университета. Уваров был назначен в 1832 г. товарищем министра народного просвещения, командирован для осмотра Московского университета и выразил в "Отчете..." свое понимание задач высшего образования: "Утверждая, что в общем смысле дух и расположение умов молодых людей ожидают только обдуманного направления, дабы образовать в большем числе оных полезных и усердных орудий правительства, что сей дух готов принять впечатления верноподданнической любви к существующему порядку <….> я твердо уповаю, что нам остаются постепенно завладевши умами юношества, привести оное к той точке, где слияться должны к разрешению одной из труднейших задач времени, образование правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплой верой в истинно русские охранительные начала Православия, Самодержавия и Народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества" (цит. по: Лемке, 1904, с. 186-188).
Это и есть рождение триединой формулы. Вот так из придаточного предложения родился лозунг, из лозунга – идеология, и несколько неудобно даже подумать, что ничего лучшего чуть ли не за 200 лет родить так и не удалось. Впрочем, и эта формула не является целиком русским произведением: Уваров состоял в переписке с петербургским масоном и одновременно иезуитом де Местром и был его идейным выучеником.
Далее в своем "Отчете..." Уваров рассуждает об "укрощении в журналистах порывов заниматься предметами, до государственного управления относящимися", о литературной неудобице, ибо "разврат нравов приуготовляется развратом вкуса", и постепенно приходит к выводу о необходимости ввести в России серьезную цензуру, коя бы недозрелые умы охраняла от предерзостных усилий ученых и журналистов, которые сами не понимают, что они пишут, а тем временем распространяющих "европейские идеи": "В нынешнем положении вещей и умов нельзя не умножать, где только можно, число “умственных плотин”" (Уваров, цит. по: Лемке, 1904, с. 188).
Неудивительно, что человек, призвавший к умножению числа "умственных плотин", становится во главе комитета по цензуре. И в дальнейшей своей деятельности он даже разъяснил свою уникальную формулу: "...русская народность... в чистоте своей должна выражать безусловную приверженность к православию и самодержавию... все, что выходит из этих пределов, есть примесь чуждых понятий, игра фантазии или личина, в которую злоумышленные стараются уловить неопытность..." ("Об украинско-славянском обществе, Рус. Архив, 1892; цит. по: Лемке, 1904, с. 190). Кто алгебру разумеет, сочти состав русской идеи: идея = православие + самодержавие + народность, народность = православие + самодержавие. Отсюда русская идея дважды православна и дважды самодержавна, собственное же содержание русской народности = 0.
Конец Уварова также архетипичен для России. Образованный карьерист и председатель Комитета по цензуре был обуреваем искренними позывами к спасению России, а что до средств – так они же во благо. Но нашлись и более решительные радетели, и образовался комитет из графа С.Г. Строганова, барона М.А. Корфа, Дубельта и других, особо приближенных к государю людей, которые стали надзирать за цензурой и находить, что слишком многое она, руководимая Уваровым, упускает. Уварову стали сверху делать "козу". Он счел это оскорблением для своей чести – ведь это он придумал цензуру! он ей столько лет благоуспешно руководил! и вдруг ему же в рыло... Понять эту манеру образованное сердце Сергея Семеновича было не в состоянии.
Он боролся, как лев, с наступающими силами реакции, отстаивал свое видение цензуры, но цензура уже мирно кушала его самого. Было высказано неодобрение цензурного комитета на собственную статью Уварова об образовании, в которой он якобы проводил несогласные с правительственной линией взгляды. Тогда, в 1849 году, высшие и осведомленные члены общества обсуждали якобы готовящийся проект о закрытии в России университетов – как рассадников всякого неблагонамеренного народонаселения (вот сейчас повеяло… теперь, правда, речь о закрытии институтов).
Уваров, как он был человек просвещенный, не мог не выступить на защиту правительства, что де такого злого дела и в мыслях ни у кого не было, а университеты наши – надежа и опора государя. Статья произвела на народонаселение сильное впечатление, ходила по рукам... Властям предержащим почему-то всегда не нравится, когда какая-то статья ходит по рукам и активно читается, будь то даже статья министра просвещения и одного из начальников цензуры. Ну и получил Уваров от вскормленной им цензуры: "Статья сия, по внешнему ее изложению, не имеет ничего предосудительного... Но если вникнуть во внутренний смысл, то ясно, что здесь есть неуместное для частного лица вмешательство в дело правительства..." (цит. по: Лемке, 1904, с. 227).
Думаю, что Уварова подвело то, что герменевтики – науки об истолковании текста – тогда
еще не было, и некому было объяснить образованному графу, что, вникая во внутренний смысл, при некотором усилии всегда можно найти тот смысл, который искать было угодно. Поэтому усилия цензуры, должным образом ориентированной, всегда оправданны. Наивный Уваров этого не знал, но наши современники и продолжатели его воистину живущего в веках дела – они-то уж должны это знать. Ну, короче говоря, император просмотрел статью Уварова в защиту университетского образования в России и выразил мнение: "Знать, как сие могло быть пропущено", и высшие чины не преминули Уварову попенять. Он еще крепился, съездил в Москву, в Университет, где, можно сказать, началась его карьера и счастливая мысль о русской идее посетила его голову, написал благонамереннейшую и тишайшую статью о Московском университете, – и получил от умеющей находить внутренний смысл цензуры новый втык самого, однако, обидного свойства.
Не снеся издевательств, Уваров в 1849 г. подал в отставку. С.М. Соловьев дал ему характеристику афористическую, сказав, что Уваров "придумал эти начала, т.е. слова: православие, самодержавие и народность; православие – будучи безбожником... самодержавие – будучи либералом, народность – не прочитав за свою жизнь ни одной русской книги... Люди порядочные, к нему близкие... с горем признавались, что не было никакой низости, которой он не в состоянии сделать, что он был кругом замаран нечистыми поступками".
Читая эту эпитафию, надо помнить, что уровень нравственности во дни Соловьева был по нынешним меркам недосягаемо высок, и тогдашний "низкий человек" есть сегодня нереалистическая утопия и ангельский образ (Сергей Семенович, очень может статься, даже и не воровал – как в это ни трудно поверить). Но сила традиции велика: и по сию пору это вполне распространенный типаж – атеист, признающий полезность религии, свободолюбец, выступающий за ежовые рукавицы, человек европейского образования, стремящийся к сугубой народности культуры.
Источник: Globalrus
