Православие и евреи: все ли так плохо?

Рецензия на книгу: "Вавилон и Иерусалим. Ближневосточный конфликт в свете Библии". Редактор-составитель Д. Радышевский. Москва-Иерусалим, Фонд Михаила Черного, 2002

Каждый день с Ближнего Востока веет отчаянием. После падения Берлинской стены миру с преждевременным ликованием было объявлено о вступлении в новую эру. Однако через десять с небольшим лет вместо эры уверенности в будущем и бодрого марша к всеобщему благополучию мы обнаруживаем, что ничего хорошего нас впереди не ожидает. Ибо нет и не может быть никакой надежды на покой и счастье, покуда нет мира в Палестине.

Тупик в арабо-израильских отношениях делает бессмысленными разговоры о верховенстве международного права, авторитете Гаагского трибунала и защите прав человека в Китае, Бразилии, Чечне или Турции. Конечно, как-нибудь, авось, дела международные устроятся, большой войны, даст Бог, и не случится, а просто, как встарь, сильный подомнет слабого, скрутит ему руки, станет трубить о победе и стабильности, – держа, однако, палец на спусковом крючке, чтобы облагодетельствованные побежденные не вздумали бунтовать против собственного процветания.

И неважно, кто выступит в роли победителя на Ближнем Востоке, – Израиль или палестинцы. Важно, что мир не будет прочным. Почему? Да потому, что не видно ни конца, ни края тысячелетнему спору арабов, иудеев и христиан о праве владеть Святой Землей, и никто не собирается ставить под сомнение право наций единолично обладать тем, что они, нации, считают своим, кровным, наследственным. И оказывается, что напрасно Толстой писал против патриотизма, Маркс, Ленин и Троцкий славили интернационализм, а Эрих Фромм доказывал, что главное – быть, а не иметь...

И тем не менее – судьбе вопреки! – необходимо думать, мечтать и говорить о примирении и братстве народов. Пусть не сбудется – но по крайней мере совесть будет чиста. Авторы текстов, помещенных в книге "Вавилон и Иерусалим" делают, как им кажется, всё, что могут, чтобы не предаться отчаянию и не поступить против совести. Тема, о которой они пишут, стара, как многонациональный и многоконфессиональный мир. Эта тема – антисемитизм и истинный Израиль, verus Israel.

В одном отношении книга очень нова и исключительно важна для России – в ней много внимания уделено традициям православного подхода к антисемитизму. Весь первый раздел книги помещен под "шапку": "Православие о судьбах Израиля". Здесь приведены отрывки из написанного св. Феофаном Затворником, митрополитом Филаретом (Дроздовым), св. Иоанном Кронштадтским, митрополитом Антонием Храповицким, архиепископом Никанором (Бровковичем), епископом Виссарионом (Нечаевым), Вл. Соловьевым, Вяч. Ивановым, Н.А. Бердяевым, С.Н. Булгаковым, Я. Кротовым, прот. Сергием Гаккелем, архиепископом Иоанном (Шаховским) и, наконец, патриархом Алексием. Это ново, потому что почти всегда спонтанно принимается, что православная церковь, православная традиция в целом – глубоко враждебны иудаизму и едва ли не но природе своей потворствуют антисемитизму. В антисемитизме (антииудаизме) видят имманентную черту всего христианства, а распространенность в христианской культуре Запада самых чудовищных и отвратительных форм ненависти к евреям приводит к априорной убежденности в том, что православная традиция ещё более свирепа и непримирима к евреям.

Благотворительный Фонд Михаила Черного, издавший книгу, в этом, видимо, усомнился. И если появление имен Соловьева, Булгакова, Бердяева в списке русских обличителей антисемитизма (к этому списку следовало бы добавить и Г.П. Федотова) ни у кого не вызовет удивления, то вот в св. Иоанне Кронштадтском, Антонии Храповицком и митр. Филарете принято видеть антисемитов. Тексты, помещенные в книге, говорят о совсем ином.

Особенно неожиданно прочесть, как ясно, резко и гневно выступил против кишиневских погромщиков Иоанн Кронштадтский. Его особенно угнетало приурочение погрома к Святой Неделе: "Какое недомыслие или непонимание величайшего праздника христианского, какое тупоумие русских людей!.. Вместо праздника христианского они устроили скверноубийственный праздник сатане, – землю превратили как бы в ад". Впечатляет прямое обращение Иоанна Кронштадтского к русским: "Русский народ, братья наши! Что вы делаете? Зачем вы сделались варварами – громилами и разбойниками людей, живущих в одном с Вами отечестве?". Не менее характерно и предложенное Иоанном Кронштадтским решение: "Познайте-ка, братья русские, какого вы духа? Не обижайте никого и ни из-за чего. Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас (Мф 5:44). Вот мое краткое Евангельское слово, братья русские, по поводу кровавой расправы с евреями и с детьми их, ни в чем не повинными. Аминь".

Митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий), как бы продолжая Иоанна Кронштадтского, писал: "Хочу вам разъяснить ныне подробнее, чтобы вы знали, как и поныне отвергнутое племя еврейское дорого Духу Божию и как прогневляет Господа всякий, кто пожелал бы обижать его". И далее: "Страшись же, христианин, обижать священное, хотя и отвергнутое племя. Страшная казнь Божия постигнет тех злодеев, которые проливают кровь, родственную Богочеловеку, его Пречистой Матери, апостолам и пророкам".

Что стоит за такими словами? Спонтанная и нехарактерная для православного духовенства реакция на кишиневские зверства? Необходимость соответствовать сану и должности? Или – верность именно православной традиции?

В последнее предположение труднее всего поверить. А ведь в науке есть понятие, а в истории есть явление – филосемитизм. О филосемитизме на Западе кое-что написано. О филосемитизме в России – нет ни одной солидной работы. Как впрочем и об отношении русского православие к иудаизму. Причина до смешного проста. Никто (точнее, с некоторых пор – почти никто) и мысли не допускает, что православие могло выработать сколько-нибудь отличную от западного христианства манеру смотреть на иудаизм и евреев. А мрачная история западнохристианского средневекового антисемитизма (с редкими проблесками прагматизма и терпимости) слишком хорошо известна, чтобы предаваться иллюзиям о любви христиан к евреям – любви вопреки всему, что их разделяло. Дальше традиционная логика подсказывает: то, что невозможно на Западе, тем более невозможно в Византии или России.

И в самом деле, разве не справедливо прот. Сергей Гаккель напоминает об агрессивных высказываниях Григория Нисского, которому, как пишет Гаккель, "ничего не стоило" назвать евреев (и это уже слова самого Григория Нисского) "убийцами Господа, убийцами пророков, бунтовщиками, исполненными ненависти к Богу" и даже хуже – "соработниками диавола, исчадиями гадюки... синедрионом демонов, проклятыми, бесконечно отвратительными"? Иоанн Златоуст, на которого ссылаются всякий раз, когда речь заходит о православии и антисемитизме, был ещё оскорбительнее и агрессивнее в своих высказываниях, как напоминает С. Гаккель. Как и многие пишущие на эту тему, прот. С. Гаккель убежден, что одних лишь текстов богослужения на утрене Великой Пятницы достаточно, чтобы посеять в сердцах православных христиан острую ненависть к евреям и иудаизму. За этим следует почти неизбежная ссылка на дело Бейлиса, много более редко встречающееся упоминание культа Гавриила Заблудовского и упрек в том, что "на сегодняшний день православные России ещё не извлекли серьезного урока из Катастрофы... В отличие от западного мира, Холокост не помог им ближе увидеть значимость и красоту иудейской веры" (с. 51).

Однако история отношения православных христиан к иудаизму и вопрос о месте православного антисемитизма в христианском антисемитизме, как и тема православного филосемитизма, и тема ответственности православной церкви за российские погромы и за страшную судьбу евреев в XX веке, всё это – огромное белое пятно в истории Европы. Стереотипов в этой области масса, а исследований – только чуть-чуть. Принято, например, писать о событиях 1113 года в Киеве как о первом русском погроме, который, как предполагается, был подготовлен иудеофобией, воспринятой из Византии. Однако Дж. Клиер, окинув взглядом всё, что мы ныне знаем об отношении к иудаизму в Киевской Руси, вполне резонно заключает: "Очень показательно сравнение [Киевской Руси] c тогдашней Европой. Убийственное безумие крестовых походов никогда не охватывало Киевскую Русь. В России не было ничего подобного распространенным в Западной Европе и в Польше обвинениям, будто евреи отравляют колодцы и разносят чуму". Истории о ритуальном убийстве "никогда не пользовались в России большой популярностью... В России отсутствовало распространенное отождествление евреев с дьяволом, которое сделалось значительным культурным феноменом на Западе. В России не было соответствий антиеврейским стереотипам, которые фигурировали в средневековых мираклях, либо в церковном искусстве и архитектуре" ¹.

Тем не менее и Джон Клиер разделяет мнение, будто всё стало много хуже в Московской Руси, которой присущ "скрежещущий зубами" антисемитизм. Но вот Юлий Гессен, единственный исследователь, который вплотную занялся старомосковским восприятием иудаизма и евреев, пришел к совсем иному выводу: "Ни правительство, ни общество не питали такой ненависти к евреям, которая делала бы невозможным соседские отношения между коренными обывателями и евреями" ².

Нынешнее состояние исследований по истории так называемой "ереси жидовствующих" не оставляет сомнения в том, что среди новгородского духовенства в конце XV века филосемитизм был широким увлечением, а не увидеть филосемитов в русских субботниках можно, лишь принципиально повернувшись спиной к этому интереснейшему явлению русской истории. Первые исследования древнерусской антииудейской полемики показывают, что как раз византийская традиция предотвращала рождение стереотипов, подобных западному "химерическому" антисемитизму. Да и сама Византия изумляет, если её неосторожно сопоставить с латинским Западом. Да, в её истории были и "Восемь слов против евреев" Иоанна Златоуста, и достаточно резкой брани в адрес евреев, и множество ученых полемических антииудейских трактатов. Но вместе с тем, как констатировал С.В. Бэрон, в позднее средневековье "в западноевропейских странах – где еврейский вопрос был предметом многих открытых дискуссий; где церковные деятели, один за другим писали обличительные трактаты adversus Judaeos; где христианские проповедники обрушивались на своих еврейских компатриотов, особенно в пасхальный период; где князья и городские советы издавали одно за другим предписания, регламентирующие постоянно сокращающиеся сферы деятельности евреев; где, наконец, население чаще всего верило в демоническую натуру евреев и, если и не прибегало к насилию, доходящему до истребления, то с ненавистью обвиняло евреев в ритуальных убийствах, профанации св. даров и отравлении колодцев – там еврейская тема была, как ясно видно, важным и по временам жгучим вопросом. Ничего похожего не отмечено в клонящейся к упадку Византийской империи" ³.

Что же за всем этим стоит? Случайные отклонения от "нормы"? Или, наоборот, "православная норма", от которой в запальчивости отклонялись Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, Иосиф Волоцкий и Достоевский? Упомянутые патриархом Алексием во время встречи в Нью-Йорке с раввинами в ноябре 1991 года многочисленные имена русских иерархов, выступавших в защиту евреев "от вражды и неправых обвинений со стороны антисемитских кругов" (с. 61), – представляют они меньшинство или большинство православного духовенства?

Мне бы хотелось бы дать быстрый и оптимистический ответ. Но ещё больше – ответ оптимистический и солидный, не поспешный и не принимающий желаемое за сущее. Судя по тому, что известно уже теперь, в византийско-православной традиции были какие-то особенные черты, которые диктовали иной – по сравнению с католическим западом – взгляд на иудаизм. Киевская и Московская Русь в своем отношении к евреям опирались именно на эту традицию. В XVIII и XIX вв. многое в Православной Церкви изменилось. Но многое и в эту эпоху в культуре православного духовенства и его паствы оставалось глубоко "византийским". По этой причине, наверно, и "расовый" антисемитизм второй половины XIX в. не находил адептов среди православных священников и монахов в том числе, в каком они сыскивались в других странах.

Ну а погромы? Такое возражение неизбежно возникает при каждом разговоре на эту тему. А что, собственно, известно о роли духовенства или религиозной пропаганды в генезисе погромов 1881-1882, 1903, 1905 годов? И что известно вообще о взглядах духовенства на иудаизм, о взаимоотношениях православного и еврейского населения Российской империи? Кое-что мы, в самом деле, знаем, но это "кое-что" пока близко к "ничто", и поэтому спешить с ответами не следует.

Есть тем не менее такая вещь, как профессиональная интуиция. Она может обмануть. А может и вывести к открытию. И вовсе не исключено, что специфически православный взгляд на еврейство, евреев и иудаизм, на связь "русской идеи" и Израиля, на ближневосточную трагедию поможет увидеть свет в конце туннеля.

[об авторе рецензии: Михаил Дмитриев – доктор исторических наук, доцент исторического факультета МГУ]

Сноски:

Клиер Дж. Д. Россия собирает своих евреев. Происхождение еврейского вопроса в России: 1772-1825. Москва: Мосты культуры, 2000. С. 47-48.
Гессен Ю. Евреи в Московском государстве, с. 167.
Baron S.W. A Social and Religious History of the Jews. Vol XVII. Byzantines, Mamelukes, and Maghribians. New York: Columbia University Press, 1980. P. 41.