Эрмитаж – отрада соотечественников, в роскошных залах всех зимних дворцов можно
почувствовать себя соучастником всемирной истории, призванным в мир гармонии и
красоты. Это и наш ответ иностранцам, обязательный пункт протокольного маршрута самого
высокого уровня.
Михаил Борисович Пиотровский возглавил Государственный Эрмитаж в 1992 году, в то
самое время, когда государству стало не до культуры, но музей не пропал. Сегодня самый
известный музей страны – это не только всемирно известная коллекция, но и собственный
симфонический оркестр, музыкальный театр, киностудия, радиостанция. Все чаще музей
проводит выездные выставки, открывает филиалы.
– Глядя на работу Эрмитажа, начинаешь думать, что из всех искусств для нас важнейшим
является музейное дело.
– Думаю, это правильное замечание, и касается оно не только Эрмитажа. Из всех учреждений
культуры музеи – самые демократичные, потому что представляют материальное наследие
нации. И национальная идея – вот она: в залах Русского музея, Петергофа, Царского Села,
Третьяковской галереи. Особенно когда музеи располагаются во дворцах. Всякому человеку
интересно прийти в музей. Кому-то нравится мебель, кому-то золотые завитушки… А кому-
то картины – кто-то их понимает.
Музеи приобретают сейчас особое значение, потому что мы не просто живем в мире, где
много лжи, мы живем в мире виртуальном. Телевидение, компьютеры, Интернет, политика.
Все – то ли есть, то ли нет. В музеях лежат подлинные вещи: берите, смотрите и думайте –
что такое, откуда, берите потом книги… Вокруг вещи начинается работа ума. Люди
понимают, что на них со всех сторон пытаются влиять, заставляют думать так-то или так-то,
но есть внутренняя реакция человека на это и потребность разобраться. Что, в частности,
делает музеи более популярными и безумно важными.
К тому же музеи, когда нас кинули в омут – выплывайте, как хотите, – нашли разные
способы выплывать достойно. Практически ни один из музеев России, я их все знаю
достаточно хорошо, не сделал ничего недостойного в эти годы, притом что все изобретали
самые разные способы жизни. Полно музеев, которые находят правильные отношения с
богатыми людьми, с корпорациями, учат власть понимать, что музеи нужны и что следующее
поколение воспитывается в музее. Все они, особенно в Петербурге, стали жить в сто раз
более активной жизнью, чем жили раньше. И это не для того, чтобы согревать себя.
Машинка по подсчету денег
– Насчет следующего поколения у правительства, как выясняется, свои планы. Теперь и
образование переходит в "зону монетизации".
– Решение правительства я обсуждать не буду, но думаю, что мы, конечно, запутались
немножечко. Замечательный закон, который поменял льготы на деньги. Но при этом, как
выяснилось, автоматически исчез целый набор статей из других законов. Из Основных
положений законодательства о культуре исчезла фраза о том, что (почти точно цитирую)
"государственная гарантия существования учреждений культуры обеспечивается прямым
государственным финансированием". Этого пункта теперь нет, исчезло принципиальное
обязательство государства.
Отменен пункт о том, что деньги, заработанные учреждениями культуры, "не могут быть
основанием для снижения государственных субсидий". Важнейшие принципы убраны. Это
очень опасно.
Во всем мире никто только на деньги ничего не считает. Рынок у нас выглядит как базар
новгородско-стамбульский, нет понимания более высоких целей, которые стоят над чисто
денежными. Когда нам говорят: вы, ребята, должны зарабатывать для государства, – я
перехожу на крик.
Государство – набор учреждений, созданный для того, чтобы обеспечивать
функционирование общества, содержать культуру, в первую очередь сохранять музеи. А
начинается по-простому: ага, вы можете зарабатывать, давайте денежку вперед, вы
зарабатываете на государственном имуществе. И нет понимания того, что государство не
машинка по подсчету денег, которые вовсе не его.
Нужно попытаться создать схему, в которой будет правильное сочетание зарабатывания и
госфинансирования. Впрочем, эта схема уже есть. Вот Франция была самая "советская"
страна последнее время в области культуры. Лувр как миленький все денежки отдавал
государству, а государство давало деньги Лувру – много, кстати, давало, другой разговор. Тем
не менее сейчас крупнейшие музеи Франции большую часть дохода оставляют себе и сами
его используют.
Это то, благодаря чему и мы выживали в течение последних десяти лет. У нас было
государственного финансирования чуть-чуть, остальное зарабатывали сами. А сейчас
обсуждаются законы, которые эту схему могут нарушить. Но мы зарабатываем столько,
сколько можем, и тут есть моральный предел. Нельзя пускаться во все тяжкие ради денег. Это
сейчас широко обсуждается. Театральные деятели обсуждают с эмоциями... Музейные
обсуждают тоже с эмоциями, но мы составили конкретные предложения.
Понятно, что жизнь меняется, должно быть по-другому, но нужно не погубить то, что
получилось. Мы можем зарабатывать на свою жизнь и будем, но есть и обязательство
государства, а не воля и добрый жест.
– Но вам как заместителю председателя Совета по культуре при президенте, к тому же его
близкому знакомому, может быть, добрый жест на руку?
– Меня недавно спросили: а номер мобильного телефона президента у вас есть? Я знаю, как
ему позвонить. Но сейчас не советское время, когда можно было с трудом пробиться к
начальству, и потом – царский приказ, и пошло, и покатилось, даже если все неправильно.
Начинает работать машина другая. Надо не только возмущаться и кричать, а решать вопросы
поэтапно. В правильный момент палку вставить в машину, в другой момент помочь
крутиться колесам.
У всех своя логика и свои интересы. У одних есть интерес построить систему, основанную на
простом монетном обмене. В этот интерес наши задачи не попадают.
Вот идет дискуссия о памятниках культуры. Продавать – не продавать. Есть люди, которым
очень нужно, чтобы продали архитектурные памятники: они их снесут и построят свои дома.
Есть администраторы, которые в панике, не знают, что делать с дряхлеющими памятниками,
и хватаются за любой вариант. Есть люди, которым нужно, чтобы эти памятники стояли в
любом виде, потому что это наша память, наше наследие. И есть люди, которые должны
искать варианты того, как можно их спасти, и для кого продажа памятников лишь один из
вариантов решения проблемы.
У всех свои функции в обществе. Самое главное, их нельзя путать.
– Но нас все время путают.
– Они и себя путают все время, и нас путают тоже. Грубо говоря, интерес Министерства
финансов – не мой интерес. Мы должны добиваться участия в создании законов, которые нас
касаются. В музейной части мы уже шумим, в очередном варианте закона об учреждениях
культуры уже изменения есть, которые соответствуют тому, что мы просили.
Когда обсуждали памятники, мы тоже писали свои предложения. Главная идея такая: есть
целый набор людей и организаций, которые могут дать неплохие советы, их надо слушать.
Но чиновничья рутина возвращается сейчас, одно время ее не было. Они думают: зачем
нервы трепать на всех этих советчиков, мы спокойнее сами все сделаем, сами с усами.
– Часто приходится пользоваться личными отношениями?
– Нечасто. Я плохой директор в этом смысле и плохой начальник. Я могу за разговором там
или тут объяснить – хорошо бы сделать это, увлечь идеей, а ходить по коридорам власти,
канючить "дайте мне" – не умею. Помню, пришел в Эрмитаж с какой-то делегацией Яров,
еще в самом начале (Юрий Яров в 1993-1996 гг. был заместителем председателя
правительства РФ. – Ред). Я встречаю. А он спрашивает: "Где бумага?" – "Какая бумага?" –
"Пришел начальник, а у тебя ничего не заготовлено"…
Я стараюсь не просить, а рассказывать о том, что мы делаем, подводить к тому, что то-то и
то-то нужно. А просьбами не злоупотребляю совсем, что, наверное, правильно.
Религия – не про бедных и богатых
– Восточная мудрость. Чувствуется арабист с сорокалетним стажем. Кстати, ислам в переводе
с арабского – послушание?
– Ислам – это предание себя Аллаху. Главная молитва мусульман о покорности Всевышнему,
потому что человек ничто по сравнению с Ним. Он только просит подсказки, куда правильно
идти. Это конструктивное послушание.
– А исламская угроза – это выдумка?
– Думаю, что это очень плохая выдумка. Есть мир, разодранный множеством всяких
противоречий. В частности, противоречием между бедными и богатыми. Как людьми, так и
странами. Есть ряд стран, где между людьми внутри страны нет этих противоречий. А между
странами есть куча всяких противоречий. Они никак не связаны с религией. Потому что
религия "не про то". Она не социальна, она не про бедных и богатых, она – про духовные
дела. Какая религия в Чечне была? Я знаю Чечню и Северный Кавказ, много лет работал там
в археологических экспедициях. Какое там мусульманство?! В советское время его не было.
Потому там сейчас столько ваххабитов и пришлых, что мало было настоящего ислама, он
как-то развеялся.
Но всегда можно придать религиозную окраску социальным делам. Это мировая традиция. В
свое время, когда голоштанной Европе нужно было завоевать богатый Ближний Восток, она
придумала Крестовый поход за гробом Господним против неверных. Тогда впервые был
создан пропагандистский образ врага – для армии нужно, чтобы был образ врага. Причем, что
тоже очень характерно для Крестовых походов, шли освобождать Иерусалим, но сначала
учинили погромы во всех городах Европы, перебили всех евреев: все равно неверные.
Это и сейчас создается. Говорят, конфликт цивилизаций. Его нет, но можем прийти к
конфликту. Если постоянно повторять "халва", будет сладко во рту. Если постоянно
повторять – ислам, мусульманский терроризм, – будет мусульманская окраска, она уже
начинает появляться. Уже многие мусульмане больше, чем обычно, ощущают себя
противостоящими миру.
Страшная трагедия – убили режиссера Тео Ван Гога. Я видел куски его фильма. Они были
очень оскорбительные для мусульман. И они вовсе не про тяжелую жизнь мусульманской
женщины. Это такие эротические штуки, как женщин продают в рабство, в проституцию. Но
это делают все народы мира. И в той же Голландии. И белые, и черные, и зеленые. Но это все
подавалось как мусульманское явление. Не надо эти вещи обострять!
Сейчас в мире происходит резкое политическое усиление религии. Всякой и всюду. Тем, кто
инициирует эти конфликты, очень выгодно политические конфликты заострять как
религиозные. Это сочетается с резким обострением политической роли религии. Да, у
мусульман есть фундаменталисты, главная задача которых не с Америкой воевать, а в своем
мире по своему разумению навести порядок. Выкинуть всех иностранцев и скинуть тех
правителей, которые сейчас есть. Поэтому они сейчас с удовольствием воюют в Ираке,
потому что оттуда могут переменить структуру Ближнего Востока, всех мусульманских
стран.
В Америке идет резкое усиление "библейского пояса". Все, поддерживающие Буша, все эти
новорожденные христиане, которые ждут конца света и обращения всех евреев в
христианство. В иудаизме есть обострение экстремистских настроений. Всюду это начинает
появляться.
Но это тенденция историческая, она время от времени происходит. Нужно понимать это. И
тут единственный случай, когда интеллигенции надо вмешиваться. Не надо лезть в политику
и в экономику, даже если это экономисты и политологи. Но интеллигенция должна пытаться
снизить накал нетерпимости, помочь людям понять друг друга.
Шелковый путь глобализации
– Поэтому вы не только собираете под крышей Эрмитажа разные культуры, но и открываете
филиалы музея по всему миру. В Антарктиде не планируете?
– Пока нет, но спасибо за идею. Вы правы, это миссия востоковедения, миссия
универсальных музеев, каковым является Эрмитаж, объяснить, что все люди похожи, только
у одних траур в черных одеждах, у других – в белых, но все плачут одинаково.
Иногда говорят (так противно читать!), что Эрмитаж – музей для иностранцев, не наш, не
русский. На самом деле Эрмитаж – блестящий памятник русской культуры, открытый музей,
где русский отдел наравне с другими. Это и есть русская культура без границ – вот она. Она
воплощена в Эрмитаже, в этом собирательстве, и является гордостью России. Вся мировая
культура здесь представлена, и она нам доступна.
Есть и другая миссия. Мы – русский музей, но принадлежим миру, и эту принадлежность
должны показывать. Мир привлекать сюда и к миру приезжать. Наша выставка
мусульманского искусства в Лондоне шла с громадным успехом и была воспринята как
политический акт. В Лондоне 30 лет не было выставок, специально посвященных
мусульманскому искусству. А ситуация очень сложная с мусульманским населением Англии,
потому что многие мусульмане – англичане в нескольких поколениях.
Мы в мир несем рассказ об Эрмитаже, идею русской культуры, представляя русскую историю
и наше понимание мировой истории, что очень важно. Рассказываем об исламе, о других
мировых культурах, как мы их понимаем. Это идеологическое наступление посильнее
многого другого.
– Как вы относитесь к глобализации?
– Это исторический процесс, и не надо думать, что глобализация сейчас случилась. Была
эпоха эллинизма и эллинизация почти всего мира. А когда все монархи в Европе были друг
другу родственниками? Существовали торговые пути, например, знаменитый Шелковый
путь. Все это было. И Россию Петр ввел в мир насильно. Это нормальный исторический
процесс. Другое дело, что в историческом процессе, который сейчас ускоренно происходит
благодаря технике, информации, есть разные стороны. Когда глобализацию осуществляют
только ради денег, ради политической мощи, появляется много неприятных аспектов.
Примитивные силы, которые это двигают, стирают разницу культур. На самом деле это
совсем не обязательно, они могут уживаться, как уживаются в Соединенных Штатах. Но для
этого тоже нужно действовать, нужно что-то делать. Не кричать "долой глобализм", а
вкладывать в него положительное содержание. Развивать сеть культурных обменов, что мы
делаем с Гуггенхаймом, с историко-художественным музеем в Вене. Акции, проведенные
совместно людьми из нескольких стран. И не только для своих стран, но и для других.
Глобализация идет, в том числе через Интернет. Интернет – это помойка, никакими
цензурами не справишься. Единственный способ отвлекать людей от плохого – дать им
альтернативу. Музейные сайты, которых сейчас много, – одна из замечательных альтернатив
для людей, интерес которых не в деньгах, не в мировом господстве, а в общении, в том,
чтобы каждая художественная вещь "звучала" в разных местах. А они же в разных концах
света по-разному звучат! Это и есть культурный глобализм, который отлично будет
уживаться с культурным разнообразием.
– Вам в этом помогает президент…
– Была большая статья в "Нью-Йорк таймс" о том, что упало значение культуры в мировой
политике. Вот раньше Сталин слушал Шостаковича, Рузвельт то-то делал, Тэтчер то-то.
Теперь, когда приезжает интеллигентный Ширак в Лондон, ему показывают "Мизерабль",
мюзикл по Гюго, который французам уже поперек горла. А когда Блэр приехал в Россию,
Путин повел его в Эрмитаж, потом – слушать "Войну и мир" в Мариинский театр. И дальше
пишется все правильно: русский президент понимает политический смысл культуры.
Никто не собирается утверждать, что наши политики только спят и видят, как бы сходить в
театр. Хотя они в Мариинский много ходят. Политическое значение культуры в том, что она
дает возможность правильных переговоров. Это наша неразменная валюта, которой мы
можем гордиться. И нефть тоже.
Раньше главы иностранных государств в Эрмитаж приходили в сопровождении низших лиц.
Теперь, когда вместе с президентом, происходит эффект значительно больший.
И я думаю, что все будет хорошо.
– В декабре Эрмитаж отметил 240-летие музея и ваше 60-летие, триста лет вместе. Что вы
считаете своим личным вкладом?
– Все делается вместе, и такого, где только один я, немного. Директор, который был передо
мной, не ушел из Эрмитажа, а остался в нем работать. Это сделал я, чем порушил старую
традицию, когда человек, уволенный из Эрмитажа, уходил и не заходил больше в эти двери.
Что Орбели, что Артамонов.
И еще я сделал музей бесплатным для детей, за что меня до сих пор ругают наши
контролеры: "Вот, теперь они бегают кока-колу пить".
Все, пожалуй…
Источник: Журнал "Новое время"
