"Николаевцы" Поволжья и генезис идеи "русской теократии"

Учение о "русской теократии" (РТ), предполагающие вслед за прославлением царственных страстотерпцев канонизацию Григория Распутина и царя Ивана Грозного, на первый взгляд имеет загадочное происхождение. На самом деле его появление и широкое распространение среди клириков и мирян Русской Православной Церкви – явление далеко не случайное и связано с процессами происходившими в нашей стране и Церкви в течение всего ХХ века.

Комплекс представлений РТ, как показывает Александр Шмелев в статье "Канонизация Григория Распутина и учение о русской теократии", можно свести к трем основным положениям: к уверенности в том, что основной "сюжет" мировой истории состоит в извечной борьбе между Богом и "древним змием", находящими для себя воплощения как среди отдельных личностей, так и среди целых народов; к уверенности в особой сакральной миссии царя-искупителя, возвращающего свой народ в число богоносных; к ожиданию нового царя-христа. При этом уверенность в личной праведности государя императора Николая Александровича имеет для становления учения РТ далеко не первостепенное значение.

К началу ХХ в. мировоззрение и общественный уклад российского крестьянства претерпевали существенную трансформацию. Его цельный космос, в котором православная религиозность была неразрывно соединена с жизнью в крестьянской общине и с самодержавной государственностью, подвергался эрозии. В результате усилий правительства по модернизации российской экономики и общественной жизни слабели хозяйственные и социальные связи внутри крестьянских общин. Эмансипация одних вызвала негативную реакцию у других их членов, выражавшуюся в попытках обособиться от "испортившегося" мира. Уже после Великих реформ в некоторых районах крестьяне сознательно запрещали своим детям учиться в школе дольше 1,5–2 лет, чтобы те "не испортились", отказывались переходить с трехполья на многополье (ибо Бог – в трех Лицах).

С самого начала такой изоляционизм имел религиозный характер и подкреплялся эсхатологическими настроениями, которые укреплялись по мере роста модернизационных усилий государства. Кульминацией этого процесса стал 1917 год. Долго зревшие эсхатологические предчувствия нашли свое воплощение: большевики были восприняты как власть антихриста. Поведенческий изоляционизм получил еще более категоричное обоснование. Одновременно столкновение новой власти с крестьянским миром было интерпретировано в категориях извечной, космической борьбы дьявола с Богом, отступников с праведниками. Апокалиптический образ белых всадников с тех пор не однократно появлялся в речах крестьянских проповедников. Так выявилась существенная черта этого религиозного умонастроения: его глубинный дуализм, роднящий антисоветский эсхатологизм (отождествление большевиков с властью антихриста) с древним манихейством или южнославянским богомильством.

Коль скоро антихрист уже пришел и царствует на земле, значит не за горами Второе пришествие Спасителя. Эти ожидания подогревались распространившимся представлением о возможности непосредственного воплощения Христа или Богородицы в конкретном человеке, которое было заимствовано из распадавшейся к началу ХХ века и потому ставшей менее изолированной хлыстовской религиозной культуры. Начиная с первой половины 1920-х гг. появились десятки групп, проповедовавших о том, что Второе пришествие уже совершилось, и видевших мессию в лице своего руководителя.

Например, федоровцы считали, что антихрист (большевики) пришел в 1917 г., а в 1922 г. совершилось второе пришествие Христа – основателя их движения Федора Рыбалкина, и началось 1000-летнее царство праведников. Еще раньше в Центральном черноземье появились иоанниты, считавшие, что в праведном Иоанне Кронштадтском воплотилась Сама Святая Троица. В Гродненской, Брестской и Полесской областях Белоруссии в 1930-е гг. заявили о себе ильинцы – отпочковавшиеся от иоаннитов последователи Ильи Климовича, почитавшегося ими одновременно за предтечу Второго пришествия (которое, по их представлениям, уже совершилось), пророка Илию и также за одно из Лиц Святой Троицы. Как Бога почитали основателя своего движения Василия (в монашестве Стефана) Подгорного стефановцы, или подгорновцы, получившие распространение в Харьковской и Сумской областях Украины. В Молдавии еще в 1910-х гг. получили распространение и продолжали существовать в 1940-е гг. иннокентьевцы, считавшие своего наставника "тату Иона" – иеромонаха Иннокентия третьим Лицом Святой Троицы. Чердашники и подобные им движения также почитали своих руководителей за воплощенного Христа.

Не стоит думать, что эти группы были изначально чужды для Церкви. Почти все они до середины 1930-х гг. существовали в рамках легальных приходов, а в первой половине 1920-х гг. активно боролись с обновленчеством – как с церковью, пошедшей на сотрудничество с антихристовой властью. Однако большинство их членов не заметили ловушку антисоветского эсхатологизма: с точки зрения Церкви, ожидаемые ими и "явленные" христы и были антихристами ¹.

В Мордовии к этим группам присоединились "верноподданные Николая II", или николаевцы, почитавшие воплощенного Бога в лице последнего императора. Недоступность фигуры, выбранной николаевцами для поклонения, которая на первый взгляд выделяла их на фоне остальных групп, по большей части обожествивших своих односельчан или странствующих проповедников, была однако мнимой. Места, где появились "верноподданные Николая II", находились в непосредственной близости от Саровской и Дивеевской обителей. Саровские торжества 1903 г. по прославлению и обретению мощей преп. Серафима привлекли сюда тысячи паломников и были отмечены присутствием царствующих особ. Очевидно, в ходе этих торжеств будущие основатели движения "верноподданных" видели государя. Подобно тому, как вдохновенные богослужения праведного Иоанна Кронштадтского произвели сильное впечатление на первых иоаннитов, объявивших пастыря воплощением Святой Троицы, так и Саровские торжества запечатлелись в памяти будущих николаевцев. Распространявшиеся в народе изображения императора в коронационном уборе еще более укрепили их во мнении о его божественности. Императорская корона, состоящая как бы из двух полушарий, была названа николаевцами двуглавой и сочтена знаком Божества. Следующий шаг в направлении учения РТ был сделан тогда, когда приверженцы этих идей узнали о расстреле в Ипатьевском доме: коль скоро император Николай II – одно из Лиц Святой Троицы – принял мученическую смерть, он – и искупитель.

Таким образом, к началу 1940-х гг. в некоторых российских областях и социальных группах уже сформировались основные идеи РТ. В течение 1940-х гг. названные выше группы были вовлечены в процесс формирования новой религиозной субкультуры, противопоставившей себя традиционной религиозной культуре Патриаршей Церкви. Позднее носители этой субкультуры усвоили себе имя "катакомбников". Возникновение "катакомбной" субкультуры стало результатом мутаций, которые претерпевала церковная жизнь в условиях репрессий. В большинстве российских областей в начале 1940-х гг. продолжали действовать лишь 2–3, в лучшем случае 5–6 церквей. Однако большинство приходских общин продолжали существовать без храмов и регистрации, необходимой по советскому законодательству. В это время в разных областях их насчитывалось от нескольких десятков до нескольких сотен. Репрессии 1920-х и особенно 1930-х гг. наложили отпечаток не только на жизнь действующих церквей, но и на деятельность таких незарегистрированных общин. Уничтожение духовенства вело к тому, что место священнослужителей в них занимали миряне, как мужчины, так и женщины (кое-где – преимущественно женщины), а иногда – самозванцы, выдававшие себя за священников, или священники, лишенные сана. В результате богослужения нелегальных приходов все больше удалялись от их церковного образца, исчезали таинства, литургические и аскетические обычаи церковного подполья постепенно вытеснялись в сферу внецерковных практик.

В середине 1940-х гг., в условиях изменения государственной церковной политики, часть нелегальных общин (по некоторым областям – как минимум две трети) при поддержке епископата Русской Православной Церкви попыталась вернуться к легальному храмовому богослужению и, соответственно, к традиционной религиозной культуре. Другие общины, члены которых были более последовательными носителями антисоветского эсхатологизма, осознали свое нелегальное положение как норму. В их мировоззрении на базе антисоветского эсхатологизма, который, в свою очередь, питался дуалистическим представлением об истории как борьбе света и тьмы, сомкнулись изоляционистская парадигма поведения, подпольный статус, оппозиционные по отношению к Патриаршей Церкви настроения, перенесенные на нее с обновленцев. Этот мировоззренческий сплав и стал характеризовать "катакомбную" религиозную субкультуру, далеко не последней частью которой стали группы федоровцев, иннокентьевцев, николаевцев и им подобные. Свойственное этим общинам напряженное ожидание христа-мессии, имеющего явиться здесь и сейчас, все более стало характеризовать альтернативную субкультуру в целом.

Обмен идеями внутри нового религиозного континуума шел довольно интенсивно. Уже в 1950-е гг. в Поволжье и в Центральном черноземье распространяется движение михайловцев. Они учили, что Второе пришествие Христа совершилось в лице их наставника – Михаила Ершова, которого они почитали одновременно за Михаила Архангела и великого князя Михаила Александровича Романова. Так в учении этого движения соединились убежденность николаевцев в божественности императора Николая II и мессианские ожидания других групп альтернативной субкультуры. По логике михайловцев, коль скоро Николай II был Богом и царствовал, но потом был убит, восстановление царства праведников должно быть исполнено тем, кому он сам завещал свое царство – великим князем Михаилом. Очевидно, михайловцы были лучше николаевцев осведомлены в перипетиях отечественной истории. Распространение средств массовой информации и массовой пропагандистской литературы (данные которой успешно перетолковывались адептами различных религиозных движений с точки зрения собственного учения) начинало играть свою роль.

Примерно с конца 1940-х гг. "катакомбная" субкультура начинает ощутимо влиять на традиционную религиозную культуру легальной Церкви. Среди прихожан последней распространяются алармистские настроения, иногда приводившие к стихийным всплескам религиозного чувства, как это случилось в сентябре 1950 г. в городе Усмани (тогда Воронежской области), где более 2000 человек пожелали исповедаться и причаститься в преддверии обещанной местной проповедницей "кончины света". С эсхатологическими ожиданиями были связаны и изоляционистские настроения. Известно, что еще в начале 1980-х гг. в храмах, к примеру, Псково-Печерского монастыря можно было встретить беспаспортных прихожанок.

Но, пожалуй, самым ярким примером влияния альтернативной субкультуры на религиозную культуру Патриаршей Церкви служат труды митрополита Санкт-Петербургского Иоанна (Снычева). Дело в том, что начало церковного служения будущего архипастыря проходило как раз в тех местах, где появились и получили распространение николаевцы. Епископом Чебоксар, а затем Куйбышева (Самары) был наставник владыки Иоанна митрополит Мануил (Лемешевский), у которого будущий петербургский архиерей был келейником и секретарем. Здесь он мог общаться с теми прихожанами легальных храмов, кто находился под обаянием мифологии альтернативной субкультуры: идей об извечном противоборстве света и тьмы, о божественности последнего российского императора, о скором пришествии нового царя-мессии. Не ясно, почему и в какой степени этот опытный и мудрый архипастырь мог быть очарован упомянутыми идеями. Возможно, его знакомство с ними (предположим, выразившееся в дневниковых заметках или устных воспоминаниях) послужило отправной точкой для творчества других лиц... Как бы то ни было, именно труды митрополита Иоанна стали квинтэссенцией РТ. А это свидетельствует в пользу того, что источником РТ была именно мифология "катакомбной" субкультуры, а, например, не юдо- и масоноборческие писания дореволюционных и эмигрантских авторов.

В 1950-е гг. интенсифицировался процесс миграции представителей альтернативной субкультуры из сельской местности в города. Между ее носителями и носителями традиционной религиозной культуры все больше стирались социальные и географические различия, а влияние "катакомбной" мифологии, как правило, не встречало противодействия. Отчасти это можно объяснить падением образовательного уровня легального духовенства, отчасти – двойственной позицией епископата Патриаршей Церкви, терпимо относившегося к нелегальной церковности и не всегда всерьез воспринимавшего ее "издержки".

Таким образом, основные положения учения РТ:

• восприятие мировой истории как сражения, идущего на протяжении тысячелетий, между "древним змием" и Богом, и их олицетворениями – евреями и христианами-праведниками;
• почитание государя императора Николая Александровича не как святого страстотерпца, а как царя-искупителя;
• ожидание "грядущего царя", который должен быть явлен и стать не столько политическим, сколько религиозным лидером русского народа (а именно так святые Отцы описывали антихриста), –

сформировались в результате многогранных религиозных, социальных и политических процессов, имевших место в нашей стране в ХХ веке, процессов, для которых переворот 1917 г. стал катализатором, но не был единственной причиной.

Нынешнее распространение учения РТ – не единственный, но самый яркий пример влияния на традиционное церковное сознание новой религиозной субкультуры, более полувека назад противопоставившей себя традиционной религиозной культуре Русской Православной Церкви ². Нужно подчеркнуть, что широко дискутируемое сейчас почитание "предшественников" и "друзей" царя-искупителя – царя Ивана Грозного и Григория Распутина – следует из историософского дуализма РТ: коль скоро борьба темных и светлых сил – основной "сюжет" мировой истории, то их "воплощения" должны быть обнаружены на каждом ее этапе.

Из всего вышесказанного можно сделать два вывода. Во-первых, сегодняшняя популярность учения РТ, уходящего корнями в антимодернизационные настроения российского крестьянства конца XIX в., свидетельствует о том, что модернизация, начавшаяся более века назад усилиями последних российских императоров, особенно императора Александра III, еще далеко не завершена. Во-вторых, распространение учения РТ, связанного по своему происхождению с альтернативной субкультурой, – серьезное испытание на прочность кафолического сознания Русской Церкви.

Сноски

¹ Отметим также принципиально алитургическое сознание членов этих общин, а позднее – и представителей "катакомбной" субкультуры (см. ниже): зачем нужны таинства, если христос – Феодор, Стефан, Михаил, – ходит среди нас?

² Среди других примеров такого влияния можно назвать трактовку в качестве знаков "последних времен" введения ИНН, новых российских паспортов, прошедшей недавно переписи населения. В этом же ряду стоит и почитание некоторых "старцев" как своего рода пророков, а не духовных руководителей, ведущих верующих ко Христу. Участие в переписи, паспортизации, а также в выборах воспринималось носителями антисоветского эсхатологизма как принятие "печати антихриста" на протяжении всего советского периода. В почитании же "старцев", заслоняющем иерархический авторитет епископа, прослеживается влияние таких движений, как федоровцы, стефановцы и др., в центре учения которых стояло поклонение своему харизматически одаренному лидеру. Обратим внимание, что по каждому из этих вопросов со стороны священноначалия Русской Православной Церкви в последние годы были сделаны соответствующие заявления.

© Фото Blagoslovenie.ru [оригинал]