В марте в издательстве "Вече" вышла книга известного экономиста Михаила Делягина "Россия после Путина. Неизбежна ли "оранжево-зеленая" революция?", которая подробно (и, надо признать, критически) анализирует анатомию сложившейся системы. Автор, разумеется, предлагает собственные варианты решения стоящих перед страной проблем. Не вдаваясь в споры ни относительно его "диагноза" действительности (он в любом случае субъективен), ни относительно целебности выписываемых им рецептов, мы решили обратить внимание читателей на один раздел книги, показавшийся нам любопытным.
Влияние на Россию "бизнес-эмиграции", несмотря на ее ресурсы, невелико. Она будет стремиться радикализировать отношение к путинскому режиму элит развитых стран. Но последние прагматичны и склонны реализовывать долгосрочные интересы, не поддаваясь настроениям общественности (которыми они умеют управлять). "Бизнес-эмиграция" скорее облегчит им получение новых уступок, но не создаст для Путина угрозы утраты власти в ходе слегка прикрытой демократическими процедурами спецоперации (подобной осуществленным в Югославии, Грузии и на Украине).
"Бизнес-эмиграция" попытается радикализировать и российское общество, но ее глубокая отчужденность от интересов большинства россиян не позволит ей добиться успеха. Она сможет активизировать лишь "социально близкую" к ней либеральную интеллигенцию, профессиональных правозащитников и "жаждущих ловли рыбки в мутной воде" политических провокаторов.
Проблема "бизнес-эмиграции", как и оставшихся в России коммерческих олигархов, – высокая норма воровства среди их менеджеров (еще в 1997 году оцененная в 75%), снижающая действенность выделяемых средств. Кроме того, коммерческая олигархия является для правящей бюрократии "идеальным противником": изученным, уязвимым (через заложников, например), болезненно склонным к комфорту, не способным (за редчайшими исключениями) на самопожертвование и совсем недавно триумфально побежденным.
Серьезный противник правящей бюрократии – исламский фундаментализм.
Война в Чечне (характерно, что о десятилетии ее начала в конце 2004 года просто забыли) изменила не только Северный Кавказ, но и весь российский ислам. Перед распадом СССР это было типичное "домашнее верование", являющееся, скорее, культурным феноменом. Муллы, помнящие контроль КГБ, были ориентированы не только на сотрудничество, но и на прямую поддержку власти.
Распад государственности изменил ситуацию. Руководители республик в составе России нуждались в новой идентичности, объединяющей население вокруг них и укрепляющей их легитимность. Поскольку это укрепление достигалось лишь за счет усиления обособленности от России, оно могло опираться не на общероссийские, а лишь на региональные ценности и культурные коды.
Большинство "титульных" народов республик, к которым принадлежала и национальная бюрократия, сформировавшаяся при Брежневе и пришедшая к власти на волне демократических выборов, на протяжении своей истории развивалось как часть российского общества, в рамках российской культуры. Их национальная культура была мало распространена даже среди самих представителей этих народов, которые часто составляли меньшинство населения. Для обособления от слабевшей России они могли опереться только на ислам.
В результате пришедшие к власти национальные элиты буквально поставили ислам в центр национальной идеологии и культуры, обособляющих их от остальной России. Поскольку этот ислам не вызрел глубоко в национальной культуре и в душах людей, а был во многом взят как инструмент, это был не "домашний", а активный ислам, энергично вторгавшийся в недоступную для него ранее частную жизнь людей. Сыграл свою роль и энтузиазм неофитов, стремившихся быть "святее папы римского". В результате светские общества стремительно стали превращаться в религиозные.
Навстречу номенклатурному поиску новой, обособленной от общероссийской идентичности шел не менее стихийный народный поиск справедливости. Он усиливался асоциальной государственной политикой, ростом бедности и безысходностью.
В итоге в России, как и в мире в целом, свойственное массам стремление к справедливости, ранее аккумулировавшееся коммунистической идеологией, в результате ее краха высвободилось и нашло свое выражение через обновившийся ислам.
Последний, как можно понять, придает мусульманам значимые для советского человека ощущения глобальности – принадлежности к всеобщему процессу и приподнятого над суетой повседневности служения не мелким, меркантильным интересам, но некой высшей истине.
По Маяковскому, никому из нас, наследующих СССР, не нужно быть "приказчиком", пусть даже за большие деньги и в лучшем магазине мира; наша невольная цель и смысл существования иные – "а завтра царства стираю в карте я".
Мелкая, корыстная мотивация либерального фундаментализма, этой идеологии служащей развитым странам и утилизирующей Россию компрадорской бюрократии, враждебна скрыто живущей в нас советской культуре, формирующей качественно более высокие, нравственные запросы. После краха коммунизма единственной силой мира, соответствующей этим запросам, был ислам, причем в глобальной, осуществляющей экспансию ипостаси.
Эта экспансия была ускорена войной в Чечне.
Бегство в Россию наиболее активных и дееспособных людей рушащегося и нищающего постсоветского пространства способствовало продолжающемуся и сейчас повышению доли мусульман в экономически, социально, а в конечном счете – и политически активной части населения. С учетом сплоченности мусульманских диаспор и эффективного использования коррумпированности правящей бюрократии можно предположить, что вскоре их влияние приблизится к влиянию остальных этноконфессиональных групп России.
Конечно, мусульманские диаспоры раздроблены, но на фоне разобщенности русских они представляются едва ли не монолитом. Предстоящий системный кризис создаст целую гамму возможностей, которые будут использованы для усиления политических позиций ислама. Речь идет прежде всего о массовом выдвижении на федеральный уровень власти деятелей, не просто связанных с теми или иными кланами, но осознанно выражающих общие интересы и позиции диаспор.
Дополнительную разрушительную роль будет играть аллергическая реакция расизма с обеих сторон. Возможно внезапное форсирование распада общества на две основные общины – мусульманскую и русскую – при слабости и разобщенности последней. Эти ее недостатки, а также нежелание ее включенных в федеральную элиту представителей осознавать коллективные интересы и подчинять им свои личные мотивации компенсируют ее количественное преимущество.
В этих условиях демократические процессы в России, как и в других исламских странах, усилят не только представительство, но и власть наиболее сплоченной и энергичной части общества – мусульманских диаспор. При бездействии недееспособного государства усилится влияние представителей радикальных течений в исламе.
Таким образом, "оранжевая" революция, перенесенная на унавоженную путинским режимом российскую почву, приобретет выраженный "зеленый" оттенок.
Без объединяющей надрелигиозной и наднациональной идеологии разделение России на две общины завершится их обособлением и распадом общества, которое перейдет в территориальный распад страны с чудовищными социально-экономическими, экологическими и, вероятно, военными последствиями. При этом в силу экспансии экстремистских течений ислама "оранжево-зеленая" революция в России не может быть мирной. Смешение оранжевого и зеленого цветов на российской политической палитре, вопреки законам оптики, может быть кровавым.
21.03.2005
Источник: Профиль
