""The Washington Post": Изучаешь ислам – помогаешь стране"

Печально, но факт: и сегодня, через три года после 11 сентября, даже высокообразованные американцы очень мало знают об арабских странах Ближнего Востока. А наши университеты делают постыдно мало для просвещения граждан и подготовки специалистов по Большому Ближнему Востоку.

Всех, кто осознает важность высококлассного и либерального гуманитарного образования, уже давно мучает вопрос – почему на политологических, исторических, экономических и социологических факультетах наших университетов нет ученых, знающих арабский и фарси, и разбирающихся в исламе. После 11 сентября стало очевидно – подобная безответственность влияет не только на уровень образования, но и ставит под угрозу нашу национальную безопасность.

С образовательной точки зрения необходимость уделять исламскому Ближнему Востоку больше внимания в учебных программах и привлекать к его изучению соответствующие кадровые ресурсы абсолютно ясна. Ведь речь идет о громадном регионе, а ислам является одной из великих религий мира, и его исследование не только дает обильный материал для компаративного анализа с точки зрения обществоведческих и других гуманитарных дисциплин, но и позволяет – путем сравнения и противопоставления – лучше понять более привычные нам конфессии и образ жизни. Сегодня, в эпоху глобализации и информационной революции, забвение университетами основополагающего принципа либерального образования – необходимости знакомить студентов с обычаями всех народов планеты – просто непростительно.

Важность этой тематики с точки зрения национальной безопасности также должна быть очевидна каждому. Подобно Холодной войне, война против исламского экстремизма продлится не месяцы, а десятилетия. И, опять же как во времена Холодной войны, для победы над противником решающее значение имеют 'невоенные' аспекты борьбы.

В ходе многолетней битвы против коммунизма Соединенные Штаты вложили миллиарды долларов в образование и разведку. Правительство США финансировало научные центры, специализировавшиеся на изучении СССР, предоставляло стипендии желающим изучать русский и восточноевропейские языки и многоцелевые гранты, позволяющие студентам-старшекурсникам приобретать необходимые знания как по проблемам безопасности, так в вопросах русской культуры.

В начале Холодной войны ведущую роль в научных и политических дискуссиях, связанных с СССР, первую скрипку играла немногочисленная 'обойма' одних и тех же советологов. Не случайно, что именно в этот период мы допустили ряд серьезнейших ошибок, связанных в частности, с восприятием 'коммунистического лагеря' как монолитного блока и ложным представлением о том, что масштабы инакомыслия во всех соцстранах примерно одинаковы. Однако к концу Холодной войны меры по 'изучению противника' привели к тому, что в стране появились десятки тысяч хорошо подготовленных специалистов по СССР – преподавателей, аналитиков и политических деятелей. Каждая новая гипотеза о советском обществе или мотивах действий Кремля вызывала глубокие дискуссии с участием множества компетентных специалистов.

Сегодня на кафедрах политологии Гарвардского, Принстонского, Стэнфордского, Чикагского или Йейльского университетов нет ни одного штатного профессора, специализирующегося на политической жизни Большого Ближнего Востока. Конечно, некоторые ученые занимаются исламом, мусульманскими странами и языками народов, исповедующих ислам. Есть и программы – как в университетах, так и за их пределами – связанные с изучением исламского экстремизма и способов борьбы с ним, но исследование этой тематики находится в самой зачаточной стадии и развивается черепашьими темпами. Сегодня все признают, что на Ближнем Востоке у нас отсутствуют 'агентурные ресурсы' – разведчики и информаторы. Но мы испытываем дефицит кадров и в других областях – не хватает лингвистов, ученых и высокопоставленных государственных служащих, знающих языки, культуру, политическую и экономическую жизнь стран Большого Ближнего Востока.

Пришло время признать наше невежество и заняться исправлением ситуации. Срочные меры в этом направлении должны принять университеты, работая в тандеме с правительством и частными фондами. Но при этом они должны избегать соблазна попросту создать специализированные центры ближневосточных исследований, не имеющие тесных связей с уже существующими факультетами. Программы, разрабатываемые такими центрами, способствуют своего рода 'раздробленности знаний', поскольку, в их основе, как и в основе всех узкоспециалированных курсов, столь популярных сегодня в сфере высшего образования, лежит ложная посылка о том, что изучение каждой сферы деятельности человека требует особой, отдельной методологии.

Университеты должны поощрять изучение ислама в рамках всего спектра общественных и гуманитарных наук – именно это является наилучшим стимулом для подлинно междисциплинарных дискуссий. Кроме того, им не следует сосредоточивать основное внимание на израильско-палестинском конфликте. Незаслуженно важная роль, которая отводится этой проблеме в программах по изучению Ближнего Востока, связана с весьма вредной, политически мотивированной концепцией о том, что именно Израиль является источником всех бед мусульманского мира. Однако в преподавательской и научной работе в высшей школе следует максимально избегать политизации.

Университеты должны превратить изучение ближневосточных языков – арабского, фарси и турецкого – в одно из приоритетных направлений своей деятельности, и преподавать их должны не ассистенты-совместители, а штатные профессора. Изучение языка той или иной страны открывает дверь к познанию ее культуры, истории и политики. Оно дисциплинирует интеллект и помогает налаживать контакты с иностранцами – ведь, обращаясь к ним на родном языке, вы демонстрируете свое уважение.

Найти научные и преподавательские кадры для решения этих задач будет непросто. В годы Холодной войны университеты могли пользоваться услугами многочисленных и высокообразованных эмигрантов из Европы. Однако при подготовке специалистов по мусульманскому Ближнему Востоку начинать придется практически с нуля. Можно создать соответствующие стимулы, чтобы привлечь аспирантов из стран региона в американские университеты, но тем не менее, следует оценивать ситуацию реально: для заполнения гигантских пробелов в университетском образовании по ближневосточной тематике понадобится не один десяток лет.

Что же касается государства, то оно должно немедленно и радикально увеличить количество стипендий для студентов-старшекурсников, желающих изучать арабский, фарси и турецкий. Кроме того, государство должно предоставить университетам гранты, позволяющие финансировать изучение ислама начиная с первого курса. Для федерального бюджета подобные расходы будут всего лишь каплей в море, а результаты они принесут громадные.

Свою роль должны сыграть и крупные неправительственные фонды – скажем, за счет предоставления исследовательских стипендий старшим преподавателям обществоведческих и гуманитарных кафедр для овладения новыми специальностями, связанными с изучением исламского мира. Кроме того, они в состоянии задействовать свои финансовые возможности для создания новых профессорских ставок по тематике, связанной с Большим Ближним Востоком.

Радикальное увеличение возможностей, которые предоставляют наши университеты желающим изучать фарси, арабский, турецкий языки и ислам позволит убить сразу двух зайцев – повысить уровень образования в стране и удовлетворить потребность государства в подготовке людей, способных содействовать распространению демократии в мире. Наш долг – потребовать от американских университетов, чтобы они осознали свою ответственность в этом важнейшем деле.

Питер Берковиц преподает в Юридической школе (Law School) при университете им. Джорджа Мейсона (George Mason University) и занимает пост научного сотрудника Гуверовского института (Hoover Institution) при Стэнфордском университете. Майкл Макфол – преподаватель кафедры политологии Стэнфордского университета и старший научный сотрудник Гуверовского института.