"Русские старцы – Христа ради юродивые"

СТАРЕЦ ИСИДОР

Величайшие умы своего времени, ученые, писатели, политики стремились к старцам. В их келье они оставляли свою ученость, все свои мирские успехи. Суть старческого служения в художественных образах пытались выразить Достоевский, Гоголь, Толстой и К.Леонтьев. Их произведения на эту тему известны большинству "читающей публики". Но на наш взгляд лучше всего написать о старце – гармонично объединив совершенную художественность и совершенную правдивость – удалось только П.А.Флоренскому в его малоизвестном очерке "Соль земли".

Очерк посвящен духовному отцу Павла Александровича – Гефсиманскому старцу Исидору. Написан он в стиле древних народных житий и одновременно содержит философские рассуждения, важные для понимания Флоренским сути старческого служения. "Он был воистину носителем Духа Божия. Вот почему замечательное слово аввы Исидора продолжает быть неуловимым для наших слов, неосязаемым для нашего рассудка. Цельный и единый сам по себе – авва делается противоречивым весь насквозь, когда мы пытаемся выразить его в словах, сказать: вот, он таков-то и таков-то. Да, он – постник: но он же – нарушитель поста. Да, он – смиренный, но он же – независимый. Да, он отрешенный от мира, но он же любит тварь, как никто. Да, он – живущий в Боге; но он же – читающий газеты и занятый стишками. Да, он кроткий, но он же – строгий. Одним словом, для рассудка – одно сплошное противоречие. Но для очищенного разума он – единый, как никто. Духовное единство и является как рассудочное противоречие. Он был в мире – и не от мира. Не пренебрегал ничем; и всегда оставался в горнем. Он был духовным, духо-носным, и на нем можно было уразуметь, что есть христианская духовность".[1]

Сказанное отцом Павлом о старце Исидоре можно сказать о всяком старце, тем более о юродивом Христа ради, каким был гефсиманский духовник. Юродство это проявлялось и в том, что вместо мебели у него стояли пни и коряги, а вместо посуды консервные банки, вместо цветов на подоконнике стояли сорняки, а главной собеседницей и "сомолитвеницей" его была лягушка. Далее продолжим рассказ по очерку Флоренского.

"Любезный читатель, ты вероятно желаешь узнать, как стал старец Исидор таковым, каким он был. В удовлетворение твоего вопроса я сообщу тебе то немногое из жизнеописания старца, что знаю сам.

Авва Исидор родился в селе Лыскове Макарьевского уезда Нижегородской губернии и во Святом Крещении был наречен Иоанном. Родителями его были дворовые крестьяне князей Грузинских; звались они Андрей и Параскева, по фамилии – Козины. Год рождения Иоанна в точности не известен. По сообщению скитского старца Авраамия, Иоанн родился в тот самый год, когда преставился преподобный Серафим Саровский чудотворец... Так или иначе, но в жизнь Иоанна вошел луч от сияния преподобного Серафима. Еще нося в лоне своем Иоанна, мать его ходила в Саров к старцу Серафиму; святой вызвал ее из громадной толпы народа, поклонился ей при всех до самой земли и предсказал, что от нее произойдет великий подвижник и что имя ему будет Исидор...

О детстве, отрочестве и юности Иоанна известно весьма немногое – то, что рассказывал сам он. Сюда, первее всего относится его участие в домашнем театре князей Грузинских. Но, несмотря на вкус к таким – мирским – забавам юноша не забывал души своей. Уже тогда возжелал он иноческого подвига.

"Отец с матерью бывало станут заниматься ночью семейными делами, – рассказывал он, незадолго перед смертью – а я отвернусь к стенке, смотрю все на картину угодников Зосимы и Савватия, и видятся мне зеленые луга и обители".

От одного знамения эти юношеские думы превратились в твердое решение. Однажды юноша Иоанн молился в Покровском храме на своей родине. Молния в виде полного месяца, – как описывал впоследствии сам старец, – светло сияя, прошла вдоль иконостаса и разорвалася со громом. Несчастий с людьми никаких не произошло, только иконостас почернел. Знамение это (его помнят старожилы) подействовало на Иоанна, как выразился один из братии: "Ударила молния, – его и согрела". "У меня мысль пошла на Афон" – сказывал сам старец. Однако эту мысль осуществить тогда не удалось, и Иоанн поступил в Гефсиманский скит, устроенный митрополитом Филаретом. <...> Наместник Антоний взял его к себе в келейники. Тогда Иоанн был еще безусым и безбородым юношей. Он прислуживал отцу наместнику, полууставом писал пещерный синодик о здравии и упокоении, читал в церкви и пел на клиросе легоньким басом. <...>

В 1860 году брат Иоанн был пострижен в мантию одновременно с отцом Германом, будущим настоятелем Зосимовой пустыни. Духовным отцом их стал старец Александр, который был духовником и старца Варнавы.Достойное внимания совпадение, что эта троица духовных старцев – Исидор, Герман и Варнава – оказывается связанною между собою узами духовного братства, причем Исидор почитался среди них за старшего. В 1863 году он был рукоположен в иеродиакона, а в 1865 в иеромонаха. <...> Подвизался он в новом скиту Параклит, побывал на Афоне. В Параклите претерпел гонение, клевету и изгнание. Вернулся в Гефсиманский скит, где и подвизался до своего преставления – 3 февраля 1908 года".[2]

ДЯДЯ КОЛЯ

Проживая в двадцать первом веке, мы – верующие люди – пожалуй больше всего волнуемся вопросом: как не потерять тропинку в Царствие Небесное в дебрях новейшего времени, как пройти по бурным волнам истории, не потонув в них?

Поэтому всякая книга, в которой говорится об опыте современных подвижников, воспринимается нами как откровение. Настоящим духовным событием стало издание биографии епископа Варнавы (Беляева, +1963). В ней мы обретаем не парадно-официозный, пусть и благочестивый, шаблон, а описание жизни как она есть. В жизнеописании Христа ради юродивого "дяди Коли" мы видим, как свет Христов преодолевает, преображает самую жестокую прозу жизни. Владыка Варнава учил своих духовных чад: от соблазнов в новейшее время не заслониться, их надо препобеждать; главное – не застывать на месте, а двигаться, творчески учиться, расти, искать различные пути служения Богу. Но внутренняя суть любого христианского пути в "мире сем" – юродство: верующие ХХI века так или иначе встают на путь юродства. Вот как об этом сказано в дневнике владыки Варнавы: "...теперь с изменением политической и культурной мировой обстановки, к концу времен, блаженные будут вести себя не так, как во времена древние. На них можно будет увидеть изящные модные ботинки, безукоризненно сшитый костюм, накрахмаленный воротничок и манжеты; они будут бриться, а не ходить взлохмаченными... Но существо юродства останется. Весь подвиг внутреннего самоумерщвления, отказ от окаянного ложного своего разума ветхого человека и восприятие нового, светлого, по образу Христову... Раньше юродивые были простецы и говорили обычной речью или зашифрованно символичной. Юродивые ХХ века и дальнейшие будут употреблять научные термины и иностранные слова, воспользуются всем научным аппаратом современного, самого утонченного восприятия культурного человека, но будут говорить так же в Духе".

Владыка Варнава, получивший благословение на тягчайший подвиг юродства от великого старца Алексия Зосимовского и блаженной Марии Ивановны Дивеевской, учил своих чад сохранению подлинной православной традиции в условиях современного мира. "Сколько нужно веры, чтобы не прийти в отчаяние, когда все рушится?" – задавали люди вопрос юродивому подвижнику. Его ответы были рождены опытом всей жизни. "Все должно быть направлено на достижение постоянного "плача". Помочь в этом может усердная с принуждением себя молитва, особенно молитва Иисусова". "Плачь безпрерывно, будь в обществе, смейся, а душой плачь и плачь".

Ныне здравствующая 94-летняя келейница владыки Варнавы монахиня Серафима свидетельствует: "Епископ ничего "духовного" не требовал, кроме самоукорения. Главный порок, который мешает спасению и покаянному подвигу, считал он, да и всей духовной жизни, – это самооправдание". И, в конце концов, ответ на вопрос, как не погибнуть духовно во враждебном Христу мире, краток: надежда умирает последней, всегда надейся на благодать. "В руках Его все неминуемые кресты, гонения и мучения уравновешиваются силой благодати, которой мир лишен и которую не знает. Только она одна в состоянии дать человеку утешение в самых трудных обстоятельствах жизни, почти безнадежных и непереносимых".

"Дядя Коля", как и всякий юродивый, не бежал от низкой жизни. И в лагере, и в ссылке, и в психбольнице, и в последние киевские свободные годы он внимательно всматривался в разные человеческие типы. Записывал свои наблюдения, делал фотографии. Читал газеты и журналы и современную советскую и западную литературу. Так открывались горизонты истории, рождался масштабный взгляд на вещи, обретался язык, "на котором должен говорить миссионер последних времен". Главный труд владыки Варнавы – многотомник "Основы искусства святости" – написан на этом языке. Книга эта вызывала и вызывает у некоторых ее читателей недоумение. Вот что отвечал на это юродивый Христов: "Как не хочется писать о пороке... Душа задыхается от нестерпимого зловония, гнусных страстей, содрогается от стыда. Но необходимо, необходимо говорить обо всем этом. Необходимо, потому что народ гниет в полном смысле этого слова. Не помню, сколько раз рука порывалась сжечь все написанное, боязнь загрязнить чистые души.

Вижу, что нужно писать обо всем, что считается неприличным и на самом деле таково, потому что духовническая практика среди людей самого утонченного высшего культурного круга и простого народа, как моя собственная, так и многих старцев, духовных отцов, известных на всю Россию (а они делились со мной с полной откровенностью), показывает, что молчать нельзя. Чего монаху бояться? Конечно, не злословий, насмешек, издевок, поруганий, обвинений в щекотании своих собственных страстей, но только соблазна малых сих, неповинных сердцем. Но вот духовническая-то практика – не моя, а старцев: среди тысяч людей чистых людей очень и очень мало, но что, наоборот, зло прилежит человеку от юности его (Быт. 8:21).

Я решил говорить о "запретных вещах" потому, что другие молчат. А почему молчат те, кому надо бы говорить, а говорят часто те, кому говорить не надо? Почему пастыри стыдятся говорить о вещах плотской жизни человека, а не стыдятся слушать, когда другие говорят об этом, занимая их место, перенимая на себя их достоинство? Почему теперь привилегии в этом отношении остаются за врачами и юристами? Почему не скажет свое веское слово здесь ни один пастырь? Если человек состоит из тела и души, то понятно, что врачевства ему нужны и телесные, и духовные. Почему же они не только в печати, но и с аналоя перестали применяться? Забыли разве... как архиепископы Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Богослов и прочие неустанно вещали об этом, называя вещи своими именами? Думаю, что враг рода человеческого не хочет, чтобы ясно было дело его. Вот он свое ложное, демонское целомудрие и внушает. Но я не хочу сего целомудрия. Прочь его. Елей же грешного да не намастит главы моея".

На страницах всех четырех томов "Основ" владыка обороняется от духа агрессивного безбожия, а также от мечтательной духовности. "Основы" написаны не в жанре высокопарного поучения, а с учетом сложной психологии людей нового времени. Аскетику владыка считал краеугольным камнем спасения, но мудрую, рассудительную аскетику. Так, он любил перечитывать то место из Дивеевской летописи, где повествуется, как некая строгая стряпуха в мельничной общинке стала жестоко ограничивать в еде своих духовных сестер. Причем делала это по благословению начальницы Ксении Михайловны. Узнав об этом, прп. Серафим потребовал стряпуху к себе и строго и грозно ей выговаривал. А на оправдания провинившейся, ссылавшейся на то, что она выполняла волю начальницы, сказал: "Пусть начальница-то говорит, а ты потихонечку давала, да не запирала еду, тем бы и спаслась!" Пересказывая этот эпизод из Летописи, вл. Варнава восклицал: "Чему учил преподобный! Не правда ли, странная пошла аскетика? Ученым и неученым богословам и простецам на рассмотрение. А мне она очень нравится".

За этими словами различается мысль о том, что перед верующими, особенно в эпоху нравственного одичания, всегда стоит проблема распознавания духа времени, различения его соблазнов и проблем, нахождения узкой тропы среди обманов мира.

Юродивый Христа ради, православный епископ данною ему от Бога властью, призывал в своих писаниях (многие из которых написаны в жанре повестей и романов) своевременно распознавать загадку исторического момента, чтобы противопоставить его угрозам и страхам христианское упование. Чтобы найти путь света и отвергнуть путь тьмы.

ПРЕПОДОБНЫЙ ФЕОДОСИЙ КАВКАЗСКИЙ

С иконы на нас смотрит благообразный старец в рубашке в цветах – такое необычное изображение. Точная копия фотографии таинственного старца Феодосия. Почему таинственного? Потому что прожил почти сто лет (а по некоторым данным и более ста), и где только он не бывал и не живал – и на Горе Афон, и у Гроба Господня в Иерусалиме, и на горах, и в пещерах. И имя себе, приняв подвиг юродства Христа ради, взял таинственное – все юродивые "Ивановичи" да "Петровичи" или с уменьшительными суффиксами к своим же именам, а он назывался "дедушкой Кузюкой".

Благодарная народная память собрала множество примеров прозорливости старца, из уст в уста передаваемых верующими, запомнились его краткие поучения и весь его светящийся облик и необычный его путь к старчеству.

Родился Федор Федорович Кашин в 1841 году на Пермской земле в бедной крестьянской семье. Малым ребенком он уже молился ночи напролет. А однажды вышел на берег реки, увидел там баржу, на которую вносили груз и входили пассажиры. Вошел и Федор вместе с ними на палубу, никто не обратил на него внимания, думая, что он едет с родителями. Только через два дня, когда баржа была далеко от дома, обратили на него внимание и стали спрашивать, где его родители, Он ответил, что у него нет родителей, тогда у него спросили: "Куда ты едешь?" – "На Афон в святую обитель". Оказались на барже и попутчики, так мальчик попал на Афон и был принят игуменом монастыря Положения пояса Богоматери в число братии.[3] В монастыре отрок претерпел обиды от позавидовавших его особой приближенности к игумену монахов. В житии говорится, что они так его били, что даже зубы выбили, и всячески притесняли.

Когда Федору исполнилось 14 лет, игумен вознамерился облечь его в иноческий чин – совершить над ним постриг, но, узнав, что родители его живы, отправил его в далекую Пермь просить у них благословения. Подошел он к дому, где жили родители, и попросился на ночлег, мать впустила его и на его расспросы стала рассказывать о своей семье, а потом со слезами призналась, что самая большая беда – пропавший в лесу сын, про которого она так и не знает, как его поминать – за здравие или за упокой.

Федор спросил у матери, были ли какие-то особые приметы у мальчика, она ответила, что за правым ушком была большая родинка. Тогда Федор, не выдержав нахлынувшего волнения, рукой отбросил прядь волос с правой стороны и показал за правым ухом большую родинку. Мать, увидев родинку, вглядевшись в его лицо, со слезами радости припала к груди найденного сына... Родители благословили Федора на монашество, и он снова отбыл на Афон, где и принял постриг с именем Феодосий. Спустя короткое время его рукоположили во иеродиакона, а потом и в иеромонаха. И вскоре местом его служение стала Святая Земля – у Гроба Господня прослужил он полвека. Потом опять вернулся на Афон, где стал настоятелем своего первого монастыря, а потом опять был вызван к Гробу Господню, где был пострижен в схиму.

В 1908 году отец Феодосий переезжает в Россию и будет разделять со своим народом все беды и испытания. Жил он до революции неподалеку от города Крымска Ростовской губернии, где был монастырь Темные Буки. И в мирное время почитал народ старца Феодосия, а как грянули испытания, так стал он для всех "дедушкой", на помощь и совет которого уповали сотни людей. Отовсюду ехали они в дальнюю пустыньку схимника. Некоторые из этих людей еще живы. Писательница Анна Ильинская собрала их воспоминания и опубликовала в книге "Дивный старец Феодосий" (М., 2001). В книге перед нами проходят десятки трагических человеческих судеб. И можно сказать, что если бы не помощь "Иерусалимского батюшки" (так звали отца Феодосия верующие в то время), то не остались бы в живых ни эти рассказчики, ни их дети и внуки.

В 1925 году за две недели до Пасхи батюшка велел печь пасхи и красить яички. Все очень удивились, но послушание выполнили. В Страстную пятницу отслужили обедню, освятили пасхи и яички, и отец Феодосий сказал: "Будете разговляться без меня, меня с вами не будет". И вскоре приехали трое военных из Новороссийска. "Я вас жду", – сказал батюшка. Чрез месяц этапом старец был отправлен на Соловки. Через 6 лет – в 1931 году – в Минводы батюшка вернулся уже "дедушкой Кузюкой" – он взял на себя подвиг юродства. Теперь он говорил очень мало, а предсказывал людям ожидавшие их бедствия чрез странные поступки: зайдет к соседу и начнет веником все выметать, на следующий день приезжают с конфискацией имущества; подбросит белую простыню в сени – везут покойника, подойдет к человеку и именно до того места дотронется, где болит – и болезнь пройдет.

За год до начала войны отец Феодосий предсказывал: "Будет война такая страшная, как Страшный Суд. Люди будут гибнуть, как пепел. Такие недорогие они пред Богом, забыли они Бога, и разнесет их ветер войны, как пепел. А кто будет призывать Бога, того Господь спасет от бедствий".

Когда началась война, немцы подступили к Минводам. Был такой случай: быстро-быстро подбегает "дедушка Кузюка" к детсаду и кричит детям: "Гулю-гулю, деточки, бегите за мной". Дети решили, что с ними играют, побежали. Воспитательница стала догонять. В это время снаряд угодил прямо в здание детсада. Но никто не погиб: все ушли за дедушкой. И это не единственный сохранившийся в памяти народной случай, когда старец спасал людей от неминуемой смерти от голода, от бомб, от расстрела, от крушений, от болезней.

Отец Феодосий говорил притчами: "Широкая-широкая дорога, а на этой дороге большой камень, а на нем золотыми буквами написано "Раев камень". Люди проходят мимо и не замечают этого камня".

Люди разгадывали притчу так – он это о себе говорит, у него вера, как камень, принесена из рая, а люди проходят и не замечают, идут по широкой дороге в ад.

Верным же своим чадам не притчами, а просто говорил все время одно и тоже: "Постоянно читайте молитву Иисусову и правильно креститесь". И еще говорил, что если бы люди знали, что ожидает их после смерти, то день и ночь молились бы Богу.

8 августа 1948 года прп. Феодосий отошел ко Господу. Но недаром в книгах о нем рассказы о его "посмертных чудесах" составляют ровно половину всего объема. И по смерти "иерусалимский батюшка" продолжает участвовать в жизни людей. Так же исцеляет от болезней, утешает в горе, помогает разобраться в трудностях житейских. Недаром в сонном видении одной женщине прп. Феодосий явился вместе с прп. Серафимом Саровским и, указывая на него, сказал: "Он – мой брат". Здесь вспоминаются слова Божьей Матери, сказанные прп. Серафиму: "Сей из нашего рода".

Род святых Божиих человеков хранит нашу землю, и их молитвами мы живем и поныне.

Мощи прп. Феодосия находятся в кафедральном соборе в Минводах.

ИВАН ПЕТРОВИЧ

Иван Петрович Жуковский родился в священнической семье. Закончил Одесскую семинарию и работал секретарем епархии. По некоторым сведениям он принял священический сан, но служащим священником его никто не помнит, помнят только в облике юродивого. Всегда, зимой и летом он ходил в одной и той же самотканой одежде из грубого холста. Из широкого распахнутого ворота рубашки выглядывал нательный крест на простой веревке. Зимой он еще надевал иногда сюртучок из шинельного сукна, старый и заплатанный. Ходил Иван Петрович босиком в любую погоду.

Жил Иван Петрович при Свято-Михайловском монастыре на конюшне. Послушанием его было кормить странников и прихожан в малой трапезной. Ко всем приходившим он относился с любовью, провидя скорби и недуги их жизненного пути, и таинственными иносказательными действиями или словами помогал переносить горе, утешал, укреплял, предсказывал будущее.

Приведем случаи, открывающие прозорливость старца. В церкви служба. Обычно старец молился перед входными дверями, на лестничной площадке, не заходя в храм и стоя, продуваемый холодными сквозняками. Но в данный момент он отсутствовал – был на конюшне. Внезапно сестры видят поспешно входящего старца, который устремляется к панихидному столу. Панихида еще не началась, но стол уже был заставлен разными приношениями. Подбегая к столу, Иван Петрович выхватывает из средины пакет с мукой и с размаху выбрасывает его в открытое окно. После чего стремительно удаляется.

Пока все рядом стоящие удивлялись, вдруг раздался плач. Рыдающая женщина выступила из толпы и рассказала, как она шла в монастырь на богослужение, встретила по дороге соседку, попросившую ее отнести на панихиду муку за упокой своих родственников, а она тайком зашла домой и поменяла муку высшего сорта на свою, первого сорта.

Еще один пример того, что Иван Петрович видел, "что в человеке": послушница Иулиания как-то во время всенощной, стоя близ алтаря, в усталой полудреме забылась мыслями о сестре своей Насте, мысленно слагая ей письмо. Подоспело время звонить на "Честнейшую Херувим". Выходит она из храма и в темноте лестничной площадки сталкивается со старцем и слышит: "Что, написала письмо Насте?"

Подобных примеров прозорливости юродивого Христа ради можно привести очень много. Общаясь с прихожанами, он обогащал их духовно, очищал их совесть от грехов, обличал, наставлял.

Жил Иван Петрович в крайней бедности, но не терпел нечистоты. Постоянно ходил с веником в руках и с совком. Бывали случаи, когда он мел мусор особенно тщательно. "Смотрите, как метет, – говорили сестры. – Значит, владыка скоро приедет". Так и случалось.

Блаженный старец обладал даром исцеления, – в этом проявлялась его особенная любовь к людям. Молитва старца была всецелым общением с Богом, некоторые из сестер удостаивались видеть его во время молитвы – в слезах и самоуглублении.

На Одесской земле пережил Иван Петрович войну, жил на кладбище, скитался, спал прямо на могилах. К нему прибегали в течение нескольких десятилетий покинутые чада священномученика, почитаемого на Украине и входящего в Собор Санкт-Петербургских святых отца Павла (Гайдая), за советом и молитвенной помощью.

Скончался Иван Петрович 29 марта 1960 года. На Одесской земле ныне ожидают прославления, официальной канонизации доныне благоговейно почитаемого в народе блаженного Иоанна.

"СЛУЖКА СЕРАФИМОВ"

"Служка Серафимов" – так называл себя нравственный мученик и исповедник Православия в XIX веке Николай Александрович Мотовилов. Всякому почитателю преподобного Серафима его имя хорошо известно. Но, думается, его духовная мощь, значение его свидетельства о цели христианской жизни для нашего времени еще недостаточно оценены.

Родился Н.А.Мотовилов 3 мая 1809 года в семье потомственного дворянина. Любовь к Вере, Царю и Отечеству с юных лет стала основой жизни Мотовилова. В его характере удивительно сочетались верность вековым православным традициям и религиозная пытливость. С 12 лет он стал мучаться вопросом о цели христианской жизни. И ни от благочестивых мирян, ни от священников, ни от архиереев он не получил живого, личным опытом обретенного ответа.

В 16 лет Мотовилов остался полным сиротой с сестрой на попечении. И в таком юном возрасте предстояло ему вступить в схватку с "духом злобы поднебесной" и его служителями. Один из влиятельных в свете старших друзей Мотовилова предложил ему вступить в масонскую ложу. В ответ на отказ князь Б. "поклялся, что я никогда и ни в чем не буду иметь успеха, потому что сетями масонских связей опутана не только Россия, но и весь мир".

Слова эти вскоре сбылись на деле. Мотовилова нигде не принимали на службу, да к тому же и ославили сумасшедшим, чинили ему препятствия и в устройстве личной жизни – сватовстве к любимой с юности девушке.

Все это стало причиной нервного расстройства и страшного физического расслабления: ноги были скорчены в коленях, не двигались, язвы пролежней были у страдальца на спине и на боках – и терпел он эту муку более трех лет. А исцелил его преподобный Серафим одним словом. Знаменательно, что при этом он призвал Мотовилова исповедовать его веру в Господа Иисуса Христа и Божию Матерь – тем самым предсказывая исповеднический подвиг Мотовилова, который предстоял ему после кончины преподобного.

Горячность, мужественность, решительность характера Николая Александровича показывают несколько случаев из его жизни, о которых он сам рассказал в "Беседе о цели христианской жизни".

Прождав преподобного Серафима в дальней его пустыньке целый день без еды и отдыха, паломники стали расходиться, страшась остаться в лесу на ночь глядя. И только Мотовилов сказал: "Нет, батюшка Гурий, поезжайте вы одни назад, если боитесь чего, а меня пусть хоть и звери растерзают здесь, а я не отойду от двери батюшки отца Серафима, хоть бы мне и голодною смертью при них пришлось умереть; я все-таки стану ждать его, покуда отворит он мне двери святой кельи!"

На следующий день, когда преподобный Серафим говорил ему о стяжании Духа Святого, Мотовилов слушал не безмолвно, а пытливо задавал ему вопросы и признался: "Надобно, чтобы я понял это хорошенько!" А в конце беседы Николай Александрович засвидетельствовал со свойственной ему горячностью, что достоверность всего рассказанного он "готов подтвердить и присягою".

Решимость, горячность, живая вера – все то, что преподобный, как мы знаем из его жития, прежде всего ценил в своих чадах духовных, были в превосходной степени присущи Мотовилову. Поэтому именно ему он доверил по-настоящему вселенское служение (хотя, пожалуй, это до сих пор не оценено). Вот как об этом сказано в "Беседе": "Я мню, – отвечал мне отец Серафим, – что Господь поможет вам навсегда удержать это в памяти вашей... не для вас одних дано вам разуметь это, а через вас для целого мира, чтобы вы сами, утвердившись в деле Божием, и другим могли быть полезными".

Преподобный Серафим, беседуя с Мотовиловым, показал нам образ истинного христианства, и, благословив его быть питателем Дивеевской общины и свидетелем того, что все он делал по благословению Божией Матери – предвидел, что его "служке" придется столкнуться с лжехристианством. Только такой богатырь духовный – а назвать его так мы дерзаем, потому что по попущению Божию ему дано было при жизни претерпеть настоящие адские муки, а потом терпеть явные нападения бесовские в течение 30 лет – только он мог не смутиться "видом благочестия" и смело противостать лжи. Распространяли ее саровский послушник Иоанн Тихонов – в монашестве Иоасаф и его ставленница, обманом ставшая дивеевской игуменией, монахиня Гликерия.

Что и говорить, самое страшное на свете – война между своими. Еще страшнее, когда приходится, отстаивая правду, противостать лицам духовным, даже архиереям. Тут уже нужен дар юродства Христа ради. Мотовилов его имел. Недаром блаженная Параскева Дивеевская говорила о нем: "Николка – он безумный! Он такой же, как я!" И недаром старец называл Мотовилова – "Ваше Боголюбие" – знал он его душу, знал, что Божью правду он ставил выше чинов и званий. К тому же преподобный Серафим не раз предсказывал Николаю Александровичу: "Будет время, когда нечестие архиереев русских превзойдет то нечестие архиереев греческих, которое было во времена императора Феодосия Юнейшего и исполнится сказанное: приближаются ко Мне люди сии устами своими и чтут Мя языком, сердца же их далече отстоят от Меня. Но тщетно чтут Меня, уча учением заповедям человеческим. Ибо под предлогом церковного и христианского прогресса, в угоду требованиям мира сего будут изменять и извращать догматы (учение) и уставы святой Церкви, забывая, что они имеют начало от Самого Господа Ииcуса Христа... Всякое желание внести якобы усовершенствование, изменения в правила и учение святой Церкви есть ересь, желание создать свою особую Церковь по измышлению разума человеческого, отступление от постановления Духа Святого и есть хула на Духа Святого, которая не простится вовек... По этому пути пойдут архиереи русской земли и духовенство, и гнев Божий поразит их. Иисус Христос вчера, днесь и вовек все Тот же, и учения заповедей Его и все постановления утверждены Им раз навсегда без изменения".

Благодаря бесстрашию и энергии Мотовилова – он попал на прием к ныне иже во святых Митрополиту Филарету (Дроздову) – Государь Николай I назначил Св. Синоду разобраться в беспорядках в Дивеево.

"Непонятым жил этот человек, неоцененным и умер", – писал о Николае Александровиче С.Нилус, который впервые расшифровал и опубликовал "Беседу о цели христианской жизни".

Живой образ преподобного Серафима (Мотовилов сохранил для нас даже такую черточку жития старца – он сам себя называл "Серахфим") напугал, был непонятен многим из тех, кто привык к трафаретным житиям святых. Нилус побоялся при жизни своей публиковать записанные Мотовиловым пророчества преподобного Серафима о судьбах России и об антихристе. Он знал, что царские чиновники, которым по завету святого Николай Александрович посылал его предупреждения о будущих бедствиях, отвечали ему: "Государь не склонен читать эти записи", в рапортах своих аттестовали его как "тихопомешанного".

Для тех, кто чтит память Николая Александровича Мотовилова, напомним, что, добиваясь аудиенции у государей Николая I и Александра II, он подолгу несколько раз жил в нашем городе. Вот памятные адреса "служки Серафимова" в Санкт-Петербурге: Большая Миллионная улица, дом 4; Кирочная улица, дом 23.

Скончался раб Божий Николай 14 января 1879 года, погребен в Дивееве возле Казанской церкви.

СНОСКИ:

1. Свящ. Павел Флоренский. Соль земли, то есть Сказание о жизни Старца Гефсиманского скита иеромонаха аввы Исидора. Платина, 1984, с. 95-96.

2. Там же, с. 82-83.

3. См.: Старец Феодосий Иерусалимский. Житие, подвиги, чудеса. М., 1994, с. 3-8.