"Семь великих смертей"

Искусство жизни, как известно, неотделимо от искусства смерти. Одно с неизбежностью является продолжением другого... Иными словами, смерть может быть так же прекрасна и содержательна, может быть столь же великой, как и жизнь.

Руслан Тимофеевич КИРЕЕВ – известный прозаик и публицист, лауреат многих престижных премий -давний друг и автор нашего журнала. Множество благодарных читательских откликов вызвала публикация на страницах "Науки и религии" его историй о любви в жизни великих русских и зарубежных писателей.

В этом номере мы начинаем публикацию фрагментов новой, готовящейся к изданию книги Руслана Киреева – "Семь великих смертей". Герои книги – известнейшие и все же до сегодняшнего дня во многом непонятые и таинственные русские писатели: Гоголь, Толстой, Чехов, Достоевский, Тургенев, Блок и Булгаков. Переход от историй о Великой Любви к историям о Великой Смерти может показаться неожиданным, но, по мнению автора, это две главные составляющие человеческой жизни: и та, и другая вскрывают глубины человеческой души, причем смерть еще в большей степени, чем любовь, пережить которую удается не каждому. Эту тему писатель развивает в беседе с нашим корреспондентом Т. ПРАВОТОРОВОЙ.

- Некогда для людей религиозных размышления о смерти считались не только желательными, но и обязательными. Сама жизнь рассматривалась как подготовка к смерти, ибо при праведно прожитой жизни смерть становилась воротами в "лучший мир". Современные люди по большей части материалистичны, закручены в вихре ежедневных проблем, у них нет ни времени, ни желания на подобные раздумья. Чем, Руслан Тимофеевич, вызван ваш интерес к этой теме?

- Проблема смерти важнейшая религиозная и философская проблема. Помните известное высказывание: "Философствовать – значит учиться умирать" ? Другое дело, что философии труднее справиться с этой проблемой, чем религии. В своем очерке, посвященном Льву Толстому, я показал, как тяжело решить проблему смерти с помощью логических философских построений. Смерть Толстого показывает, что для себя он ее так до конца и не решил. Правда, страх смерти подтолкнул его к религии. Парадоксально, но временами этот страх перед смертью был так велик, что он готов был покончить жизнь самоубийством. Именно страх смерти заставил его попытаться решить проблему смерти с помощью религии.

В моей книге тема смерти тесно связана с темой религии. Все мои герои пытаются решить проблему смерти с помощью религии. Одним это удалось, другим нет. С моей точки зрения, тем, кому удалось, умирать было легче, и прошли они через это испытание с большим достоинством. Хотя трудно судить о степени религиозности такого скрытого человека, как, например, Чехов. На обвинения в атеизме он иногда отвечал удивительно глубокими словами: между верой и неверием огромное поле; или: человечеству понадобится не одно столетие, чтобы по-настоящему прийти к религии. Возможно, его понимание религиозности было глубже, чем у обычных людей, и его требования к себе значительно выше. Мне кажется, только одному из моих героев – Михаилу Булгакову удалось достойно пройти через длительный и очень мучительный процесс умирания, не опираясь на религию. Помогли необычайная сила духа и врачебная практика, которая еще в юности позволила ему в подробностях изучить умирание и смерть.

-Не опираясь на религию? Но ведь Булгаков считал себя мистическим писателем, и смерть его, судя по вашей книге, носила мистический характер. Он заранее предсказал ее, заранее взял с жены слово, что она не отдаст его в больницу, будет сама ухаживать за ним, каким бы долгим и мучительным ни было его умирание. Смертельная болезнь его тоже впервые проявляется при мистических обстоятельствах: провала его попытки заключить "сделку с дьяволом". Он пишет хвалебную пьесу о Сталине, которая начинается, однако, со сцены изгнания его из семинарии, как человека, который не может считаться христианином. Видимо, вождь узнал себя и не пожелал, чтобы его узнали другие. Неудача с пьесой показала Булгакову, что возможность писать (ради чего он и пошел на "сделку") теперь еще более закрыта для него, чем раньше, – и уже через несколько дней последовал первый приступ его страшной болезни.

По словам жены, в последний предсмертный момент в "его глазах было изумление, они налились необычным светом". Может быть, долгими мучениями он искупил свои ошибки и получил в награду не только покой, но и свет?

- Может быть. Но мне мистицизм Булгакова, судя по его жизни, представляется несколько поверхностным. По-настоящему мистической я назвал бы жизнь и смерть Блока.

- Если мы уже начали давать определение смерти, может быть, вы остановитесь на этом поподробнее? Что вы вкладываете в понятие великая смерть – обязательно ли это означает смерть великого человека?

- Казалось бы, для того, чтобы умереть великой смертью, нужно прожить великую жизнь. Но это необязательно. Возьмем, например, "Три смерти" Толстого: ему представляется самой достойной смерть простого крестьянина, по-христиански спокойно принимающего смерть. И в этом есть своя правда. Известно, что талантливым, высокоинтеллектуальным людям иногда не хватало одного интеллекта, чтобы примириться со смертью. Примером этого может служить смерть Бунина. Все семь выбранных мною писателей каждый на свой лад, но умерли великой смертью, ничем не посрамив своей великой жизни.

- Именно поэтому вы и выбрали их героями своей книги? - Да. В начале у меня в голове просто возникло ее название "Семь великих смертей". Согласитесь, что семь число мистическое, особое. Видимо, каждая из этих смертей должна была стать примером чего-то, научить чему-то важному читателя. Я отказался от искушения написать о Пушкине и Лермонтове, т. к. они умерли не своей смертью, а были убиты. Отказался я и от таких писателей, как, например, Тютчев, в жизни которых не было того, что я называю драматургией смерти: столкновений с ней врачей Булгакова и Чехова; переживания близости неминуемой гибели, пережитой молодым Достоевским в ожидании казни на Семеновском плацу, Тургеневым на горящем пароходе, Гоголем во время приступов его таинственной болезни; приступов необъяснимого животного ужаса перед смертью Льва Толстого; стремления к смерти Александра Блока. Все эти люди размышляли о смерти, и эти размышления играли важную роль в их жизни. Смерть каждого была логичным завершением их жизни. Я не могу представить себе, что Толстой мог бы умереть смертью Достоевского, или наоборот.

- Говоря о Льве Толстом, вы пишете, что для него идеальной смертью была смерть христианская: смиренное приятие перехода в иной мир. Существует ли для вас понятие идеальной смерти и подходит ли под это определение смерть кого-либо из выбранных вами великих писателей?

- Я считаю, что по-настоящему помочь справиться с проблемой смерти человеку может только религия. Если к религии обращается человек, наделенный высоким интеллектом, то его религиозные прозрения особенно глубоки: такой человек становится истинным христианином и в жизни, и в смерти. Примером этого для меня прежде всего служат смерти Гоголя и Достоевского. Гоголь не сразу пришел к истинной религиозности, но все же пришел, как об этом свидетельствуют "Избранные места из переписки с друзьями". Вера помогла ему терпеливо вынести все мучения от неудачного и болезненного лечения, и умер он со словами: "Лестница, скорее несите лестницу". Всем, кто читал Библию, известно это видение лестницы, ведущей к Богу.

Достоевский, преображенный своей первой смертью на Семеновскому плацу, осознанно старался прожить свою жизнь как истинный христианин, преодолевая свои пороки: вспыльчивость, страсть к игре... Поэтому он и умер как истинный христианин. Спокойно сообщив жене, что сегодня умрет, он попрощался с семьей и в буквальном смысле слова "отдал Богу душу". Смерть тела он не воспринимал как смерть души.

Идеальной я также считаю смерть Чехова, она с моей точки зрения тоже была результатом его нравственных и религиозных исканий. Возможно, не все согласятся со мной. Чехов, и в жизни, и в творчестве своем кажущийся многим очень простым, на самом деле человек-загадка, но мне кажется, что за свою жизнь он сумел преодолеть "поле между верой и неверием" и его спокойствие в момент смерти вызвано не одним только личным мужеством.

Я думаю, Гоголь, Достоевский и Чехов умерли именно так, как хотели умереть. Но вот о Льве Толстом я этого сказать не могу. Он хотел умереть христианской смертью, но думаю, если бы он мог оценить свою смерть, то остался бы ею недоволен. Причины этого опять-таки в его жизни. Он пытался жить по-христиански, но именно пытался. Его религиозные искания были слишком интеллектуальны, слишком сильным было чувство собственной значимости. Отсюда его метания в моменты смерти, нежелание видеть страдающую жену, отсутствие покоя и умиротворенности.

Думаю, что своей смертью мог бы гордиться Тургенев. Пожалуй, из выбранных мною писателей он наименее религиозен, но своей жизнью ему удалось преодолеть панический страх смерти, испытанной в юности, и умирал он подобно своему герою Базарову – он выполнил свою "задачу исполина -умереть достойно". Хотя боли от недиагностированного рака были столь сильны, что однажды он попросил дать ему яд.

Мы уже говорили о том, как мужественно встретил свою смерть Булгаков, правда, его последние мысли были не о Боге, а о судьбе романа "Мастер и Маргарита".

-Но ведь одно из действующих лиц романа. Иешуа Га. Ноцри?

- Да, но все же по-настоящему мистическими мне представляются жизнь и смерть Блока. Он действительно был мистиком с юности и до самого конца. Есть такая психическая болезнь – некрофилия, любовь к смерти, стремление умереть.

- Возможно, это было связано со слишком высокими требованиями, которые он предъявлял к жизни, к себе, к творчеству?Ведь перед смертью он сказал матери, что хотел бы сжечь все свои стихи, кроме стихов о Прекрасной Даме?

- Может быть. Так или иначе, он задолго до смерти ощущал себя эмоциональным и душевным мертвецом. "Как тяжко мертвецу среди людей живым и теплым притворяться... " Когда на какой-то встрече ему бросили в лицо: "Мы слышали стихи мертвеца" , он спокойно сказал: "Он говорит правду: я умер". Смерть наконец-то довершила его освобождение от жизни. Думаю, он остался доволен своей смертью, несмотря на страшные мучения, он вел себя очень мужественно.

- Возвращаясь к началу нашей беседы: что дает ваша книга современному читателю?

- Лично мне изучение этих великих смертей помогло по-новому взглянуть на проблему жизни и смерти. После написания этой книги я стал другим человеком. Возможно, она поможет и читателю посмотреть в лицо проблеме, называемой смерть, с которой мы все неизбежно столкнемся, решить ее и жить спокойно и достойно, зная, что когда смерть придет, вы сможете пройти через это испытание.

13.06.2005