"Обзор публикаций светских СМИ о Церкви за неделю (с 11 по 17 июля)"

В своем интервью архиепископ Марк останавливается именно на этой стороне переговоров. Он особо подчеркивает, что на них не могли не сказаться 85 лет разделения, обусловившие принципиально разный опыт по обе стороны границы. Мудрая взвешенность позиции владыки подводит его к признанию, что старшее поколение вряд ли в состоянии до конца преодолеть психологию разделения. Но тем явственнее востребованность единственной предпосылки плодотворного диалога — подхода друг к другу "не со слишком строгой взыскательностью, а с той благой снисходительностью, которая не допускает в сердце даже тени сомнения в искренности твоего собеседника".

Признания архиепископа Марка дают возможность почувствовать человеческую составляющую переговоров, участники которых вынуждены искать церковный выход из двойственного, едва ли не драматического положения — необходимости вдумчиво вслушиваться в выстраданный духовный и историко-культурный опыт вчерашнего оппонента и в то же время учитывать точку зрения паствы, которая воспринимает происходящее со стороны и порой более всего опасается "необоснованных" уступок. А из этого опасения легко рождается соблазн самодовольства, отсутствия нужды в собеседнике, готовность "смело или слепо пройти мимо него". "Христова правда не такова. Мы старались не погрешать против нее", — заключает владыка, выражая надежду на преодоление разделения благодаря доброй воле и открытости, которыми питается соборный разум Церкви. Тот, кто не готов к этой "открытости для соборного обсуждения" будущего единства, по мнению архиепископа Марка, "фактически и на сей момент уже не стоит на почве Церкви, ее соборного духа".

Комментируя сближение позиций Московского Патриархата и Зарубежной Церкви по вопросу о взаимоотношениях с государством, владыка подчеркнул, что его основанием стала "Социальная концепция", принятая на Архиерейском Соборе РПЦ в 2000 году. Надо сказать, что в последнее время происходит важный сдвиг в трактовке видными членами РПЦЗ принципов независимого от государства церковного бытия. Теперь в историческом контексте он уже не ассоциируется исключительно с противостоянием Церкви и богоборческого советского государства.

Представители юрисдикции, которую до сих пор за границей в быту именуют "белой Церковью" и которая десятилетиями настаивала на своей сугубой связи с дореволюционным Православием и опытом Российской империи, все чаще критерий независимого церковного существования примеряют к прошлому и приходят к принципиальной критике "синодального периода" национальной и церковной истории. Такое расширение церковно-исторической оптики позволяет избежать опасности подчинить экклезиологию сиюминутной политической конъюнктуре, которая грозила РПЦЗ на протяжении всего драматического XX столетия. Архиепископ Кирилл в своем интервью даже выразил сожаление, что в принятом комиссиями документе "Об отношении Церкви и государства" отсутствуют осуждающие оценки синодального, идущего от реформ Петра Великого, "неканонического положения" Церкви, превращенной в государственное учреждение.

Однако эта оговорка не мешает архиепископу Кириллу в высшей степени положительно оценивать итоги проделанной встречными комиссиями работы и с оптимизмом относиться к перспективе объединения с Московским Патриархатом в обозримом будущем. Комментируя выступления противников этого процесса внутри РПЦЗ, владыка напомнил: даже в прошлом "многие в Русской Зарубежной Церкви жаловались и недовольны были тем, что мы ничего не предпринимали в отношении лечения ран разделения". Правоту своей точки зрения он подчеркнул ссылкой на тот факт, что подписные листы, составленные противниками сближения, не получили поддержки среди клира и паствы РПЦЗ.

Архиепископу был задан и принципиальный вопрос, от которого в первую очередь зависит, будут ли приняты православными верующими зарубежья результаты переговорного процесса, — вопрос о том, считает ли паства РПЦЗ, не имеющей канонического общения с Поместными Православными Церквами, Московский Патриархат благодатной Церковью. Отвечая, владыка признал, что отдельные иерархи неоднократно позволяли себе ригористические высказывания о том, что РПЦ — "не Церковь". "Но это не соответствует исконной позиции всей Полноты Русской Зарубежной Церкви", — подчеркнул архиепископ Кирилл, сославшись на то, что подобные оценки никогда не исходили от наиболее почитаемых Первоиерархов РПЦЗ (митрополитов Антония (Храповицкого) и Анастасия (Грибановского)) и Зарубежных Архиерейских Соборов. Напротив, обсуждая в 1938 году вопрос о сослужении с клириками РПЦ, Архиерейский Сорбор РПЦЗ признал пребывающим вне общения с Зарубежной Церковью только митрополита Сергия (Страгородского), не распространяя этого положения на иных священнослужителей РПЦ.

Епископ Манхэттенский Гавриил, секретарь Архиерейского Синода РПЦЗ, относится к числу тех иерархов, кто настороженно и с некоторой долей недоверия воспринимает перспективу скорого преодоления разногласий с Русской Православной Церковью. По сути владыка Гавриил выражает даже не идеологические, а психологические установки "правой" части зарубежной паствы, которая происходящее оценивает исходя из болезненно переживаемых предпосылок разности масштабов Московского Патриархата и РПЦЗ. Отсюда слова епископа Манхэттенского о том, что со стороны зарубежной комиссии "было сделано больше уступок в отношении оценки "декларации" митрополита Сергия, чем с противоположной стороны". Отсюда же и осторожно, от лица "зарубежной паствы", высказанные опасения, что в рамках будущей автономии, которую должна обрести РПЦЗ в составе Московского Патриархата, Зарубежная Церковь окажется "поглощенной большим, административно более мощным организмом".

Владыка Гавриил скептически оценивает попытки приурочить грядущее объединение к каким-то определенным срокам — а такие попытки, надо сказать, обычно лишь способствуют успешному решению спорных вопросов. Со своей стороны возможность соединения православных русских людей по обе стороны границы у единой Чаши Христовой он связывает с довольно туманной необходимостью достичь общего понимания того, что произошло с нашим народом в прошлом. Суть этой позиции, очевидно, сводится к желанию законсервировать наличный порядок вещей, который для многих чад РПЦЗ на протяжении десятилетий обеспечивал их самоидентификацию как полноценной не только религиозной, но и социокультурной общности, осознающей свою особую миссию — свидетельствовать об исторической России в зарубежье. Но обстоятельства принципиально изменились.

Миссия РПЦЗ теперь неизбежно согласуется со сказуемым в прошедшем времени, что частью православных Зарубежной Церкви воспринимается чуть ли не драматически. По-человечески это вполне понятно. Но бороться с реальностью — многомерной и не всегда удобной — опасно. Общее понимание прошлого, о котором говорит епископ Гавриил, возможно только на основе вживания в опыт другого — пусть не более, но и не менее ценный, чем опыт собственный, о чем нам еще раз напомнил владыка Марк, старший собрат епископа Манхэттенского. Только прекраснодушный исторический романтизм может исходить из тезиса, что трагические жернова XX века духовно изломали своих жертв по одну сторону разделения и закалили — по другую.

Наверное, в мысли о том, что и крестоношение, и исповедничество, и болезненные компромиссы, и ошибки — общий удел православных русских людей, "в Отечестве и рассеянии сущих", коренится по-настоящему вдумчивый, церковный подход к истории. К счастью, вопреки суждению владыки Гавриила, есть все основания полагать, что участники переговоров и со стороны Московского Патриархата, и со стороны Зарубежной Церкви основываются именно на таком подходе. Его духом пронизаны подготовленные документы, и остается надеяться, что он возобладает и на грядущем Всезарубежном Соборе.

ХЛЕСТКИЕ РЕЧИ, ИЛИ ЕЩЕ РАЗ О ПРАВАХ

На прошедшей неделе газеты продолжали активно обсуждать прозвучавший еще в прошлом году, но вновь акцентированный заместителем Председателя ОВЦС протоиереем Всеволодом Чаплиным 5 июля на круглом столе "Религиозное возрождение в России, терроризм и права человека" призыв развернуть дискуссию о формировании новой концепции прав человека, которая принимала бы в расчет ценности надличностного характера.

К безответственности как высшему достижению отечественной журналистики эпохи либеральных "бури и натиска", равно как и к "легкости в мыслях необыкновенной" Хлестаковых от демократических редакций, нынешние россияне давно привыкли. Потому г-ну Солдатову, конечно, не придется держать ответа за свои слова перед лицом миллионов "отдельных личностей", потерявших близких, лишенных дома, изгнанных из родных краев, страдающих от нищеты, не имеющих порой возможности лечить и учить своих детей вследствие кризиса именно надличностных ценностей и нравственной коррозии, которая методично насаждается радетелями о правах "человека потребляющего".

Собственно интеллектуальный уровень журналистских филиппик такого рода, нежелание, а может быть, и неспособность, их авторов подняться до уровня адекватного обсуждения вопросов о правах человека, вопросов серьезных, антропологических, философских, и не позволяет пока состояться плодотворной дискуссии, о которой говорит отец Всеволод Чаплин. К тому же либеральное и церковное сообщество пользуются разными культурными, ценностными языками. И все-таки попытка представителей православных кругов заговорить о правах человека свидетельствует о том, что с системой чужого языка в Церкви по крайней мере знакомы, хотя и считают ее неподходящей. О либеральных журналистах и аналитиках пока можно сказать только одно: грамматический справочник христианских ценностей там не открывали. Или давно забыли его содержание.

"Подход к правам человека, изложенный протоиереем Всеволодом Чаплиным, вряд ли совместим с подходом общества "Мемориал" или других правозащитников. Но это не значит, что им не о чем разговаривать. На правозащитную деятельность не может быть монополии, и все это понимают. Помимо каких-то практических аспектов полезной была бы и концептуальная дискуссия. Стоит лучше понять другого и благодаря этому составить более адекватное представление о реальном состоянии предмета дискуссии, а именно о правах человека в современном