"Кто и как пишет жития святых"

О ЖИТИЙНОМ ЖАНРЕ

Проблема, которой посвящена эта статья, родилась сравнительно недавно. За последнее десятилетие, когда были канонизированы сотни святых, по большей части тех, чей подвиг украсил ХХ столетие, – появилась насущная потребность в написании их житий. Тут и встала проблема: в каком жанре, в какой манере следует рассказывать о тех людях, жизнь которых еще хранится в памяти очевидцев и окружена иногда даже и противоречивыми воспоминаниями?

Итак, опасность или же проблемность при написании житий состоит в "приукрашивании жизни святых", "в преумножении или в преуменьшении". Что имеется в виду? Думается, что прежде всего это относится к привнесению автором того или иного жития своих субъективных оценок поступков подвижника. Приведу пример из книги "Новомученики Санкт-Петербургской епархии": об участниках "Александро-Невского братства", которое действовало в городе на Неве более десятилетия, говорится, что они были "романтиками"

Это ничто иное, как авторская интерпретация. Материалы следствия по названному братству свидетельствуют, что люди в него входившие, несмотря на то, что жили они под постоянной угрозой ареста и физической расправы, продолжали служить общему делу. Не романтизм это, а мужество. Хотя наша последняя фраза является тоже оценочной. Но, если бы она входила в состав жития, ее и надо было бы обозначить как ответ на вопрос: "в чем состоит назидательный смысл подвига этого святого". Так традиционно составлялись жития, входившие в корпус "Четьи- Минеи". Автор-составитель (прежде всего мы имеем в виду свт. Дмитрия Ростовского) помнил о том, что жития являются частью церковного Предания. Потому должны быть богословски выверены, так как имеют вероучительный смысл. Потому убирались из житий иногда и увлекательные интересные подробности. Включение какого-либо эпизода из имевшихся жизнеописаний святого в его житие рассматривалось в свете вопроса: а чему учит этот поступок или это слово. Из житий убирались полутона, нюансы, то, что могло смутить простой верующий народ, то, что можно назвать "мелочами жизни", которые не важны для вечности.

Вообще в древности к чтению житий святых относились почти с таким же благоговением, как к чтению Священного Писания. Существовала даже особая молитва, которая произносилась пред чтением жития: "Скажи мне тайная и безвестная премудрости Твоея, на Тя бо уповаю, Боже, да Ты ми просветиши ум и мысль светом разума Твоего не токмо чести написанная, но и творити я, да не в грех себе учения и жития святых прочитаю, но в обновление и просвещение и спасение души моей и в провождении в жизнь вечную".

Об этой молитве должен помнить каждый составитель житий святых нашего времени, – нельзя гнаться за количеством материала, нужно взвешивать каждое свидетельство, прежде, чем пускать его в народ. Печальный пример – четырехтомник, посвященный старцу Сампсону (Сиверсу), изданный его духовными чадами более десятилетия назад. Тогда, когда книжки, в которых с возможной полнотой собраны материалы о старце, вышли из печати мы очень радовались: наконец-то то, что много лет "гуляло в Самиздате" стало "достоянием гласности". Но вскоре стало ясно, что издание это нанесло серьезный вред памяти старца. Элементарная редакторская работа проведена не была. И потому книга полна противоречий. Старец Самсон, что свойственно каждому старцу – произносил или писал свои поучения, адресуясь к конкретному человеку, учитывал уровень его сознания и житейские обстоятельства. Поэтому по одному и тому же вопросу (самый яркий пример в наследии старца – высказывания о воспитании детей) он мог давать совершенно разные советы. Могли в устной речи старца встречаться и ошибки в цитировании и пробелы в памяти относительно каких-то давних событий. Прежде чем публиковать все сохранившиеся тексты, их нужно было выверить, систематизировать. А теперь "благодаря" непродуманному изданию к личности старца Сампсона у некоторых церковных людей установилось настороженное отношение, подтверждение которому они нашли и в архивных документах.

На памяти у автора этих строк знаменательный спор вокруг жизнеописания новомучеников оптинских – иеромонаха Василия, иноков Трофима и Ферапонта. Н.А.Павлова – московская журналистка, обосновавшаяся почти с самого начала возрождения монастыря в поселке рядом с Оптиной пустынью, собрала множество материалов местных жителей, паломников, трудников, иноков обители об убиенных в 1993 году братиях. Причем в этих воспоминаниях собирательница стремилась сохранить языковые особенности рассказчиков (в том числе деревенских бабушек с их народным говором и бывших людей богемы с их "тусовочным языком"). Воспоминаниям сопутствовал довольно-таки пространный авторский текст – рассуждения Нины Александровны о судьбах нового поколения, о "новой истории" возрождающейся Оптиной, много было авторских словесных портретов и авторской оценки описываемого и публикуемого материала. В монастыре такую работу не одобрили. И попросили все переписать "по канону". Н.А.Павлова не смогла этого сделать. Ее материалами воспользовался другой человек и по благословению Оптиной пустыни издал серию книг. Неслучайно они остались безымянными, потому что действительно составлены по канону, без излишних подробностей, без эмоциональных оценок, строго и сухо. Но, когда увидела свет " Пасха красная" Н.А.Павловой, оказалось, что повествование именно такого жанра особенно востребовано читателями – за короткое время книга, вышедшая 20 тысячным тиражом, была трижды переиздана. В похвалу Н.А.Павловой скажем, что она пять лет редактировала свой труд, прислушиваясь к пожеланиям духовно авторитетных людей, и потому излишне авторского взгляда в окончательном варианте почти нет. Нет и некоторых, уводящих в сторону подробностей и домыслов (первоначальный вариант "Пасхи красной" был в два раза больше изданной книги). А есть живое, сердечное повествование, которое, действительно, коснулось душ многих людей.

Пример Н.А.Павловой достоин подражания – она "не искала своего", а старалась, данный ей действительно яркий писательский талант, употребить во славу Божию, смиренно соглашаясь со строгой редакторской правкой.

Но среди составителей житий есть и те, кто явно "ищет своего". Самый печальный пример связан с именем старицы Пелагии Рязанской. Десять лет назад в газете "Жизнь вечная" появились смутившие многих верующих "пророчества блаженной Пелагеи", снабженные ее житием, в копиях они настойчиво распространялись среди верующих. И до сих пор эта распространительская работа не утихла. Главный мотив этих пророчеств – греховность современного священства. Пересказывать не хочется подробностей этой явно антицерковной пропаганды. Три года назад по благословению митрополита Рязанского и Касимовского Симона была издана книга "Жизнеописание блаженной Пелагеи Захаровской". Из нее мы узнаем, что была она истинной рабой Божией, и среди ее духовных чад немало было священников, тех кого, она сама подвигла на этот, нелегкий по тем временам выбор жизненного пути. И никто из почитателей блаженной не свидетельствует о том, что главным в ее подвиге было обличение пороков священства.

Даже, если блаженная что-то говорила на эту тему, не следует смущать народ. При решении таких вопросов необходима работа не просто литературного, а богословского редактора, хотя опять-таки огромное значение имеет авторская позиция. Так, например, автор жития прп. Серафима Вырицкого – В.П.Филимонов не включил в рассказ о преподобном Старце повествование о горькой судьбе его сына. А составители жития св. прав. Иоанна Одесского подробно рассказывают какие скорби терпел святой от своих детей. В житии св. прав. Иоанна Кронштадтсткого ничего не говорится о сложностях его отношений с петроградским священством. А в житии сщмч. Серафима (Чичагова) рассказывается о противодействии Синода в деле канонизации прп. Серафима Саровского. В разных "изводах жития" свт. Николая Японского по-разному рассказывается о его миссии. В одних говорится о ее безоблачном успехе, в других – опираясь на подлинные дневники Святителя, – авторы обращают внимание на трудности его подвига в "стране восходящего солнца".

В авторских книгах о совсем недавно отшедших подвижниках те, кто их знали лично, тем более находят "авторский произвол". Так, увлекшая многих книга о схимонахине Антонии (Кавешниковой), у тех, кто знал ее лично (в отличие от автора-составителя Жития), вызвала претензию, что образ матушки передан неправдоподобно. Книга о старице Макарии "Данная Богом" вызвала у не любящих нагнетания мистики людей подозрение об отсутствии духовного трезвения у ее автора. Настоящее смущение произвела книга схимон. Николаи (Гроян) о приснопоминаемом старце Николае Залитском. Прежде всего, настойчивым утверждением о тайном схимничестве и епископстве батюшки. Примеры можно множить.

Вероятно, выход на сегодняшний день пока один. Если автор позволяет себе производить какой-то индивидуальный отбор фактов при написании жития подвижника (когда имеется много источников), он обязан перед текстом ставить свое имя. Таким образом, он будет нести ответственность за интерпретацию. И такие житийные авторы у нас есть (по примеру Нилуса, Поселянина, Шмелева и Зайцева), это – А.Ильинская, А.Стрижев, Н.Коняев, В.Воскобойников, В.Крупин. В их житиях присутствует только им свойственный, неповторимый писательский стиль. Надо сказать, что не всегда с ним можно согласиться, иногда такие жития напоминают художественные произведения с главным героем и другими действующими лицами. И определять их суть можно словами: "образ святого, созданный писателем N".

Недавно один человек "из пишущей братии" рассказал мне поучительную историю о том, как он составлял житие почитаемого на Украине старца-подвижника. В монастыре, где подвизался подвижник, ему предоставили массу уже собранных архивных материалов и воспоминаний очевидцев, и он с увлечением занялся их изучением и составлением жития. За лето он написал целую книгу, в которой, по его мнению, он только пересказал предоставленные ему материалы. Осенью, после того, как отец настоятель и братия монастыря ознакомились с рукописью, от них пришел неожиданный приговор: все нужно переписывать, потому что житие написано в осуждающем тоне. "Старец был любящий, всепрощающий, а вы обличаете его гонителей. Это не его духа". Слава Богу, составитель вышеназванного жития нашел в себе мужество снова засесть за работу и начал убирать из нее свой "авторский стиль", в котором присутствовало возвеличивание старца за счет разоблачения его врагов. А ведь не у всякого пишущего хватит терпения и смирения "наступить на горло собственной песне". Так и появляются в житиях уже прославленных святых свидетельства непродуманности, невыверенности позиции их авторов.

Итак, в "житийном жанре" в настоящее время присутствует великое разнообразие, кроме уже названных нами, "разновидностей житий". Существуют жития, написанные для разных детских возрастов (от детсада до старшеклассников); издания рукописных редакций одного и того же жития с обильным комментированием; научные исследования, в которых житие святого включено в "контекст времени"; идеологические программные жития, в которых подвижник объявляется знаменем какого-либо общественного движения, чаще всего националистического толка (это больше имеет отношение к католическим святым).

Вернемся к тому, с чего мы начали эту статью. Таким образом, получается, что не всякое житие может быть приобщено к церковному Преданию. Существуют жития, которые можно назвать "плодом индивидуального творчества". У нас есть исторические примеры перетолковывания подвига наших святых Л.Толстым, Д.Мережковским, Л.Андреевым и Д.Андреевым, Н.Рерихом и оккультистами разных толков. А сейчас жития православных святых могут появляться в серии "Великие прорицатели" или "Великие целители", в которых язычество смешано с христианством, хотя о смеси прямо не заявлено. Посему всякий раз, когда в руки к вам попадает очередная книжка с материалами жизнеописаний современных подвижников, нужно читать ее с рассуждением, испрашивая мнения духовно авторитетных людей.

В дореволюционное время в наших духовных школах обсуждался вопрос, который опять выходит "на повестку дня" – о необходимости введения в учебный курс нового предмета под названием "Агиология" или "учение о православной святости". Наше время насущно требует богословского обоснования православного учения о святости. И не только на уровне преподавания в специальных духовных учебных заведениях, но и на общецерковном уровне. Если этот труд будет совершен учеными богословами то, тогда легче будет работать и редакторам, которые готовят к изданию то или иное житие святого.

Напомним также, о решении Священного Синода от 26 декабря 2002 года "Об упорядочении в епархиях Русской Православной Церкви практики, связанной с канонизацией святых", в котором говорится, "что при подготовке материалов к канонизации святых следует учитывать:

1. Материалы к канонизации подвижника должны быть тщательно подготовлены и рассмотрены Епархиальной комиссией по канонизации святых, о чем было принято решение Архиерейским Собором 1992 года (см. Деяние о канонизации.., пункт 11: "Образовать во всех епархиях Русской Православной Церкви комиссии по канонизации святых для сбора и изучения материалов к канонизации подвижников веры и благочестия, особенно мучеников и исповедников XX столетия, в пределах каждой епархии").

2. Недопустима публикация непроверенных материалов, связанных с жизнью, подвигами и страданиями клириков и мирян Русской Православной Церкви. Подобные свидетельства должны быть с благословения Правящего архиерея проверяемы на местах. Преподавать благословение для публикации подобных материалов Правящий архиерей может только после личного ознакомления с их содержанием".

Напомним еще и о том, что в решении Архиерейского собора 2000г. есть определение: " Вместе с поименным прославлением подвижников, чей подвиг уже изучен. Архиерейский Собор совершил прославление всех за Христа пострадавших новомучеников и исповедников Российских XX века пока неизвестных людям, но ведомых Богу".

Такое прославление всего сонма за Христа пострадавших новомучеников и исповедников Российских XX века поименованных и неименуемых не оставило вне церковного почитания всех пред Богом святых этого периода.

О ЯЗЫКЕ ЖИТИЙ

Чтение житийной литературы всегда было излюбленным на Руси. Житиям люди привыкли доверять, как непререкаемому источнику, и только в прошлом веке встал вопрос об авторстве житий. Задумались о том, что сведения, которые даются в житии и то, как они преподносятся, во многом зависит от автора-составителя. Наверняка, те, кто читал полностью Минеи, обратил внимание, что среди множества житий, иногда почему-то очень похожих друг на друга, встречаются настоящие перлы житийной литературы, которые выделяются среди общей массы. Обычно это – жития, написанные непосредственными учениками святых или, в крайнем случае, учениками учеников (таковы, например, жития прп. Александра Свирского и прп. Сергия Радонежского).

Для того чтобы убедиться, как могут отличаться рассказы об одном и том же святом, рассказанные разными авторами, достаточно иногда сравнить разные редакции одного и того же текста. Особенно характерны в этом смысле жития, составленные для великого Стоглавого собора 1547 года, – все они писались, исходя из определенной церковно-политической концепции. Важно было утвердить преемство от Византии и идею "Москва – Третий Рим". Именно эта эпоха – начало ХVI века – дает нам любопытное явление: образ святого рассматривался автором в зависимости от того, какой идеал подвижничества он исповедовал – иосифлянский или нестяжательский. Если житие писал защитник идеи симфонии между государством и монастырями, идеи просветительских и государствообразующих отношений монастыря к миру, то и у святого похвалялись именно эти добродетели. Если житие писал нестяжатель, то он прежде всего утверждал в образе святого его любовь в уединению, бегство от мира, путь личной сокровенной аскезы. Часто составители житий позволяли себя и пространные авторские отступления-поучения общего плана.

При написании жития много значат и литературные вкусы его составителя, проще говоря – важен язык, на котором говорили и писали в то время. Наше время породило совершенно особый тип жития – сухой архивный рассказ, на основе которого сам читатель может создавать образ подвижника. Или же – это особенно интересно – появился тип жития, составленного из воспоминаний различных людей, при сохранении неповторимого разговорного стиля каждого из них (рассказы чаще всего записываются в устном пересказе). Наиболее интересны, на мой взгляд жития, написанные еп. Варнавой (Беляевым) и монахиней Марией (Скобцовой) – в них соединена высокая художественность слога с живостью изложения и обращенностью к современному читателю и его проблемам. О древних святых написано так, как будто они были нашими современниками – потому что искушения и подвиги, которые им выпали, показаны, как вековечные.

Несколько вариантов житий существует по Оптинским старцам. На мой взгляд, все-таки самым ценным и интересным остается то, что собрали ученики при жизни подвижников. Есть несколько вариантов житий блаж. Матроны. О св. прав. Иоанне Кронштадтском сейчас, слава Богу, выходит уйма литературы. Даже научную Летопись его жизни начали составлять. Все это, очень радостно. Это значит, что мы растем, что мы получаем возможность узнавать святых не только в утвердившемся "лике святых", но на пути к нему. Мы можем увидеть самое главное – реальный путь к святости, а в случае со святыми последних времен, – в очень близких и понятных нам обстоятельствах.

Разнообразие житийной литературы заставляет нас быть разборчивыми, собранными, не скользить по привычно трафаретным фразам, а вчитываться в неповторимые, друг на друга непохожие тексты. Это очень хорошо – наше время не дает нам сделать нашу веру привычкой, формой в которой удобно жить. Наше время все время требует хранить содержание в меняющемся мире. И при этом мы как бы возвращаемся к ситуации "золотого века" христианской письменности, когда существовали различные агиографические жанры и потомки имели возможность читать подлинные "Мученические акты", а не только пересказы их тем или иным автором.

Мы не коснулись в этом статье еще одного "житийного жанра" – повестей, романов и рассказов, которые пишут современные писатели на материалах жизнеописаний святых. Это особая тема и достаточно болезненная. На мой взгляд, удачных опытов в этом жанре мы обретаем очень мало. Нужно быть С.Нилусом или Е.Поселяниным, чтобы суметь рассказать о святом так, чтобы не пробилось дурновкусие или еще хуже собственная страстность не заслонила бы светлые образы наших святых. А это нередко случается, когда в уста святых начинают вкладывать некую прямую речь.

Но хорошо уже и то, что сейчас начинают издаваться жития для разных возрастов, для разного уровня восприятия людей. Есть, например, многочисленные детские варианты житий прп. Серафима Саровского или прп. Сергия Радонежского. Есть традиционные жития в стиле "плетения словес", а есть научные тексты, когда образ святого вписан в контекст его эпохи, – так что каждый может выбрать то, что ему ближе и нужнее. Повторим еще раз, только бы не было в этих изданиях "отсебятины", ненужных авторских отступлений и дурной навязчивости.

КАК ЧИТАТЬ ЖИТИЯ СВЯТЫХ

Казалось бы странный вопрос, но не праздный. Ведь современный человек во всем склонен видеть "мифы и легенды". И Житие он может так воспринять. Наши предки определяли назначение чтения житийной литературы так: "Святых жития – страх Божий вселяют в душу, злых оставление, благих приятие вводят: тех бо жития зряще, в чувство своих дел приходят, оставление злых помышляют; свет бо есть святых жития и просвещение душам нашим". Это слова одного из древних списателей Житий (ведь они переписывались от руки и это был очень нелегкий труд).

В одном старинном рукописном сборнике находим мы молитвенное обращение – просьбу о правильном разумении житий: "Скажи мне тайная и безвестная премудрости Твоя, на Тя бо уповаю, Боже, да Ты ми просветиши ум и мысль светом разума Твоего не токмо чести написанная, но и творити я, да не в грех себе учения и жития святых прочитаю, но в обновление и просвещение и в спасение души моей и в провождении в вечную жизнь".

В обычай у церковных людей входит, восставши от сна (а в крайнем случае накануне вечером) среди обычного молитвенного правила обращаться с молитвенными воззваниями к тому святому, память которого указана в церковном календаре. Автору этих строк приходится признаться, что теперь редко удается так делать (оправдываешь себя недосугом, но дело, наверное, не в этом). А были времена, когда удавалось даже все житие святого дня прочесть – и сейчас эти времена вспоминаются, как самые блаженные. И, пожалуй, это чтение и осталось главным багажом христианской мудрости и до сего дня, а не всевозможные ученые книги, которых было прочитано немало. В житиях святых можно находить основания для разрешения различных затруднений, какие встречаются в жизни. И, если в памяти хранятся образцы поступков и слов святых, то с помощью Божией, они иногда приходят на ум в нужный момент и удерживают от безрассудства, а иногда и просто от глупости.

Даже Господь в своей земной жизни часто пользовался примерами из жизни ветхозаветных праведников. Так для решения вопросов фарисеев: можно ли в субботу голодным растирать колосья и есть? Спаситель наш указал на пример Давида, съевшего хлебы предложения – и фарисеям пришлось умолкнуть.

И в наше время, когда нам говорят: "Ваша Церковь безблагодатная. У вас нет преемственности" Можно ответить: "Посмотрите, сколько у нас святых. ХХ век дал их больше, чем вся история христианства на Руси. Значит, не правы были те, кто обличал "историческое христианство". Обличители-то все почти скрылись зарубежом, а те, кого они обличали, свидетельствовали веру мученическою кровию.

Их жития нам нужно читать в первую очередь в "обновление и просвещение души".

И по своему мизерному опыту могу сказать, что это чтение иногда действительно производит молитвенное действие: ты читаешь житие и невольно проникаешься духом этого святого. То же происходит и когда приходится на лекциях, в передачах или в статьях пересказывать жития – ты то же невольно проникаешься благоговением к святому. Помню, как много лет назад приехала я в Оптину с вопросом к старцу Илии: "Меня просят читать лекции о старцах, а я боюсь. Я такая плохая". Батюшка ответил: "Так всегда и думай, что ты плохая, а дело твое хорошее. Людям надо говорить о святых, И пусть тот, кто говорит или пишет о святых, сам недостоин, но слова святых и их жития от этого не меркнут". Лекции эти пришлось читать не один раз – и оказалось это источником утешения, потому что всегда вспоминалось: "Ты плохая, а дело твое – хорошее".

КАК КАТОЛИКИ ПОНИМАЮТ СВЯТОСТЬ?

О различии между православным и католическим идеалом святости написано немало. Но, как известно даже самые сложные догматически проблемы легче всего понимаются при помощи конкретных примеров. И вот – ярчайший пример нашего времени, почитаемая еще при жизни на Западе как святая наша современница – мать Тереза. О ее деятельности мы знаем немало. Почти все ее подвиги широко освящались в различных СМИ. Что само по себе тоже является именно проявлением западного "свидетельства" или миссионерства. В одно время с матерью Терезой жила православная монахиня – старица Гавриилия. Она тоже занималась с прокаженными в Индии. Тоже ездила по всему свету, помогая людям нести их физические недуги (она была врачом), она, несомненно была миссионером. Но о ней не писали в газетах, не брали у нее интервью, не снимали ее в группе политиков или высших иерархов – православному подвижничеству все это чуждо. Узнали о матушке Гавриилии только после ее кончины, когда ученики собрали ее высказывания и издали книгу. Сейчас она переведена с греческого и издана и на русском языке. Поучения матушки Гавриилии на самом-то деле даже нельзя назвать поучениями – это беседы, простой разговор с близкими людьми. Разговаривая с ними, она просто делится воспоминаниями о том, что ей пришлось увидеть и пережить за время ее странствий. И, если просмотреть тематический указатель в конце книги, вы с удивлением заметите, что матушка совсем не говорит о стремлении к святости, не говорит о самоиспытании.

Для того, чтобы понять, как католический идеал отличается от православного достаточно открыть последнюю книгу матери Терезы "Нет больше той любви...". Вся она пронизана сознательным стремлением к святости. В книге есть главка "О святости" и там дается пример характерной католической молитвы: "Он – Бог, Который нас любит, Тот, кто нас создал. Обращаясь к Нему, мы можем просить Его: "Отче мой, помоги мне! Я хочу быть святым, я хочу быть добрым, хочу любить!" Святость – не роскошь, предназначенная для некоей элиты; она уготована отнюдь не для некоторых избранных. Мы все призваны к ней, и ты, и я, и все остальные". Я сказала, что это характерная католическая молитва, потому что прошение о святости встречается и в жизнеописаниях древних и новых католических святых, оно по свидетельству лично мне знакомых западных людей, и для рядовых католиков является обычным. Мать Тереза в той же книге констатирует: "Сказать: "Я хочу быть святым" – это значит встать на путь Божий, на путь спасения".

Православный подвижник на это бы ответил: "Сказать: "Я хочу стать святым" – это значит встать на путь прелести, самообольщения и самолюбования". Итак, совершая даже великие дела милосердия, можно жить постоянно внутренне ублажая себя своей святостью.

Но мы, православные неофиты, часто сами того не осознавая, встаем на тот же путь. В "беседе по душам" с одной женщиной я услышала: "Я постоянно думаю о том, какой меня задумал Бог. Какой я должна быть. И каждый день отмечаю, что я сделала против того святого образа". – "Мы не должны себя оценивать по шкале святости", – сказала я ей. А она очень удивилась: "А разве не этому учат нас Отцы?" – "Нет, они учат нас смотреть не вперед на нашу святость, а всегда смотреть на настоящую нашу греховность".

Из житий православных святых мы знаем, что никто из них не думал, что он свят, даже не предполагал в себе каких-то начатков святости. И из века в век повторялось поучение: "Не великое дело увидеть ангела, великое – увидеть свои грехи, как песок морской".